Вечером Петрову выдали очки, у этого типа слабая дальнозоркость, без очков он читает с трудом. Кроме того, он по его просьбе принесли из библиотеки какую-то московскую газету недельной давности, Петрову захотелось почитать. Видимо, к этому моменту, к девятнадцати тридцати вечера, Петров наметил для себя линию поведения или план, которого будет придерживаться на допросе. Возможно и другое: он морально сломался. Как бы там ни было, Петров успокоился, больше не метался по камере, а сидя у столика, читал замусоленный газетный номер.
В десять вечера у Петрова отобрали очки, потому что ночью задержанным очки иметь не полагается. Раздавят каблуком линзы и порежут вены под одеялом, а контролеру отвечай. Петров лег на шконку, положив руки как положено, поверх одеяла, и ворочался до утра. Первая ночь в камере всегда самая трудная. Горит яркая лампочка, забранная железной сеткой, а жесткая койка, не пуховая перина в отчем доме. Утром Петров снова отказался от еды, но выпил чая с сахаром. Он больше не просил ни очки, ни газеты. Сидел на табурете, облокотившись локтями на стол и уронив голову в раскрытые ладони.
– Точно, он сломался, – сказал вслух Антипов.
– Что? – встрепенулся Беляев.
Подполковник сидел на стуле в углу следственного кабинета и листал рабочий блокнот.
– Я говорю: Петров сломался, – повторил Антипов. – С раннего утра он неподвижно сидит на табурете, обхватив лицо руками.
– Сомневаюсь, – покачал головой Беляев. – Такие люди, как этот Петров, быстро не ломаются. Что-то здесь не так.
В двенадцать с четвертью конвой привел Петрова. С разрешения Антипова задержанный сел на табурет. Петров не возмущался, не качал права и не требовал адвоката. Он сидел, поджав ноги под табурет, и медленно раскачивал корпус из стороны в сторону. Антипов, сделав вид, что копается в бумагах, украдкой вгляделся в лицо Петрова. Бессонная ночь в одиночной камере не прошла бесследно. Михаил Алексеевич выглядел паршиво. Под глазами синяки, кожа серая нездоровая, глаза тусклые.
– Генерал внешней разведки Антипов Юрий Федорович, – представился Антипов.
Петров должен знать, что имеет дело не с каким-нибудь следователем, не с попкой из внутренней службы, а с генералом внешней разведки. Значит, разговор предстоит серьезный. Генералы ерундой не занимаются, на пустяки время не тратят, а если задержанный вздумает врать или отпираться, что ж… Пусть знает, кому врет. Пусть десять раз подумает.
– Приятно познакомиться, – Петров криво усмехнулся. – Даже очень.
Возможно, генеральское звание Антипова не произвело на него впечатления, возможно, он раз и навсегда усвоил себе нагловатую манеру общения с людьми, все зависимости от их чинов, званий и должностей. Но, скорее всего, под этой ухмылочкой прятался дикий животный страх.
– Михаил Алексеевич, я задам вам несколько вопросов, – доброжелательно сказал Антипов. – А вы мне все расскажите.
– Все рассказать? – переспросил Петров, усмехаясь. – Это о чем же?
Антипов продолжал, не обращая внимания на эти реплики.
– Мы не будем вести протокол, обойдемся без канцелярщины. У меня нет времени. И я не могу тратить часы, даже минуты на писанину. Договорились?
– Задавайте свои вопросы, – хмыкнул Петров. – Только угостите сигаретой. Мои отобрали еще вчера при личном обыске.
Антипов придвинул Петрову пачку сигарет.
– Так что вас интересует? – Петров прикурил сигарету, жадно затянулся, задержал дым в легких и даже зажмурил глаза от удовольствия. – Слушаю вас.
Беляев, сидевший в углу, что-то чирикнул в своем блокноте. Да, на сломленного человека Петров совсем не похож. Этот будет вола вертеть до последнего. Деньги в заначке? Бутылки пустые собирал с утра до вечера. Записка в чемодане? Подбросили. Фотографии замка? Люблю старину, потому что покойная мамочка с ранних лет воспитывала во мне эстетические начала.
– Простой вопрос для разминки, – Антипов откинулся на спинку стула, расстегнул пиджак. – Чем вы занимались в Праге во время своего последнего визита туда?
– Это обычный туризм. Я обожаю Прагу, не устаю там бродить по этому городу. Это настоящий музей под открытым небом. Вы бывали в Праге? Очень хорошо. Значит, вы должны помнить, скажем, Карлов мост. Когда идешь со стороны площади Крестоносцев…
– Хватит кривляться, Петров, – перебил Антипов. – Я не кривляюсь. Один увлекается бабами, другой тачками… У меня более высокие вкусы и запросы.
Дососав сигарету, Петров выплюнул окурок на пол, раздавил его подметкой ботинка.
