Я вежливо рассмеялся и уже хотел признаться, что именно подробности меня интересуют, и особенно подробности финансовой стороны предложения, как раздался стук в дверь.
— Ага! — воскликнул господин Пелчер. — Вот и Фитч.
Очень высокий мужчина с продолговатой, костлявой головой держался так, словно в дождливую погоду прятался под низкой протекающей крышей. Он посмотрел на нас от двери печальным взглядом старой борзой, к которой пристают два щенка-фокстерьера.
— Познакомьтесь, Фитч, — сказал Пелчер, — это господин Марлоу. Опытный инженер и знает итальянский.
Господин Фитч шаркающей походкой подошел к нам, и мы обменялись рукопожатием.
— Я как раз знакомил господина Марлоу, — продолжал директор, — с некоторыми обстоятельствами наших итальянских дел.
Господин Фитч кивнул и откашлялся.
— Катастрофа для экспортного рынка.
Пелчер рассмеялся и дернул свой воротник.
— Господин Фитч говорит это уже на протяжении десяти лет. Не воспринимайте его пессимизм слишком серьезно. Его может удовлетворить только ежегодное удвоение оборота.
Господин Фитч с сомнением посмотрел на меня.
— Вы хорошо знаете Италию, господин Марлоу?
— Не так хорошо, как мне хотелось бы, — уклончиво ответил я.
— Играете в гольф?
— Боюсь, что нет.
— Фитч, — с гордостью сообщил господин Пелчер, — отличный игрок в гольф. Забивает потрясающие мячи и точен, как дьявол. Однако, — он с явным усилием заставил себя спуститься с небес на землю, — к делу! Может, вы хотите взглянуть на производство, господин Марлоу? Фитч, пожалуйста, проводите господина Марлоу. Когда закончите, возвращайтесь, и мы еще поговорим.
Несмотря на неприглядный вид офиса фирмы «Спартак», главный инженер, который мне сразу понравился, был явно компетентен, а производственные стандарты оказались очень высоки.
— Пелчер, — поведал мне господин Фитч, пока мы переходили из одного цеха в другой, — любит порядок. Он превосходный инженер. Будь его воля, у нас был бы совет директоров из отставных генералов и членов парламента, с титулованным кретином во главе, и завод тут был бы в два раза больше. А еще он отличный бизнесмен. Вы когда-нибудь видели такой кабинет, как у него? Но плохой игрок в гольф. Когда я играл с ним в последний раз, он достал логарифмическую линейку, чтобы учесть силу ветра. На первой лунке он целых две минуты провозился с логарифмической линейкой, а потом драйвом послал мячик неизвестно куда.
Словно компенсируя этот приступ откровенности, все остальное время экскурсии господин Фитч хранил молчание. Второй раз по лестнице в кабинет господина Пелчера я поднимался уже с большим воодушевлением.
Вечером, вернувшись в Лондон, я рассказал Клэр о том, как прошел день.
— Думаю, — заключил я, — они действительно могут предложить настоящую работу. Разумеется, я откажусь. Деньги, которые они имеют в виду, просто смешные. Возможно, в лирах сумма выглядит впечатляюще, но это не имеет никакого отношения к тому, сколько стоит такая работа в фунтах стерлингов. И еще Италия!.. Нет, не может быть и речи.
— Конечно, дорогой, — сказала Клэр.
Больше мы об этом не говорили.
Следующим утром пришли два письма. Одно от господина Пелчера, с официальным предложением должности руководителя миланского бюро «Спартака». Второе от Холлета. На новую работу он выйдет только через две недели; если у меня уже все в порядке, не одолжу ли я ему пять фунтов?
Я немного прогулялся, выкурил пару сигарет, сел за стол и ответил на оба письма.
***
Три недели спустя я сел на поезд до Фолкстона; его расписание было согласовано с расписанием пароходов.
К счастью, меня никто не провожал. С Клэр я попрощался накануне вечером. С трогательной практичностью она сказала, что слишком занята на работе и не может себе позволить прийти на вокзал. Потом Клэр плакала и объясняла — в чем не было нужды, — что дело не в занятости, а в том, что она не хочет выставлять себя и меня в дурацком виде на платформе. В конце концов, убеждали мы друг друга, это всего лишь на несколько месяцев, пока тут все не наладится. К тому времени, когда настала пора мне возвращаться в отель, куда я переехал, нам удалось вернуть непринужденную, дружескую атмосферу, которая пощадила наши чувства и носовые платки.
— До свидания. Ники, дорогой, — крикнула она мне вслед, — не влипни в какую-нибудь историю.
Это предположение показалось смешным, и я ответил, что не влипну.
