Дональд Гамильтон - Засада

Выстрел прокатился гулким эхом по тихой долине. Ощущение было такое, что в церкви пальнули из пушки. Приклад больно ударил мне по плечу и по щеке. М-да, это вам не из духовушки стрелять в тире.

— Ну что там? — Нервно прокричал я, передергивая затвор и пытаясь поймать моего клиента в прицел. — Что там, черт побери?

— Попал! — спокойно ответил Химинес. — Он падает. И тут я снова увидел его в окуляре. Эль Фуэрте поддерживали с двух сторон его товарищи, но колени у него подгибались, а на груди расползалось кровавое пятно. Голова бессильно свесилась вниз, кепка упала на землю. Я снова взял на восемнадцать дюймов выше и выстрелил. Еще раз точно вулкан извергся в долине, и еще раз я получил сильнейший удар в плечо и в скулу.

— Bueno, — спокойно сказал Химинес, перейдя на испанский. — Muy bueno. Uno mas?<Хорошо. Очень хорошо. Еще разок? (исп.)>

Он попросил меня выстрелить еще раз — ох уж этот кровожадный сукин сын! Я снова передернул затвор, вогнал патрон в патронник и увидел, что Сантоса окружили несколько человек. Я стал ждать, когда они расступятся. Но подъехавший джип окончательно заблокировал мне всю видимость. Я поглядел вниз. Деревня пришла в движение, но люди, похоже, не понимали, что произошло. Там выстрел моей ручной пушки был еле слышен — точно отдаленный удар грома. С такого расстояния, если вы плохой стрелок, можно целый день палить по оленю, а он будет невозмутимо пощипывать травку, пока вы его наконец не уложите.

— Стрельните еще раз! — прошипел Химинес. — В кого-нибудь. Чтобы мои люди услышали выстрел. Они скоро войдут в деревню. Отвлеките их внимание!

Я снова припал к прицелу. Поскольку мне было все равно, в кого стрелять, я выбрал самого крупного — человека в “джунглевке”, стоящего в джипе, — и выстрелил. Но в этот момент, когда мой “магнум” изверг огонь и рев, человек пригнулся, и я понял, что промахнулся. Когда же я снова поймал его в крестик, он лежал ничком на земле, сжимая в руке пистолетик. Я отчетливо разглядел его лицо. Я опешил, потому что когда-то уже видел это лицо, хотя не мог припомнить имя его обладателя. Лицо было типично немецкое, или, точнее говоря, прусское — такие лица обычно украшены моноклем, лысиной, короткой шеей, а иногда и почетным шрамом во всю щеку. С такого расстояния, да еще и из-за “джунглевки”, я не рассмотрел ни шеи, ни прически, но шрам на щеке был — это точно. А если существовал и монокль, то, должно быть, он спрятал его в нагрудный карман.

Пистолет, подумал я, скорее всего “люгер”. Стрелок с таким лицом должен предпочитать “люгеры”. Эти ребята всегда предпочитали “люгеры” новеньким “П-тридцать восьмым”, которые стреляют патронами того же калибра. Еще они обожали стеки и зеркально начищенные сапоги и всегда были уверены, что сумеют заставить Гитлера сделать за них всю грязную работу, да только он их надул и сам заставил выполнить всю грязную работу.

Но что этот человек делает в джунглях Коста-Верде? Зачем он приехал навестить банду испаноговорящих революционеров? За ответом можно было далеко не ходить. В любом месте такого человека подстерегала смерть — по приговору суда или из-за угла — от руки тех, кто еще не забыл об ужасах второй мировой войны. Прошло уже немало времени, чтобы все еще держать зло на таких, как он, — это что касается меня, — но ведь у меня не было того груза на душе, который до сих пор отягчал души других людей.

Я замешкался на секунду, всматриваясь в это лицо и пытаясь припомнить имя, — и момент был упущен. Раньше он уже становился чьей-то мишенью, и сейчас понял, что крестик прицела вцепился в него. Он поспешно заполз под джип. Я дал ему уйти.

— С Эль Фуэртс все кончено, — сообщил Химинес. — Отличная работа, сеньор. А теперь смотрите вправо. Правее ближайшей хижины — метрах в пятидесяти. Постарайтесь отрезать вон тех троих от леса, а не то они обойдут нас с фланга.

Они уже определили, откуда прогремели выстрелы. Какой-то субъект с длинными черными волосами, размахивая руками, собрал вокруг себя полдюжины мужчин с ружьями и указывал в нашу сторону. К ним на подмогу спешили еще несколько человек. Этот малый, возглавивший отряд в долине смерти, меня мало волновал. В свое время автоматы разберутся с этой проблемой без труда. Но на правом фланге я увидел флегматичного вида парня с автоматом, который вместе с двумя дружками, вооруженными простыми винтовками, карабкался по склону горы. Я спокойно держал его на прицеле, как антилопу, и в конце концов уложил. Оба его компаньона залегли в высокой траве.

— Следите за той парочкой, пока я перезаряжаю, — попросил я полковника. — Не спускайте с них глаз.

