Короче говоря, все свелось к удивительно простой альтернативе: если бы меня не арестовала турецкая полиция, то наверняка это сделала бы греческая. Так что у меня практически не было выбора и пришлось делать то, что мне приказал этот чертов, хренов и так далее Харпер. Потому он, и только он один виноват во всем том, что со мной произошло впоследствии…
Тогда мне почему-то показалось, что передо мной американец. Во всяком случае, он выглядел как американец — высокий, в просторном светлом костюме, узкий галстук, рубашка с отложным воротничком, вечно молодо-старое, старо-молодое лицо и короткая стрижка «под ежик». Говорил он тоже совсем как самый настоящий американец или, на худой конец, как немец, проживший в Америке далеко не один год. Сейчас-то я, само собой разумеется, прекрасно знаю, что никакой он не американец, но тогда… тогда был абсолютно уверен, что имею дело с чистопородным янки. Об этом красноречиво свидетельствовал даже его здоровенный чемодан — искусственная кожа, имитация застежек под дорогую бронзу… Что-что, а американский багаж я узнаю с первого взгляда! Вот если бы мне удалось для начала заглянуть в его паспорт, тогда, конечно, другое дело…
Он прибыл в афинский аэропорт рейсом из Вены. Хотя вполне мог бы прилететь из Нью-Йорка, Лондона, Франкфурта или даже из далекой загадочной Москвы. Точно определить это не представлялось возможным — на чемоданах не было ни гостиничных наклеек, ни ярлыков, поэтому я, естественно, предположил, что он явился к нам из Нью-Йорка. И эту ошибку мог сделать любой, абсолютно любой человек.
Нет, нет, так не пойдет! Хватит мямлить и хныкать, будто мне есть чего стыдиться. Я ведь просто пытаюсь честно и откровенно объяснить, что, собственно, со мной случилось. И почему…
Ведь тогда мне даже в голову не приходило, что этот человек совсем не тот, за кого его можно было принять, поэтому, как только в аэропорту он попался мне на глаза, я тут же к нему подошел. Частный извоз туристов на прокатных машинах для меня, конечно, побочное занятие — вообще-то по профессии я журналист, — но, поскольку в последнее время моя жена Ники все больше и больше жаловалась на нехватку новой одежды, мне поневоле пришлось уделить внимание этому неблагодарному занятию. Во всяком случае, на данный конкретный момент жизни. Кроме того, мне тоже, как ни странно, очень нужны были деньги, а у этого, так сказать, туриста они, похоже, имелись. Причем, судя по его внешнему виду и манере поведения, в достаточном количестве. Скажите, ну разве можно считать зарабатывание денег преступлением? По-моему, нет.
Я конечно же совсем не собираюсь жаловаться на бедность, хныкать и плакаться в жилетку, но вот чего терпеть не могу, так это откровенного лицемерия и притворства! Когда человек по собственной воле отправляется в район «красных фонарей», все молчат, будто воды в рот набрали, но вот когда кто-то, искренне желая помочь другу, приятелю или просто соседу, подсказывает ему, в какой именно бордель лучше всего пойти, тут все начинают вопить от негодования словно резаные. Лично мне все это представляется просто отвратительным. Неужели нельзя отнестись к этому более терпимо, с той или иной долей юмора?! Кстати, если мне и есть чем гордиться, так это именно моим здравым смыслом и… здоровым чувством юмора.
Кстати, мое настоящее имя — Артур Симпсон.
Нет! Уж коли обещал до конца быть честным и откровенным: мое полное имя — Артур Абдель Симпсон. Абдель, потому что моя мать была египтянкой. Собственно говоря, я и родился-то в Каире. Зато мой отец был кадровым британским офицером, поэтому я считаю себя британцем до мозга костей. И вся история моей жизни подтверждает это.
Когда я появился на свет, отец служил старшим сержантом вспомогательного армейского полка, однако уже в 1916 году его произвели в лейтенанты-квартирмейстеры. Где-то год спустя он погиб. Поскольку я тогда был еще слишком мал, чтобы со мной могли поделиться всеми подробностями, я, естественно, думал, что его убили турки в бою, но потом мама все-таки рассказала мне, что его просто-напросто переехал армейский грузовик, когда он возвращался домой из офицерской столовой. Само собой разумеется, «в подпитии».
