— Но ведь Крысюк… — Оглу хотел выяснить, почему в Карс он пойдет один, но Смит грубо оборвал:
— Чем будет заниматься Крысюк — не ваше дело.
— Значит, мне можно было и не жениться, — Оглу попытался шутить.
Смит возразил:
— Нет, почему же? Второй вариант тоже нам потребуется, только с незначительными поправками. Ваша «жена» свое еще сделает. Поэтому приказываю вам быть с ней понежнее, повнимательнее. Ни в коем случае не возбуждайте в ней подозрений! Условьтесь встретиться в Ереване, к примеру, в гостинице «Севан». Настанет день, вернее ночь, в которую и они с Крысюком уйдут отсюда тем же путем, что и мы с вами.
— Куда уйдут?
— Этого вам не следует знать. Разве вы забыли, Ахмед: в разведке чем меньше знаешь, тем лучше? Или вы собираетесь ревновать Крысюка к вашей «жене»? — Смит с любопытством вскинул глаза на собеседника, отчего тот смутился.
— Я слушаю вас, сэр, — произнес он.
— Перед вашим уходом Крысюк вручит вам кассету с микропленкой, — сказал Смит. — Вы передадите ее Бидлу, лично ему.
Оглу в возбуждении поднялся на ноги:
— Шайтан-олсун! — прошептал он не то в удивлении, не то в страхе, — неужели этот ишак таскает при себе пленку! Он же говорил — в Армении…
— Не суйтесь в детали операции, которые вас не касаются! — строго сказал Смит, хотя в душе отлично понимал, что в данном случае турок прав. — Из инструкции, которую я вам вручил, вы уясните себе маршрут и линию вашего поведения после того, как я покину этот дом. Вам потребуются портативная рация и бесшумное оружие — и то и другое вы найдете у самого выхода из подземного коридора в овраг. И запомните: первый сигнал о прибытии в район третьей заставы вы подадите между часом и половиной второго ночи, второй — о готовности к переходу — дадите, когда не будет луны. В документах вы найдете соответствующие вычисления, шифр, волну… У вас есть при себе яд?
— Да, конечно, — Оглу осторожно притронулся к вороту рубашки. — Цианистый калий.
— Покажите ваше снадобье, — Смит протянул руку. Оглу вынул ампулу и положил ему на ладонь, Смит опустил ее в карман. — Так будет лучше, я не заинтересован в вашей смерти, — сказал он почти добродушно.
— Что это значит, сэр?
— Вам предлагают жить, а вы недовольны? — делано удивился американец. — Хорошо, я объясню вам… Материалы, которые вы обязаны переправить через границу, слишком важны, чтобы можно было рисковать ими. Полагаться на ваши нервы я не могу. Вы должны сделать все возможное и даже невозможное, но пленку в Карс доставить… — он умолк, задумался. Оглу в нетерпении ждал, что Смит скажет дальше, но ведь не мог же тот сказать этому турку, что его преследуют провалы и что именно потому и пришлось в пожарном порядке усложнять операцию и мчаться сюда. Говорить об этом Ахмеду никак не следовало, перед ним Смит должен быть умным и сильным, только так, иначе новая неудача обеспечена.
— У вас есть оружие — убейте всякого, кто встанет на вашем пути, — опять заговорил Смит. — Выполнив задание, вы получите большие, очень большие деньги — аккордно. Будете обеспечены на всю жизнь.
Наконец-то «чииф» заговорил о том единственном, что вообще интересовало турка, о деньгах. Перед открытыми глазами Оглу блестящим видением мелькнули кипы банкнот, зеленых, с портретами американских президентов, доллары; он как бы слышал сейчас их упругий шелест, ощущал их кончиками пальцев…
— За это стоит рискнуть… — прошептал Оглу возбужденно. — Я согласен.