В деревне между тем начался форменный кошмар. По крайней мере, так мне показалось со стороны, но вы же должны понять, что для меня все это было в новинку. Я никогда еще не воевал в джунглях Южной Америки. Я даже и в Европе-то толком не воевал — в строгом смысле этого слова. Там мы участвовали в операциях: мы убивали, нас пытались убить, подстреливали иногда — но все же с нашей стороны это была не совсем война, хотя вокруг нас бои шли полным ходом.

А здесь была война — конечно, местного значения, но какое дело обычному солдату до масштабов его фронта? Мы-то как раз сейчас находились в самой гуще военных действий, и я перезарядил ружье и уложил тех двоих по наводке Химинеса — сначала одного, а потом и другого.

— Bueno, — похвалил меня полковник. — А теперь подождите секунду, сеньор Хелм.

Я взглянул на него. Он достал сигару, откусил кончик и закурил. Потом застегнул кобуру-портсигар и, устроившись поудобнее на локтях, поднес бинокль к глазам.

— Вторая хижина слева, — сказал он, довольно попыхивая сигарой. — Там формируется группа. Стрельните в них разок, возьмите полметра левее от угла хижины... Ох, извините, я не предложил вам сигару.

— Ничего страшного. Я не курю. Но все равно спасибо.

Я пустил пулю, взяв полметра левее левого угла хижины, после чего пустил еще немало пуль в разные места, в разных людей, выполняя его команды. В деревне сформировался отряд под предводительством темноволосого и отправился по дороге отомстить за смерть своего генерала. По приказу Химинеса я уложил темноволосого с четырехсот ярдов, но его заменил другой, которого я убил с трехсот пятидесяти, прицелившись на этот раз чуть ниже, но они продолжали приближаться — бегом, ползком, короткими перебежками от валуна к валуну, от куста к кусту, прячась в посевах неизвестного мне злака.

Когда они оказались в зоне досягаемости оружия ближнего боя, Химинес решительно вынул сигару изо рта. Он дунул в свисточек, висящий на шнурке — и весь хребет словно ожил. Атака получилась впечатляющей. Для настоящего боя нам как раз не хватало чего-нибудь этакого... Я убил их командира с такого близкого расстояния, что в моем двадцатикратном прицеле я только и видел что его куртку с пуговицами — даже швы на рукаве разглядел.

Мне пришлось опять перезаряжать, но они вес наступали и наступали, и я торопливо, чуть не обламывая ногти, засовывал патроны в обойму. К тому же я спою задачу выполнил. Теперь за дело должны были взяться автоматчики и ребята с карабинами. Как только я передернул затвор, Химинес тронул меня за плечо. Я отвел глаза от прицела и увидел присевшую на корточки рядом с нами молодую женщину, которая, похоже, не обращала внимания на отчаянную перестрелку внизу. Рукав ее куртки был в крови, и она засунула ладонь за рубашку, чтобы раненая рука не болталась. Но и на это она, кажется, не обращала никакого внимания. Крепкие были тут люди — и мужчины и женщины. На профессионала в деле всегда любо-дорого поглядеть — в чем бы его работа ни заключалась.

— Она говорит, что операция прикрытия прошла успешно и группа выполнила боевую задачу, — сообщил мне Химинес. — Пленного агента освободили, потеряли одного человека. А вам послание. Вот оно.

Это была щепка, а может, и кусочек тростника, — с желтоватой твердой поверхностью, как у бамбука. Может быть, это и был бамбук. Я не разбираюсь в растительном мире этого региона. На кусочке древесины острым предметом пляшущими крупными буквами было начертано: “ПОСМОТРИ ОЧЕНЬ БОЛЬШОЕ НА ДОРОГЕ ЗА ДЕРЕВНЕЙ. ШЕЙЛА”.

Я взглянул на Химинеса.

— В каком она состоянии? Он пожал плечами.

— А чего ожидали? Прошло больше месяца, почти шесть недель. Чудо, что она вообще осталась жива. А это что?

— Я бы хотел взглянуть. Если в ее-то состоянии она сочла необходимым предупредить нас, наверное, стоит отправиться и посмотреть.

— Ну, в любом случае здесь нам больше делать нечего, — сказал Химинес. — Они знают, что делать. Капрал получил соответствующий приказ. Он отойдет, как только его обойдут с флангов, и он выманит их в глубь континента. А мы можем пойти и посмотреть, что же это такое “большое”.

Это оказалось не слишком большим. Во всяком случае, не таким высоким, как монумент Вашингтону. Вообще-то говоря, эту штуку можно было спрятать в простом сельском амбаре, только при условии, что вы придумали бы способ затолкать ее внутрь. Она оказалась даже не больше тех, с которыми сейчас у нас играют на мысе Канаверал. И все же такую штуковину не станешь дарить знакомым на Четвертое июля и не принесешь домой, чтобы позабавить детишек. Но, увидев ее на хорошо охраняемой вырубке в джунглях Коста-Верде, я пришел к выводу, что она весьма впечатляет.