— И этим поручаю заняться вам, — жестко сказал Годдарт, — у меня имеется план… Сегодня мы с вами должны условиться о проведении операции в целом, — и он жестом пригласил хозяина дачи занять место у стола. — Прежде всего, не откладывая, займитесь Орсой, немедленно!
В тот день на верхнем этаже дачи в Кратове были тщательно разработаны подлые планы, с которыми впоследствии пришлось столкнуться чекистам полковника Соколова.
Солнце спускалось к закату, когда Годдарт покидал дачу «инвалида Отечественной войны». Женщина остановилась на дорожке и смотрела ему вслед. Солнечные блики ярко рдели на ее красивом, добродушном лице.
— Тише вы, — шептала она детям. — Папа устал, его сегодня измучил вон тот ученый дядя, у которого не приживаются австралийские розы.
Годдарт любезно раскланялся и тихо закрыл за собой калитку. Выйдя на затененную улицу, осмотрелся и, убедившись, что за ним никто не следит, быстро направился к станции, — по расписанию через несколько минут к Москве должна отойти электричка. В его ушах все еще слышался ласковый шепот чужой жены: «Тише, дети, папа устал»… Годдарт-то хорошо знал, что в действительности ни мужа, ни отца у них нет — страшный человек-зверь вышагивал сейчас там, в мансарде… Его коллег по зондеркоманде чекисты постепенно повыловили, но ему, Джиму-Рушникову, пока везло, его еще не нашли и не схватили.
Рушникову было о чем подумать. Только что полученное задание Харвуда требовало изворотливости и опыта. Именно он обязан помочь иностранному лазутчику уничтожить плоды труда лучших советских ученых, «ликвидировать» Ландышева. Рушников отлично понимал: резидент Харвуда в Москве в какой-то мере строит свои расчеты на его способности проводить террористические акты. Он отдавал себе отчет в том, что и Годдарт и те, кто стоит над ним, рассматривают его исключительно как бандита, годного для мокрых дел. В сущности, они правы, хотя ему и не хотелось в этом признаться. Он был травленым зверем. Основательно поразмыслив, остановил выбор на двух своих не знающих друг друга помощниках. Симка Андрюхин — молодой парень, скрывавшийся от суда за убийство, до которого докатился после неоднократных «отсидок» за злостное хулиганство, дебоши, избиения… Рушников спрятал его в надежное место и всегда имел под рукой, «на всякий случай». Богуславский — проходимец высокого полета, не чета Симке Андрюхину, «интеллигент», человек с большими связями. Этот из-за жадности тоже погорел на мокром деле и попал к нему в капкан.
По приказанию Грина Рушников должен был прибрать к рукам Василия Прокудина. Игра стоила свеч — Прокудин не какой-нибудь Андрюхин или Богуславский! Годдарту было приказано получить от Рахитова необходимые сведения о Прокудине, после чего на его след поставили «Джима». Он как тень ходил за Прокудиным, изучал его, искал возможности познакомиться, втереться к нему в доверие. Характер этого человека скоро стал для него предельно ясен — из двух основных способов подхода: подкуп и шантаж, в данном случае не годился ни один, нельзя было и толкнуть его на какое-нибудь преступление, в результате которого он превратился бы в послушное орудие в их руках. На это нечего было и рассчитывать! После долгих раздумий было принято решение воздействовать на Прокудина, так сказать, эмоционально, учитывая при этом и безысходность его положения, и озлобленность всеми и вся, которая, как в том были абсолютно уверены и Годдарт и Рушников, им должна владеть. Следовало и посочувствовать ему и помочь, но помочь самую малость, чтобы раздражение и злоба у Прокудина не только не утихали, а, наоборот, получали все новую пищу.
Знакомство состоялось в скверике напротив учреждения, в котором большую должность имел Ананий Федорович Баранников. Супруги Прокудины в высшей степени расстроенные, печальные, обсуждали вполголоса какую-то семейную проблему, возникшую перед ними в тот день. Прислушавшись к звучавшему отчаянием голосу молодой женщины, Рушников скоро понял, в чем дело: у них заболел скарлатиной ребенок, нужно ехать вот сейчас к нему в больницу, а у них не было буквально ни копейки. Казалось, неведомое провидение способствовало коварным замыслам Грина и Годдарта. Рушников извинился за назойливость, выразил сожаление и глубокий интерес к попавшей в беду семье и предложил принять его помощь, нет, нет — не деньгами, хотя некоторую сумму он и мог бы им одолжить хоть сейчас, — а возможность посодействовать в устройстве на работу и таким образом стать на ноги. Женщина конфузливо молчала, — она не привыкла находиться в подобной ситуации, выслушивать соболезнование незнакомого человека, Прокудин был сдержан. Семен Семенович, как им представился Рушников, не ограничился любезными улыбками, отрекомендовался офицером, вышедшим на пенсию, показал «свой» партбилет, из коего явствовало, что он вступил в ряды партии в дни самых ожесточенных боев с гитлеровцами. Семен Семенович предложил поговорить кое с кем из друзей насчет работы, но Прокудин не спешил, присматривался к нему, — вот тогда-то и пришлось пригласить его с женой посетить в ближайшее воскресенье семью «участника битвы под Москвой» на станции Кратово… Супруга Семена Семеновича, всегда все принимавшая за чистую монету, была очень рада, не находила куда и посадить дорогих гостей, а сам он прочел им целую лекцию по цветоводству. Спектакль удался на славу, Прокудин не мог не принять Рушникова таким, каким тот хотел быть в его глазах. Прокудин и был тем единственным из его знакомых, который иногда бывал у него в Кратове. С Прокудиным следовало держать себя крайне осторожно, дабы не расшифровать себя, и старый гангстер ни на минуту об этом не забывал. В то же время он хорошо понимал, каким ценным агентом может быть Прокудин, пока что понятия не имевший о том, в какие сети он попал, какая смертельная опасность ему угрожает. Семен Семенович с помощью Богуславского устроил Прокудина на небольшое предприятие промкооперации разнорабочим.
