Дональд Гамильтон - Гибель Гражданина

Он стоял с утомленным, отсутствующим видом, покуда женщины тараторили на прощание; а я переминался рядом и внезапно поймал себя на мысли:

"Амос, олух Царя Небесного, убирайся в дом, уйди с освещенного места". Научному светилу такой величины следует быть умнее и не торчать в светлом проеме двери неподалеку от поросших кедровником холмов, где легко может залечь целый батальон снайперов. Мысль выглядела мелодраматической, но Лорис и Тина заставили невольно думать о вещах такого свойства. Не то чтобы люди Мака были опасны для Амоса, но их присутствие означало неприятности, а если вокруг вдоволь неприятностей, кусочек может достаться любому.

- Очень мило, что вы пришли, - говорила Фрэн. - Но зачем же так быстро убегать? Мэтт, счастливого путешествия, слышите?

- И вам счастливого пути, - сказала Бет.

- А вас мы еще повидаем до отъезда.

- Все равно, счастливого пути. Я просто зеленею от зависти, - сказала Бет. - Спокойной ночи.

Даррелы повернулись, вместе вошли в дом, и с ними ничего не приключилось. А мы двинулись туда, где коричневый лимузин Бет поблескивал во тьме, как и подобает машине стоимостью четыре тысячи долларов.

Я спросил:

- Куда они едут?

- В Вашингтон, на будущей неделе. Я думала, ты знаешь.

- Черт, ведь Амос был в Вашингтоне только два месяца назад.

- Знаю, но, кажется, в лаборатории соорудили что-то важное, и Амосу придется делать особый доклад. Они едут вместе, Амос и Фрэн: навестят родителей Фрэн в Вирджинии, потом повеселятся в Нью-Йорке и вернутся домой.

Голос жены звучал грустно. В ее понимании цивилизация обрывалась на восточном берегу Миссисипи. Бет обожала Нью-Йорк. У меня в этом городе всегда начинается клаустрофобия. Не люблю города, из которых нельзя убраться за несколько минут.

- Выберем время и поедем в Нью-Йорк нынешней зимой, если все будет благополучно, - сказал я. - А сейчас давай подумаем, где нам поужинать. Не будем торопиться, и миссис Гарсиа успеет уложить детей до того, как мы вернемся.

Мы поужинали в Ла Пласите, ресторанчике на узкой, извилистой и пыльной улице, которую люди, ничего не смыслящие в живописи, окрестили Улицей Живописцев. В Ла Пласите были клетчатые скатерти и веселая музыка. Потом мы снова уселись в блистательную двадцатифутовую колесницу Бет. Выйди Бет замуж за нью-йоркского маклера, осядь она в скромном городке родного Коннектикута, - обзавелась бы "фольксвагеном" и считала бы, что лучшей машины сыскать нельзя. Это было бы протестом, вызовом окружающей мещанской роскоши. В Санта-Фе, где слово "роскошь" не в ходу, она, обладая в качестве мужа паршивым писакой, приобрела "бьюик" и уравновесила свое бытие. Машина выглядела олицетворением солидности. Бет бросила на меня быстрый взгляд, когда мы проскочили поворот на собственную улицу и ринулись дальше.

- Пускай заснут, - сказал я. - Ты иногда заправляешь бак этого автобуса?

- Бензина полно, - сонно ответила Бет, прижимаясь ко мне. - А куда мы едем?

Я пожал плечами. Я понятия не имел. Просто не хотелось ехать домой. Я все еще чувствовал прикосновение Тининой руки в черной перчатке, подающей старый условный знак. Приехать домой означало сделаться доступным - обходя ли двор в поисках кота, бросаясь ли к студии в полуночном порыве вдохновения. Они ждали, покуда я останусь один, а я не хотел этого. Не хотел быть доступным.

Мы промчали через весь город, ночное движение было редким; потом я бросил рычащего хромированного зверя вверх по дороге, ведущей на Таос - поселок милях в шестидесяти к северу. Я искал облегчения, отпуская на волю столько лошадиных сил, но добился лишь одного: припомнил большой черный "мерседес", угнанный мною близ Левенштадта, - с Тиной мы уже распрощались, и ни слуху, ни духу о ней не было, - машину с шестицилиндровой бомбой под капотом, четырехступенчатой передачей и подвеской, гладкой, как шелк, эластичной и тугой, словно лапы крадущегося тигра. Когда я посмотрел на спидометр - на проселке, заметьте! - стрелка плясала у ста восьмидесяти километров в час, - это составляет сто миль с мелочью. А я-то полагал, колымага только разгоняется!

