— Да, вывели.
— Нехорошо.
Да чего уж хорошего! Техника задействовалась в первый раз, хотя на позиции выводилась частенько. Но не только для того, чтобы подстраховать работу исполнителей большими калибрами, для того, чтобы, если дело примет дурной оборот, зачистить их, вместе с теми, кто их раскрыл. О чем исполнители догадывались и что принимали как суровую данность.
— Теперь пойдут ненужные разговоры…
— Ненужные не пойдут, пойдут нужные. Мы запустим по местным СМИ дезу, что в одной из воинских частей солдатами-срочниками была угнана военная техника. Ну, мол, решили ребятки, по пьяному делу, прокатиться на танке до ближайшего продмага за водкой. Но теперь техника возвращена в ангары, а виновники строго наказаны. Обычное, каких теперь десятки, ЧП местного масштаба.
— Поверят?
— Конечно, поверят. Тем более что это частично соответствует правде, так как техника действительно была взята из местных частей. Так что они пару дней пошумят и забудут.
— А заводские?
— Заводские напуганы до полусмерти. И тоже в этом деле по уши… Так что они волну не погонят.
— Уверен?
— Стопроцентно.
Теоретически возможны некоторые трения с местной милицией. Но они, как только узнают об участии в деле военных, скинут это на военную прокуратуру. А там все схвачено.
Да и не будет никакого разбирательства — официально-то потерпевших нет. А то, что кто-то угнал танк без боекомплекта, так это такая мелочь…
— Но ты, на всякий случай, держи это дело на контроле.
— Конечно. Сегодня же пошлю туда пару своих людей.
Восьмой вздохнул с облегчением. Все не так страшно, как показалось вначале. В армии теперь действительно чего только не угоняют. Да ладно бы угоняли — продают.
— Семье Сергея сообщили?
— Нет пока.
— Как спишете?
— Как несчастный случай. Я распорядился подготовить соответствующую легенду и документацию.
— Да, жалко Сергея.
— Жалко.
Восьмой и Девятый немного помолчали и разошлись.
Девятый — к себе.
Восьмой — к хозяину «овального» кабинета. Он тоже посчитал невозможным докладывать подобную информацию по телефону.
Почти полчаса Восьмой просидел в приемной. Потому что заявленный им вопрос был текущим и проходил в порядке живой очереди. Восьмой был вхож в «овальный» кабинет, так как подчинялся его хозяину непосредственно. Равно как Вторые, Четвертые и Шестые, которых он не знал, но о существовании которых догадывался, Потому что если есть Восьмые и приписанные к ним Девятые и Девяностые, то по идее должны быть и Шестые и Шестьдесят какие-то.
— Прошу вас, — показал на дверь секретарь.
Восьмой зашел.
Хозяин «овального» кабинета сидел за огромным, как взлетная полоса, столом. Впрочем, она и была взлетной — в еще более высокие кабинеты.
— Что у тебя?
— Информация по операции «Гром». Поставки изделия 12/БС на почтовый ящик 01624 будут возобновлены в самое ближайшее время.
— Это хорошо. Что еще?
— Погиб Сто пятый.
— Сто пятый, это, кажется…
— Сергей Воронов.
— Да-да, Воронов. Как это произошло?
— Снайперская засада. Пришлось задействовать резервный вариант.
— Утечка информации возможна?
— Маловероятна.
— Позаботьтесь о семье погибшего.
— Я уже распорядился оформить единовременную материальную помощь. Кроме того, мы возьмем на себя все расходы, связанные с похоронами.
— Этого мало. Выделите семье средства из нашего фонда. Ну не знаю — квартиру купите, что ли. Трехкомнатную. Дети у него есть?
— Да. Дочь.
— Ну вот, будет ей приданое. И, пожалуйста, поменьше казенщины и побольше морального участия. Все-таки он ваш товарищ.
Восьмой записал пожелания начальства в блокнот.
— Что у нас нового по химкомбинату?
— Мы внесли свои предложения, но они…
— Упираются?
— Упираются.
— Нажмите.
— Нажимали уже. Без толку.
— Тогда припугните.
— Опасно. У них там крыша — местная ФСБ. Могут начать это дело раскручивать.
— А вы аккуратно припугните. Так, чтобы было понятно только тому, кому должно быть понятно.
— Хорошо.
— Держите меня в курсе дела по всем текущим делам.
— Разрешите идти?