Мама конечно же получала за него офицерскую пенсию, но ее, естественно, не хватало, и кто-то посоветовал ей обратиться в благотворительную Ассоциацию сыновей погибших офицеров, в результате чего меня определили в британскую школу в Каире. Но мама продолжала и продолжала куда-то писать насчет меня, а поэтому, когда мне исполнилось девять, пришел ответ, в котором сообщалось, что если у нас в Англии есть какие-нибудь родственники, у которых я мог бы жить, то Ассоциация готова платить за мое обучение там. Мама тут же вспомнила, что в юго-восточной части Лондона живет замужняя папина сестра, которая без особых возражений согласилась меня принять, когда ассоциация — очевидно, чтобы отвязаться от нас, — предложила выплачивать ей двенадцать с половиной фунтов в неделю на мое содержание. Для мамы это было огромным облегчением, потому что теперь она могла наконец выйти замуж за уже далеко не молодого, совсем не симпатичного мистера Хафиза, к тому же сильно меня недолюбливающего, после того как я застал его с ней в постели и сказал об этом местному имаму. Мистер Хафиз занимался ресторанным бизнесом и был жирным как свинья. Видеть человека его возраста и внешности в одной постели с мамой, с моей мамой было до крайности отвратительно.
Меня отправили в Англию на военном корабле под присмотром медицинской сестры судового лазарета. Уезжал я без малейшего сожаления, тем более что мне никогда — даже в детстве — не доставляло удовольствия быть там, где меня не хотели.
Большинство пациентов лазарета составляли, как они сами себя называли, «венерики», и я, с нескрываемым интересом слушая их истории, успел получить от них немало, как оказалось, весьма полезных для последующей жизни знаний, прежде чем моя матрона — «старая сука», иначе просто не скажешь — узнала об этом и перевела меня из лазарета на весь остаток пути к судовому физкультурнику. Моя тетя в Лондоне тоже оказалась сукой, но там меня по крайней мере хотели. Пусть даже только из-за денег, но хотели. Ее муж, бухгалтер, часто болел, не ходил на работу, поэтому мои двенадцать с половиной фунтов в неделю пришлись им очень и очень кстати. Более того, она просто боялась быть со мной «очень большой сукой»: дело в том, что к нам довольно часто наведывался чиновник из Ассоциации, чтобы проверить, как у меня идут дела, и, если бы я пожаловался ему на плохое обращение, меня немедленно у них забрали бы. Соответственно, и деньги тоже. Таким образом, подобно многим мальчикам моего возраста я, похоже, стал для них, как сейчас принято говорить, «небольшой, но все-таки проблемой».
Школа находилась на люишемской стороне лондонского района Блекхит. На ее впечатляющем фасаде красовалась здоровенная мраморная доска с крупной надписью, золотыми буквами:
«СРЕДНЯЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА „КОРАМ“
Для сыновей погибших офицеров
Основана в 1781 году»
Прямо над доской в кирпичное тело здания был вделан большой герб школы и выгравирован девиз на латинском языке: «Mens aequa in arduis». По словам нашего латиниста, это была цитата из Горация, однако учитель английского предпочитал переводить ее известными словами Киплинга: «Если ты способен не терять головы, когда все вокруг ее теряют, ты станешь Человеком, сын мой!»
Это учебное заведение не было частной школой для избранных, типа Итонской или Винчестерской, однако управлялось и содержалось на основе точно таких же принципов и правил: платное для всех без исключения обучение, телесные наказания, несколько ребят из местных муниципальных школ, которые учились там по специальной стипендии… Думаю, школе они были нужны в основном из-за субсидий городского Совета по образованию, хотя обычно их было не больше двадцати или максимум двадцати пяти на всю школу.
В 1920 году в нашу школу назначили нового директора, которого звали мистером Брашем и которому мы сразу же дали кличку Щетина. До этого он учительствовал в одной частной школе, так что неплохо знал, как вести школьные дела. Прежде всего новый директор уволил двух пожилых учителей, что, по нашему единодушному мнению, было очень даже хорошо, а во-вторых, заставил всех учителей надевать университетские халаты и шапочки во время утренних коллективных молитв… Еще он любил повторять, что у «Корама» довольно хорошие традиции, хотя он, возможно, и не такой старый, как, скажем, Итон или Винчестер, но зато наверняка старше Брайтона или даже Клифтона. А характер и традиции — это самое главное! Важнее любой зубрежки и даже усердия… Кроме того, новый директор сумел убедить нас не читать запоем всякий книжный мусор вроде популярной тогда «Пышечки» и «Смертельного магнита», а переключиться на по-настоящему стоящих писателей вроде Стивенсона, Талбота Рида и им подобных…