— Я знал, вы благоразумны, — Смит критически осмотрел его. — Еще раз напоминаю, всякого, кто будет мешать, — убейте, — снял с руки часы, протянул Ахмеду. — Вручите их Бидлу, так условлено… Часы вы передадите Бидлу в доказательство того, что кассету с пленкой действительно получили от меня и ту самую, какая им нужна. Бидл должен быть уверен, что ему не подсунули черт-те что. Ему хорошо знакомы мои часы, вот эти самые.
Пряча часы, Оглу спросил:
— Почему вы выбрали для меня такой маршрут, сэр? Мне не приходилось там раньше бывать. Не в дядюшке же, которого вы мне придумали, дело, не правда ли? Поверьте, сэр, я спрашиваю не из праздного любопытства.
— Законный вопрос, — Смит опять развернул карту. — Смотрите… Бидл — опытный и предусмотрительный разведчик, еще года три тому назад он зарезервировал на всякий случай именно этот участок границы для особо важной операции. Тогда же было решено советских пограничников на этом участке не беспокоить.
— Иншалла! Они, наверное, воображают, что их боятся, перестали и думать, что их когда-нибудь потревожат! — Оглу возбужденно закрутил головой.
— Да, конечно, мы рассчитываем именно на это, — согласился Смит. — Внимание пограничников должно быть ослаблено постоянным благополучием на их участке, и вы сумеете этим воспользоваться, я уверен.
Смит ушел. Ахмед принялся лихорадочно готовиться к поездке в Кара-су.
Старший лейтенант Щелков об этой встрече, к сожалению, понятия не имел.
Ночью в горах основательно посвежело, и к утру от туч ничего не осталось. Холод струился на скалы с близкого неласкового неба. Понуро шумела под резкими порывами ветра пожухлая, покрытая ранней изморозью трава в долине.
На третью заставу Русаков добирался верхом, на привыкшей к здешней крутизне лошади. Переодетый в форму лейтенанта с зеленой фуражкой на голове, он выглядел заправским пограничником. Кому же бросится в глаза появление его на заставе?
Тропа круто повернула налево, и перед Русаковым открылась большая долина, по-местному — «дере», уходящая на несколько километров в сторону границы. У самого поворота к долине шумел ручеек, совсем неглубокий, светлые струи его деловито переворачивали камешки, которыми было забито русло. А чуть-чуть подальше пришлось переезжать второй ручей, пошире и поглубже, с удивительно синей, невыносимо холодной водой. Ручей протекал неподалеку от заставы, и Русаков увидел полдюжины солдат без рубашек, с полотенцами склонившихся над водой, — они совершали свой утренний туалет. О ручьях этих Русакову рассказывали в комендатуре — в них водилось много форели и названия их, ничего не говорящие ему и непривычные, звенели так же, как их упругие струи.
Начальник заставы поджидал Русакова: еще ночью комендант предупредил его об этом визите. Молодой, румяный, весь как бы налитый энергией и жизнью, этот русский парень произвел на майора самое прекрасное впечатление. А через несколько минут появился и заместитель начальника, смуглый, худощавый, стройный, с походкой горца, лейтенант Арсен Ерицян. Офицеры удалились в канцелярию— так скромно на заставах называют комнату, которая в гражданских учреждениях именовалась бы не иначе как кабинетом начальника.