Рушников решил выждать, пока Прокудину осточертеет его незаслуженно обидное положение в жизни, и тогда уже предпринять дальнейшие шаги. Какие это будут шаги — пока предвидеть было трудно, но каждый раз, получая задание Грина или Годдарта, он вспоминал о Прокудине и ужасно жалел, что не успел до сих пор затянуть в сети «ценного кадра», хотя и понимал: дело это весьма тонкое, и спешить с ним нельзя, Прокудин какой-то странный, и злобы «на все и вся» в нем что-то незаметно, по-видимому, ее еще придется разбудить. На все требовалось время, то есть то самое, чего у агента Грина и Годдарта как раз и не было, и это обстоятельство очень раздражало его.
Вот и на этот раз Василия Прокудина пустить в дело он не мог, об этом, к сожалению, и думать было рано. Вызывая на условленные встречи Андрюхина, а затем и Богуславского, Рушников дал себе слово вплотную заняться Василием Прокудиным. Огромное значение должно было, по его мнению, иметь то обстоятельство, что Прокудин принимал его совсем не за того, кем он являлся на самом деле, и ни малейшего представления не имел о грозящей ему опасности со стороны человека, в семье которого и он и его жена чувствовали себя как дома.
Недели через две произошло такое событие.
Оксана Орленко задержалась на концерте. Было уже поздно, когда ее машина пробиралась окраинной улицей, направляясь на дачу Ландышева. Вечер выдался сумрачный, моросил мелкий дождь. Машина шла меж огромных строений. Неожиданно почти под колеса кинулась какая-то женщина. Шофер затормозил, а потом и остановил автомобиль: ему показалось, что он, как любят говорить инспекторы ОРУДа, — совершил наезд на человека. Но женщина, неизвестно почему упавшая на мокрую мостовую, с плачем бросилась к Оксане Орленко и, захлебываясь слезами, умоляла ее помочь. Она крепко схватила артистку за обе руки, бессвязно причитала и все твердила о том, что без помощи ее сестра обязательно умрет, вот сейчас умрет… Что она, Оксана Орленко, как женщина, сама должна понять — большая потеря крови… Но Оксана ничего не понимала. Женщина, склонившись почти до пояса, целуя ей руки, упорно увлекала ее в глубь двора расположенного рядом дома.
— Вот тут, рядышком… одну минуту только, — глухо бормотала она, кутаясь в платок.
Орленко велела шоферу подождать и пошла за женщиной.
— Сюда, сюда, — не отпуская ее руки, почему-то шепотом говорила та. — В подвале, не приведи бог, ютимся, не дают фатеры-то, срок, вишь ты, не вышел нам.
По крутым каменным ступеням спустились в подвальное помещение, повернули в неосвещенный угол.
— Вот, не приведи бог, и пришли, — шепнула женщина и открыла дверь в комнату.
Оксана не успела еще ни о чем подумать и ничего разглядеть, как дверь за ней захлопнулась и в замке повернули ключ. Женщина не вошла вслед за ней, заперла дверь и замерла там, в коридоре. Оксана оторопела от неожиданности и, пожалуй, страха. Она подняла глаза и осмотрелась. Несомненно ее привели в подвал, используемый каким-то домоуправлением в качестве подсобного помещения. Всюду виднелись груды мусора, стружек. В сторонке, на специальной стойке были укреплены два маленьких токарных станочка, а в другом углу — столярный верстак с подвешенной над ним грязной электрической лампочкой без колпака. Окон в помещении не было. За верстаком сидел средних лет хорошо одетый мужчина. Непокрытая голова его густо серебрилась, особенно на висках. Глаза прикрыты большими очками в роговой оправе. Его плащ и шляпа висели на гвоздике рядом с ним.
