Исмаил сказал с укоризной:
— Язык наш, азербайджанский, тебе изучать надо, товарищ начальник.
— Это, конечно, правильно, — согласился майор, — но вы все-таки объясните, в чем дело-то?
Старик пояснил:
— Азербайджанец не скажет «себеп», азербайджанец скажет «сабап». Слово «есть» по-нашему будет «бар», а не «вар». Азербайджанец не скажет «мерхаба», по-русски «здравствуйте», азербайджанец скажет «мархаба», скажет не «бен», по-русски «я», скажет «мен». А Энвер нет-нет да и спутает, когда забудется. Но я делаю вид, что не обратил на это внимания.
Старший лейтенант Шелков заметил:
— Он же долго жил и работал на Севере, среди русских… может и забыл родной-то язык, так бывает.
Старый чабан строго посмотрел на него.
— А я так думаю, свой родной язык он не путает.
— Где же говорят на таком языке? — спросил Русаков.
Исмаил протянул руку в сторону границы:
— Там, по ту сторону вот этих гор… Это же турецкий язык! Откуда же моему племяннику Энверу знать турецкий? В Томске или Ленинграде он к нему до такой степени привыкнуть не смог бы!
Майор поинтересовался, не заметил ли Исмаил Газиев, имеется у его гостя оружие при себе или нет. Оказалось, Исмаил успел подумать об этом и теперь определенно утверждал, что никакого оружия у его лжеплемянника нет.
Расстались офицеры со старым колхозным чабаном сердечно, сказав, что постараются выяснить личность его гостя. И Русаков, и Щелков, конечно, полностью доверяли колхознику Газиеву, но им хотелось быть уверенными, что притаившийся возле него враг при всей его хитрости не сможет выведать у старика, знают ли пограничники, кто он, иными словами, «засыпался» он или нет, — Исмаил этого сам толком не знал.
После беседы с Исмаилом Русакову стало понятно, почему иностранная разведка подготовила для своего агента вариант с превращением его в азербайджанца Энвера Газиева: очевидно, бывший гестаповец, зять старого чабана, пошел в услужение иностранной разведке, и там воспользовались его прошлым. Отщепенец вряд ли подумал при этом, что своим поведением он, возможно, обрекает сына на смерть. Судьбу Энвера Газиева следовало выяснить немедленно, и Русаков принял к этому срочные меры.
Два обстоятельства обратили на себя внимание Русакова: утверждение чабана, что у «Энвера» нет при себе оружия, и отсутствие у него острого интереса к границе. Естественно, майор Русаков ни одной минуты не сомневался, что такой человек, как Оглу, без оружия обойтись не может. Стало быть, еще до встречи со своим «дядей» он оружие припрятал где-нибудь поблизости, в этом можно было не сомневаться. Какое это оружие, и только ли оно укрыто им в тайнике? Выяснить это — первостепенная задача. Можно было бы проследить за очередной ночной прогулкой лазутчика, но не было времени ждать, следовало действовать, не теряя ни минуты. Подчеркнуто не проявляя интереса к границе, опытный враг стремился усыпить бдительность пограничников третьей заставы, но Русаков разгадал его хитрость. Для того, чтобы убедиться в справедливости вывода, к которому он пришел, надо было срочно найти тайник, и пришлось в ту же ночь прибегнуть к помощи служебно-розыскной собаки. После долгих и упорных поисков пограничникам удалось обнаружить его в расщелине скалы под большим камнем. Очень осторожно тайник вскрыли: в рюкзаке — рация, рядом, в свертке — пистолет системы «Вальтер», немецкий парабеллум, и тут же, в чехле, автомат бесшумного боя американского производства. Тайник привели в прежнее состояние и ушли. Русаков тотчас связался с полковником Соколовым. Замысел врага становился все яснее, но мучал вопрос о пленке: у Крысюка она или у Ахмеда Оглу? Полковник Соколов высказал предположение, что где-нибудь есть второй тайник, устроенный Оглу так, чтобы всегда быть у него под рукой. Если версия относительно намерения врага, к которой они пришли, верна, то такой тайник обязательно должен быть. И верно — на следующую ночь второй тайник был найден, а его содержимое не оставляло никаких сомнений в намерениях Оглу. Полковник Соколов снова предупредил Русакова: до самого последнего момента иностранный лазутчик ни в коем случае не должен был обнаружить, что попал в капкан. И вот наступила развязка.
Обе радиограммы были благополучно переданы. Поскольку времени на отправление каждой из них требовалось крайне мало, Оглу был уверен, что засечь его рацию не успели. Теперь он ждал условленного часа.
В полночь, прислушавшись, лазутчик убедился, что Исмаил спокойно спит, тогда он тихонько выскользнул из душного каменного помещения. В лицо пахнул холодный ветер. Собаки, по приказу Исмаила не трогавшие этого человека, упорно не хотели привыкать к нему и теперь при виде его сердито зарычали. Оглу выругался сквозь зубы — еще не хватало ему ввязываться сейчас в схватку с такими грозными противниками! К тому же их свирепое ворчание могло, чего доброго, разбудить Исмаила. Оглу почел за лучшее поскорее выбраться за сложенную из огромных серых камней ограду, внутри которой отдыхала отара.