И на самом деле рассмеялся.
Генерал Вагас появился на сцене на второй вечер моего пребывания в Милане.
Я сидел в своем номере отеля «Париж» и писал Клэр. Она сохранила письмо, и я привожу его ниже, поскольку там в более или менее сжатом виде описывается все, что произошло со мной после приезда в Милан, а также впечатление, которое произвели на меня сотрудники миланского отделения станкостроительной компании «Спартак». Сначала я хотел опустить все личное, но Клэр искренне удивилась: «Почему?» — и я не стал ничего вычеркивать.
Отель «Париж».
Милан.
Вторник.
Дражайшая Клэр!
Меня уже терзают безжалостные клещи ностальгии. Мы виделись всего четыре дня назад, а кажется, что прошло четыре месяца. Конечно, это банальность, но простые, обыкновенные человеческие чувства всегда выглядят банально, когда излагаешь их на бумаге. Не знаю, усиливается ли банальность прямо пропорционально количеству и силе простых, обыкновенных человеческих чувств, которые испытывает человек. Вероятно. В данный момент я испытываю следующие П. О. Ч. Ч.: (а) глубокое чувство одиночества и (б) крепнущую убежденность, что я свалял дурака, уехав от тебя — вне зависимости от обстоятельств. Наверняка через день или два с пунктом (а) станет легче. Что касается пункта (б), я не до конца уверен, что убежденность, даже крепнущая, может считаться чувством.
Помню, на этом месте я остановился и перечитал абзац. Какой чепухой он мне показался! Слабая попытка улыбнуться сквозь воображаемые слезы. У Клэр все это вызовет лишь презрение. Не улыбка, а кривая ухмылка. А слезы крокодильи. Я скомкал письмо и бросил в мусорную корзину, затем, впрочем, после одной или двух беспорядочных попыток начать снова, извлек из корзины, разгладил и скопировал на чистый лист бумаги. Надо же мне было как-то начать. Потом продолжил:
Наверное, тебе интересно знать, почему я поселился в отеле и сколько собираюсь тут оставаться. Это длинная история.
И вовсе не длинная. Очень даже короткая. Большинство писем — настоящая макулатура…
Я приехал вчера после обеда, около четырех часов (в твоей Англии в три часа пополудни, любовь моя), и на центральном вокзале меня встретил Беллинетти — если помнишь, помощник моего предшественника.
Он гораздо старше, чем я себе представлял со слов Пелчера и Фитча. Представь маленького, коренастого итальянца лет сорока с удивительно курчавыми черными волосами, начинающими седеть на висках, и зубами, которые встречаются только в рекламе зубной пасты. Одевается он очень элегантно и носит кольцо с бриллиантом (?) на мизинце левой руки. Правда, у меня есть подозрение, что бреется он не каждый день. Жаль. Беллинетти — страстный поклонник «Народной Италии»[51] и неравнодушен к Мирне Лой[52] (такая спокойная, такая холодная, с тайным огнем), хотя я еще не выяснил, женат он или нет.
Несколько секунд я раздумывал над описанием Беллинетти. Оно показалось мне не совсем верным. Этот человек был гораздо глубже. Не таким театральным. У него имелась привычка наклоняться к тебе и понижать голос, словно нам нужно обменяться какой-то сверхсекретной информацией. Но ничего интересного не сообщал. Складывалось впечатление, что он и рад бы все время говорить о важных и сверхсекретных вещах, да только неистребимая банальность жизни не дает. Его показная разочарованность несколько раздражает, пока не привыкнешь. Впрочем, объяснить все это в письме мне показалось невозможным. Я закурил и продолжил:
Как ты знаешь, я не ждал от Артуро Беллинетти очень уж активного сотрудничества. Как бы то ни было, он рассчитывал после смерти Фернинга занять его место. Фитч рассказал мне, что в минуту слабости и из желания подбодрить итальянца Пелчер намекнул о такой возможности. Поэтому мне не стоило ожидать, что он с радостным криком бросится на шею «грязного англичанина». Однако должен признаться, все это время он был весьма полезным.
После обмена вежливыми приветствиями мы пошли в каффе (два «ф» и сильный акцент, пожалуйста), где он познакомил меня со своим любимым напитком, который представляет собой коньяк с прицепом из пива. Я бы не стал пробовать это с английским биттером, но там получилось совсем неплохо. Во всяком случае, сняло напряжение после бесконечного путешествия. Затем следовало найти мне жилье. Беллинетти предложил занять квартиру Фернинга в многоквартирном доме рядом с Монте ди Пьета. Мы загрузили мой багаж в такси и поехали туда.