— Идите.
Хозяин «овального» кабинета открыл перекидной календарь и сделал в нем какую-то отметку. Только ему понятную отметку. Перелистнул еще несколько страниц, написал что-то еще и поставил два восклицательных знака.
Надо форсировать работу с химкомбинатом, он как кость в горле встал. Если капитулирует комбинат, то сдадутся смежники. И все остальные.
Надо дожимать комбинат, чего бы это ни стоило! А там…
Президент разбирал текущую почту — несколько сотен распечатанных на цветном принтере страниц с отчеркнутыми и выделенными референтами строками. До него доходили далеко не все письма. Все не то что прочитать, даже перебрать одному человеку было бы не под силу. Поэтому в аппарате Президента был предусмотрен целый штат «писарей» и отдельное почтовое отделение, работающее исключительно на его приемную.
То есть все было устроено так, чтобы каждый, обратившийся к главе государства за помощью мог ее получить. Но так было устроено на бумаге, а на деле… На деле вникать в жалобу дворника из Талды-Кургана, обвиняющего начальника ЖЭУ в хищении металла и сожительстве с женой старшего техника — охотников не находилось. Поэтому письма с мест, разных там доярок, председателей колхозов, слесарей-наладчиков, матерей-одиночек и прочего простого люда отсеивались в самом низу бюрократической машины и отправлялись в лучшем случае в корзину, в худшем — непосредственным руководителям жалобщиков с пометкой «Разобраться на месте». После чего с теми доярками, слесарями и матерями-одиночками и разбирались, навсегда отбивая охотку куда-либо писать. При этом многие письма даже не читались, а распечатывались, переносились в «правительственный» конверт и отправлялись по обратному адресу с вложением стандартной бумаги — ваше письмо получено, меры будут приняты…
Чуть внимательней рассматривались письма с «приделанными к ним ногами». То есть с сопроводительными приписками известных в стране людей. Их референты сразу передавали наверх. Другим референтам.
Другие референты прикидывали степень значимости жалобщика и ходатайствующего за него человека и либо проталкивали жалобу выше, либо отвечали от себя, либо «закатывали письмо под сукно».
Таким образом, всякому письму, прежде чем попасть на стол Президенту, предстояло пройти десятки фильтров, где подавляющее большинство из них «затиралось» и бесславно оканчивало свой путь где-нибудь в безымянной папке на пыльном стеллаже.
Впрочем, случались исключения. К примеру, без задержки, со сверхзвуковыми бюрократическими скоростями проскакивали «заказные» письма. Не в смысле с двумя и более почтовыми марками на конверте, а «заказные» — в смысле заказанные сверху. Кем-то из членов правительства. Обычно это были жалобы и компромат на должностных лиц. На такие письма реагировали мгновенно. Допустим, в среду вечером оно приходило, а в четверг утром кого-то уже освобождали от занимаемой должности.
Отдельной стопкой шли письма, полученные по спецпочте. Эти письма распечатывали и готовили для просмотра референты с допуском к госсекретам. Эти письма Президент отсматривал с особым вниманием.
Сегодня таких оказалось около десятка — из приемной ФСБ, Министерства иностранных дел. Министерства обороны…
Одно из писем, переданных в президентскую канцелярию в десять пятнадцать, под роспись фельдъегерем Минобороны, было необычным, потому что было частным. Обычно частные послания спецпочтой не посылают. А тут…
Президенту писала группа высокопоставленных генералов Министерства обороны.
Причины, побудившие генералов обратиться через головы непосредственных начальников к Главнокомандующему Вооруженных Сил России, референты отчеркивать не стали, посчитав их не относящейся к делу лирикой. Но Президент быстро пробежал глазами по тексту.
Понятно — несогласие с существующим положением дел… опасение, что их точка зрения не будет доведена… Обычная аргументация профессиональных кляузников.
Дальше Президент пошел по отчеркнутым референтом абзацам.
…Небоеспособность армии и невозможность противостоять полномасштабной агрессии…
Это понятно… это любому дураку понятно. Нынешняя армия — не та армия, не прежняя.
…Ошибки, допущенные при сокращении и реорганизации…
Были такие.
И еще не такие были…
…Дутые цифры, заложенные в армейский бюджет…
А кто теперь под себя не гребет? Нашли чем удивить генералы.
Впрочем, приведенные ими цифры могут пригодиться в качестве законсервированного до времени компромата.