Отойдя на некоторое расстояние, он остановился, прислушался — порывы ветра не донесли до его слуха ничего подозрительного, ни единого шороха. Он двинулся к ближайшему тайнику, шел напряженно, всем существом готовый к встрече с врагом, к смертельному удару. Оглу знал. что дозоры регулярно передвигаются по тыловым маршрутам, но он привык видеть их на солидном расстоянии от этих мест; очевидно, начальник заставы очень уж доверяет своему старому приятелю, колхозному чабану, и считает излишним посылать своих людей туда, где тот поселился. Оглу усмехнулся; поистине, за кордоном знали, каким «дядей» прикрыть его пребывание здесь!
Вот и тайник! В нем хранилась всего одна вещь, но такая, которая была нужна ему больше всего, без которой теряло смысл все задуманное им. Все в порядке — лазутчик с облегчением вздохнул. Теперь он двинулся ко второму тайнику, в расщелине скалы, почти на самом берегу Ячменного озера.
Тишину ночи время от времени нарушал лишь хрустальный звон горных ручейков. Ночь стояла непроглядно темная.
И вдруг чуткое ухо вышедшего на тропу зверя уловило какие-то неясные звуки — Оглу замер на месте, прислушался. Сомнений не оставалось — на его пути человек. Он закрывал ему проход ко второму тайнику, до которого оставалось всего несколько шагов! Идти обходным путем значило опоздать и сорвать намеченную на эту ночь согласованную с Бидлом операцию. Это был бы конец, ведь Оглу даже не знал, что в таком случае следовало бы делать, поскольку Смит никаких инструкций с учетом подобной ситуации почему-то не дал. Оглу вспомнил слова Смита: «У вас есть оружие, убейте всякого, кто станет на вашем пути». Но в том-то и дело, что в данный момент при нем не имелось никакого оружия. Как же быть?
Оглу зажал в руке поднятый с земли камень и стал продвигаться вперед. С каждой минутой звуки становились отчетливее, и скоро он с удивлением понял — кто-то разговаривает. Странно. Ночью, в таком месте… Кто бы это мог быть? Пограничники? Но Оглу хорошо знал некоторые незыблемые заповеди пограничной службы, среди которых первое, пожалуй, место занимала маскировка, — солдаты в наряде, прослушивая и просматривая местность, должны сами оставаться незамеченными, иначе враг обнаружит их и обойдет или, наоборот, внезапно нападет и уничтожит, чтобы расчистить себе путь.
Привыкшие в темноте глаза Оглу дали ему возможность, наконец, в нескольких шагах от себя увидеть человека, который, сидя на земле, что-то бормотал. Приблизившись к нему вплотную, Оглу прислушался.
— Тоже мне — отличник… — доносилось до него, — воображает о себе, задается, а такие зеленые, как Петя Косточкин, готовы на него богу молиться… Конешно, Лукьянов всегда неправ, Лукьянов и то, Лукьянов и сё, вот ефрейтор Горюнов — другое дело! А спросить — видал этот отличник хоть одного нарушителя? Не видал. Лукьянов им плох, Лукьянов разболтался, дремлет в наряде… А ежели меня от этой скуки в сон шибает — тогда што?
— О, шайтан, сын паршивой собаки! — бешено прошипел турок и оглушил сидящего перед ним пограничника камнем по голове. Человек как-то странно кувыркнулся носом вперед, автомат отлетел в сторону. Оглу в два прыжка миновал тропу и выскочил к знакомой расщелине; следовало спешить, он отлично знал, что в наряды по одному человеку не посылают, где-то рядом должен быть другой солдат, который может обнаружить его и начать преследовать.
Вот и тайник — тут оружие бесшумного боя, боеприпасы… Оглу стал разбирать завал, расшвыривал камни во все стороны, маскировать тайник было уже ни к чему, он все равно больше никогда не придет сюда. И вдруг похолодел — в тайнике ничего не было! Он даже пошатнулся, как от удара. В следующую секунду Оглу подумал, что случайно ошибся, не там ищет, и ему стало легче. Однако такое предположение пришлось отбросить: самое тщательное изучение места показало — тайник цел, но рация и оружие из него исчезли. Оглу стало страшно. Он отлично понимал — здесь побывали пограничники, и побывали совсем недавно, ведь в прошлую ночь всё находилось под этими камнями. Нашли или выследили? Судя по болтовне Лукьянова, случайно нашли, иначе они организовали бы ему засаду, в которую, конечно, таких, как этот глупый и болтливый сын шайтана, не послали бы. Увязывают ли они эту находку с ним, «племянником» Исмаила Газиева? По-видимому, нет, иначе они немедленно явились бы на кочевку и арестовали его, да и слежки за собой он не обнаружил. А раз так, следовало рискнуть все-таки провести операцию и сегодня же пленку в Карс доставить.