Естественно, рассказывать о затеянной иностранной разведкой операции не имело смысла, Русаков ограничился тем, что поведал Щелкову и Ерицяну о находящемся на их участке границы лазутчике, называющем себя Энвером Газиевым. Сюда турок прибыл или для того, чтобы организовать переход ее вместе с Крысюком, или удрать самому. Поскольку Русаков не знал о новом приказе, который Энвар недавно получил лично от Смита, он, естественно, должен был исходить из того, что слышал собственными ушами, — из беседы Ахмеда с Крысюком в заброшенной башне неподалеку от Черноморска. По той версии выходило, что Ахмед обязан переправить Крысюка в Карс, — и только. Однако позднее и у Соколова, и у Русакова появились в этой версии сомнения, вызванные не совсем понятной экскурсией Ахмеда в Кара-су и тем обстоятельством, что Крысюк и он разделились. На первый взгляд в этом как будто ничего загадочного не было: просто Оглу принялся за подготовку задуманной им операции с переправкой Крысюка, только и всего. Но так могло казаться лишь на первый взгляд. В самом деле, если сам Ахмед смог появиться в здешних краях в качестве племянника чабана Исмаила Газиева, кочующего с колхозной отарой возле линии границы, то кто же даст разрешение на приезд сюда Крысюку? Никто не даст: ни колхоз, ни пограничные власти. И Оглу, и Крысюк хорошо понимают это. Так в чем же дело, с какой же целью разыгрывается спектакль с племянником? Факты говорили о том, что Крысюк в данном случае ни при чем. Следовательно, удрать за кордон попытается один Ахмед, а значит, пленка уже у него, без нее спешить в Карс ему незачем. В связи с этим возникал важнейший вопрос, ответ на который следовало получить срочно, — каким образом Ахмед хочет осуществить свою затею? Облачиться в шкуру барана, приблизиться на четвереньках к самой линии границы, за контрольно-следовую полосу, затаиться среди камней и при первой возможности сбежать? Такие случаи бывали на советской границе. Тут уж, конечно, дело пограничников — смотреть в оба. Но кто мог дать гарантию, что разведчик Патрика Смита не придумал чего-нибудь другого? Такого, что дало бы ему преимущества перед пограничниками. Накануне отъезда сюда майор имел обстоятельный разговор с полковником Соколовым, — один за другим они перебрали ряд вариантов, пока остановились на том, который представлялся им наиболее вероятным. Оглу и его партнеры там, за границей, и прежде всего Бидл, очевидно, задумали всю операцию в расчете перехитрить пограничников. Первостепенной задачей Русакова было выяснить, ведет ли Оглу наблюдение за нашей границей, расположением пограничных нарядов, пытается ли он визуально изучать как саму границу, так и охрану ее. Ерицян сообщил, что племянник Исмаила Газиева ни на заставе, ни вблизи контрольно-следовой полосы, тянувшейся вдоль границы, ни разу не появлялся. Наряды, несущие службу в нашем тылу, видели его неоднократно с книгой в руках возле кошары или на прогулке где-нибудь километрах в пяти от границы. Русаков отлично понимал, что бездеятельность врага — лишь кажущаяся, имеющая целью усыпить бдительность пограничников; можно было не сомневаться, что ни одного часа зря он здесь не пробудет, риск слишком велик. В любой момент он может поставить его, Русакова, перед свершившимся фактом — выкинет какой-нибудь заранее подготовленный трюк и удерет, — об этом было просто тяжело подумать! Вариант, на котором остановились Соколов с Русаковым, с каждой минутой представлялся все более реальным, а если это так, то без Русакова хитрость врагов, чего доброго, могла бы и увенчаться успехом. Русаков поделился с обоими офицерами своими соображениями. Вместе они разработали план действий и еще раз пересмотрели маршруты пограничных нарядов. Вставал законный вопрос: какова роль Исмаила Газиева, прикочевавшего сюда с колхозной отарой из соседнего Азербайджана? Щелков и Ерицян знали старого чабана в течение нескольких лет, знали как неутомимого труженика, честного человека. Исмаил помнил времена царизма и феодального бесправия и искренне был предан советскому строю, власти трудящихся, ни в чем предосудительном никогда замечен не был. Так какова же роль его лично во всей этой истории, сознательно он помогает врагу или служит прикрытием ему, не отдавая себе в этом отчета? И Щелков, и Ерицян в один голос утверждали, что, скорее всего, старый Исмаил — жертва, и Русаков был склонен с ними согласиться. У него зрела смелая мысль.