Я перепугался до полусмерти, но зато в течение всей операции носил кличку "Гонщик", и любое вождение беспрекословно доверяли мне. А прекословить эта банда примадонн стремилась по всякому поводу... Впрочем, никого из них я больше не видал. Некоторые ненавидели меня люто, а я не жаловал их в ответ, - но снайпера доставили на место, на связь вышли по расписанию, и, стало быть, группа проявляла себя совсем неплохо - пока не распалась. Мак не любил создавать постоянных отрядов. Два-три задания - и группу дробили, людей перетасовывали, иногда отправляли поработать волками-одиночками. Люди - даже такие, как мы, - имеют порядочную склонность обзаводиться друзьями, если работают вместе достаточно долго; а кому нужно рисковать всей операцией только потому, что, приказам вопреки, сентиментальный дурак не желает бросить другого дурака, схлопотавшего пулю или сломавшего ногу?

Однажды подобное случилось в моей собственной группе, и я решил вопрос самым жестким образом. Никто не останется на вражеской территории стеречь покойника, даже если очень любил парня при жизни. До конца задания пришлось остерегаться выстрела в спину; впрочем, я делал это всегда и всюду.

- Мэтт, - негромко сказала жена, - что случилось, Мэтт?

Я помотал головой и вывернул руль. Мы оказались на проселке, ведущем к вершине холма, к шоссе. Лимузин, разумеется, не был "мерседесом". Нас понесло в сторону по гравию, автомобиль не слушался. Гидравлические тормоза, гидравлическое управление! Мы едва не слетели с дороги. Наконец-то было с чем бороться, я бешено вертел баранку и удержал машину. Гравий фонтаном летел из-под задних колес. Я выбрался на гребень ската; амортизаторы, явно взятые с детской коляски, давали днищу колотить по каждому бугорку. Я остановился в редком сосняке и выключил мотор. Бет легонько вздохнула и откинула волосы назад.

- Извини, - сказал я. - Вождение вшивое. Это, наверное, мартини. Кажется, ничего не поломалось. Внизу горели огни Санта-Фе; дальше - темнел изгиб долины Рио-Гранде; еще дальше мерцали огоньки Лос-Аламоса, где был сокрыт источник научных восторгов доктора Даррела и немалого беспокойства простых смертных. Там уже, правда, не было слыхать раздражающего грохота, но местечко выглядело куда лучше, будучи просто частной школой для мальчиков, расположенной в сосновом бору. Что бы ни сотворил у себя в лаборатории Амос, о чем бы ни собирался он докладывать в Вашингтоне, - крепко подозреваю: украшению нашей с вами жизни эта штука не послужит.

Глядя в другую сторону, можно было различить на фоне темного неба пики Сангре де Кристо. Осень уже осыпала их снегом, они высились во тьме, подобно призракам.

- Милый, что случилось? - тихонько спросила Бет.

Приезжать сюда было ошибкой. Ответить я не мог ничего, а Бет отнюдь не принадлежала к супружеской школе хватай-без-правил. На записном листке у моей жены помечалось и место, и время для всего - даже для любви. Переднее сиденье машины, стоявшей в нескольких футах от магистрального шоссе, не значилось подходящим местом.

Я не мог разговаривать, а мягко и бесцельно целоваться мне не хотелось вовсе: оставалось только запустить двигатель, развернуться и покатить домой.

Миссис Гарсиа была славной пухленькой женщиной, жившей на расстоянии всего нескольких кварталов, так что отвозить ее домой требовалось только в плохую погоду либо поздно ночью. Я расплатился, поблагодарил и постоял на пороге, покуда она шла по бетонной дорожке к воротам. Многие дома в Санта-Фе, и в том числе наш, ограждены от вторжений шестифутовой адобовой стенкой толщиною в десять дюймов. Миссис Гарсиа вышла, закрыла ворота, и стало очень спокойно и тихо.

Я слышал звук удаляющихся шагов, потом за стеной проехала одинокая машина. Рядом не раздавалось ни звука, только наш огромный серый кот, которого дети окрестили Тигром, несмотря на полнейшее отсутствие полос, быстро метнулся к двери, надеясь проскользнуть незамеченным. Я закрыл и запер дверь прямо перед его физиономией и потянулся выключить освещение во дворе. Свет можно было зажигать и гасить с порога, из кухни, студии, гаража. Это влетело в немалые деньги. Бет не понимала, зачем я потратился. Не доводилось ей жить в условиях, когда все готов отдать за возможность нажать выключатель и убедиться, что во дворе никого нет.

Я задержал и опустил руку. Зачем облегчать существование Тине и ее приятелю? Я повернулся. Бет стояла на пороге сводчатого коридора, уводившего к детским спальням.

Она выждала мгновение и сказала, будто не замечая света снаружи:

- Личному составу сыграли отбой. Отлучившихся нет. А где кот?

Не будучи заблаговременно выставленным, зверюга скрывался под мебелью, ждал, пока мы уйдем, а потом прыгал в постель к одному из детей. Они совсем не возражали, даже малышка, но, кажется, это негигиенично.