– Слушайте, Петров, – голос Антипова зазвучал металл. – Я сказал, что времени у меня мало. Поэтому поступим так. Сейчас я вызову врача, и он сделает вам укол. Затем мы продолжим беседу. Тебе будут делать уколы до тех пор, пока я не услышу все, что меня интересует.
Петров молчал, водил кончиками пальцев по краю стола.
– После этих уколов тебя нельзя будет оставлять здесь, в Лефортовском изоляторе без присмотра врачей. Для твоего же блага. Иначе ты разобьешь свою башку о стену или перегрызешь вены зубами. Совсем откажут тормоза, пропадет инстинкт самосохранения. Поэтому я оформлю все документы, и тебя сегодня же переведут в одно специализированное медицинское учреждение.
– На чем специализированное? – перебил Петров.
– На таких психах долбанных, как ты, – ответил Антипов. – Там мы продолжим наши беседы. Они будут длиться днем, ночью… Без перерыва.
– Без перерыва, – машинально повторил Петров последние слова.
– И ты не выйдешь из кабинета, пока я не узнаю всю правду. После наших душевных разговоров и вмешательства медиков всякие твои контакты с нормальными людьми, теми же зэками, будут исключены. Потому что ты превратишься в животное. Даже жрать не сможешь без посторонней помощи. Только с ложечки или через катетер.
– Послушайте, я гражданин этой страны. Существует Конституция, права человека никто не отменял. И я, как гражданин, имею право…
Антипов не слышал возражений.
– Я не угрожаю тебе, – тихо сказал он. – Это не в моем стиле, угрожать людям. Просто этих чрезвычайный мер требуют чрезвычайные обстоятельства.
Петров открыл рот для следующего возращения, но Антипов снова оборвал его вопросом.
– Мне звать врача?
Петров кашлянул в кулак. Неожиданно черты его лица поплыли вниз. Он обхватил голову руками и тихо застонал. Затем вытер мокрый лоб рукавом.
– Не надо звать врача, – сказал он. – Я и так все скажу. Все, что вам нужно… Без наводящих вопросов.
Петров попросил еще сигарету и начал говорить.
Да, несколько лет назад он занялся контрабандой старинных икон через Варшаву и Прагу в Париж и Лондон. Поначалу скупал доски у московских или провинциальных антикваров, самостоятельно, рискуя собственной шкурой, переправлял их за кордон. Но возникли проблемы. Антикварные магазины Европы завалены русскими иконами, в хранилищах и подсобках антикварных магазинов иконы навалены, как чурбаны в дровяном сарае.
Но если иметь дело с настоящей старинной живописью, работать по индивидуальным заказам антикваров, то не прогоришь, а сорвешь хорошие бабки. Петров завел знакомство с хозяевами некоторых лавок в Париже, договорился о регулярных поставках старинных досок из России. В самой Праге иконы сбыть крайне трудно. Там нет спроса на такие вещи, а цены просто мизерные в сравнении с западноевропейскими. Прага нужна лишь, как перевалочный пункт, как мостик из Москвы в Западную Европу.
Сам Петров уже не перевозит иконы. Он подряжал для такой работы курьеров, которые входили в сговор с проводниками международных поездов, оборудовали тайники в сортирах и подсобных помещениях вагонов. Когда товар попадает в Прагеу, Петров выезжает на место, чтобы договориться с покупателями, проследить за отправкой икон в Европу.
– Что за записка найдена в вашем чемодане? – спросил из своего угла Беляев. – Кто ее автор?
– Так, одна баба из чешек. Через нее я вел переговоры с антикварами. Я остался ей должен некоторую сумму. Комиссионные. Но не хотел отдавать. А эта дура вздумала меня пугать. Сука, она и так получила прилично. Но этим бабам сколько не дай, все не нажрутся.
– Почему она называет вас паном Петером?
– Так я представлялся. Ну, для удобства. На чешский лад.
Петров снова заговорил об иконах. В Москве хорошие иконы трудно достать по приемлемой цене. Два с половиной года назад он сколотил первую группу уголовников, которая стала обворовывать церкви в центральных областях России по его, Петрова, наколке. Он выезжал на место, осматривал храмы, подкупая сторожей или разыгрывая из себя туриста. Помечал те вещи, которые можно взять. А дальше действовали другие люди.
Краденые ценности доставляли в Москву на съемные квартиры, затем вывозили за границу. Да, Петров осознал весь ужас содеянного, он раскаивается, он готов понести заслуженное наказание. Но он вправе надеяться на то, что своим искренним признанием смягчит, так сказать, свою участь. Он готов сотрудничать со следствием, он выложит имена всех своих подельников, начиная от рядовых курьеров и воров, заканчивая дилерами на местах, назовет адреса, где хранятся похищенные иконы. Он нарисует цепочку, по которой доски уходили к продавцам…
