Он снова взглянул на светящийся циферблат своих часов и изо всех сил бросился к озеру — в его распоряжении оставалось всего несколько минут. Запыхавшись, забрался на вершину утеса. И в ту же минуту послышался легкий рокот моторов — невидимый в эту глухую ночь самолет перевалил через приграничные горы и появился над темной гладью Ячменного озера. Оглу привел в действие сигнальный фонарь: яркий, невидимый со стороны луч вонзился в темное ночное небо.
Пилот самолета должен отчетливо видеть сильный луч для того, чтобы пролететь почти на бреющем полете прямо над Оглу. Последний в считаные секунды должен успеть ухватиться за специально сброшенное приспособление, нечто вроде воздушной сети, в которую он влетит, и тогда через десять минут — Карс.
Рокот мотора нарастал с непостижимой быстротой, вот сейчас настанет то мгновение, которого шпион так страстно ждал все эти дни, — и тогда он спасен! И вдруг — да, да, именно вдруг до него донеслись совершенно иные звуки — по воздуху будто хлестнули бичом, с пронзительным свистом и завыванием. Оглу с ужасом понял: над его самолетом появились советские реактивные истребители. Над озером беззвучно вспыхнули сброшенные с истребителей «люстры», залившие все вокруг мертвенным светом — русские искали вражеский самолет, нарушивший границу… Значит, они ожидали его, подготовили ему ловушку? Оглу оцепенел, сжимая в руках теперь ненужный фонарь. Бежать, скорее бежать отсюда, куда-нибудь подальше от этого страшного места. Он стремительно повернулся, и тотчас отшатнулся назад, не веря своим глазам, — вокруг стояли люди в форме пограничников, один из них с пистолетом, направленным ему в грудь, шел прямо на него. «Ни с места, не шевелиться!» — услышал он команду, и голос идущего к нему человека показался знакомым… Он остро всмотрелся в его лицо и понял: погиб! Это же приятель по черноморскому пляжу Сергей Русаков! Значит, за ним следили все это время! Вот и настала минута, которой он так страшился…
«Люстры» над Ячменным озером ярко горели, где-то высоко, невидимые, бороздили ночное небо советские истребители, самолет-нарушитель растерялся, снизился до бреющего и развернулся, летчик, должно быть, хотел улизнуть ущельем, но для такого маневра у него не было уже ни времени, ни пространства… Самолет рванул на запад и, как слепой, с размаху врезался в прибрежную скалу. Взметнулся столб огня, прогудел и замер взрыв. А Русаков все шел, Оглу казалось, что он идет к нему целую вечность. И те другие вокруг, лейтенант Арсен Ерицян, начальник заставы Щелков, солдаты-пограничники… А за ними — ненавидящие глаза старого колхозного чабана…
— Руки вверх! — резко приказал майор Русаков. Оглу пожалел, что уже не может отделаться от улики — выбросить в озеро кассету с пленкой…
Вот и конец! И ни выстрелов, ни грозных пограничных овчарок с оскаленной пастью, — ничего нет и не нужно. И все-таки он уйдет от них, и заодно перехитрит Смита… При этой мысли губы шпиона искривились в болезненной гримасе. А Русаков все шел к нему и зорко следил за каждым его движением. Шпион знал — сейчас этот чекист рванет свободной рукой за ворот его рубашки, чтобы изъять ампулу с ядом, ту самую, что он отдал недавно Смиту. И все-таки он обманул их всех — и этих советских, и американца…
Над озером стало тихо, только «люстры» все еще горели и, медленно снижаясь, заливали окрестность почти дневным светом. Русаков подошел вплотную к человеку, за которым так долго следил.
— Руки, поднимите руки! — повторил свой приказ майор.
Лазутчик остановил на нем безжизненный взгляд и неожиданно рухнул к его ногам. Русаков склонился над Оглу — тот был мертв. В специальном прорезиненном мешочке, прикрепленном к его телу, Русаков нашел кассету с пленкой — переправить ее за кордон врагам так и не удалось.
Прибывший из штаба отряда врач установил: шпион отравился цианистым калием, ампула которого была «вмонтирована» в полость зуба. К такому способу покончить с собой иностранные разведчики прибегают за последние годы нередко, и майор Русаков выругал себя за то, что вовремя не подумал о возможности такого исхода дела. Он срочно доложил обо всем полковнику Соколову, и тот поздравил его с успехом: задача не дать переправить за границу пленку решена успешно. Полковник приказал Русакову немедленно выехать в Ереван и там ждать дополнительных указаний. Дело в том, что и Крысюк и Гаяне из Кобулети скрылись, и есть предположение, что одновременно с первым Смит приступил к выполнению и какого-то другого варианта операции — очевидно, у Крысюка где-то припрятана еще кассета с пленкой.
Чуть ли не каждый день из-за Буга налетали осенние косые дожди, будто пулеметными очередями хлестали помутневшую поверхность реки. По улицам Красногорска ветер гнал пожелтевший лист. Густые раньше кустарники по берегам Буга посветлели, обнажили холмы и овраги. Безлюдно и тихо вокруг, сколько не всматривайся — пограничные наряды все равно не заметишь: притаились они, замаскировались. Они тебя видят, ты их — нет.
По ту сторону границы, за рекой, тоже расположены пограничные наряды. Пограничники двух сопредельных стран, Советского Союза и Польской Народной Республики, расположенные друг против друга — не враги, а союзники и братья, стерегут границу от общих врагов — агентов империалистических разведок, образуют как бы двойную надежную заградительную сеть, через которую шпионам и диверсантам пробраться трудно, на какие бы ухищрения они ни пускались.
В пограничном Красногорске они пытаются использовать в своих целях и легальный переезд по железной дороге. Здесь они не таятся, не ползут на животе, надев предварительно на руки коровьи копыта, тут они щеголяют в отличных костюмах.
В вечерних сумерках подошел пассажирский с той стороны, на перрон хлынули толпы людей. Каждому из них надо было без задержки оформить документы на въезд в Советский Союз. Таможенники и пограничники контрольно-пропускного пункта немедленно принялись за дело. У Шелеста после напряженного рабочего дня разболелась голова. Проглотив таблетку пирамидона, он принялся за деловые бумаги. Михаил Емельянович любил читать, знал толк в художественной литературе, и стоило ему приняться за такие вот служебные документы, как он постепенно «закипал». Ну и язык, ну и стиль: «Обстановка… На данные сутки транспортных средств ожидалось»… Вот так день за днем, месяц за месяцем — «на данные сутки». Казенщина! Шелест любил своих людей, народ у него в самом деле с красивой душой, а как начнут писать — штамп: «Конкретными данными о предполагаемом нарушении границы КПП не располагал». У Шелеста от такого чтения пересыхало в горле: «конкретными данными», ужас, а не стиль!
Сколько бы так сидел подполковник Шелест, трудно сказать, он привык находиться на своем «объекте» допоздна, однако сегодня получилось иначе. Требовательно зазвонил телефон: на проводе полковник Соколов.
— Здравствуй, Иван… — заговорил Шелест, — предупреждение от тебя получил. Хорошо, так и сделаю, не беспокойся. Об исполнении доложу без задержки, — и, еще не опустив трубку на рычажок, поднялся с места: операция предстояла серьезная. Вспомнил по привычке далекие Курилы, на которых провел целых шестнадцать лет, вздохнул: ей-ей, там было не так суматошно.
Шелест нажал на кнопку звонка, вошедшему дежурному приказал срочно вызвать к нему офицеров Крапоткина и Клюева.
Рано утром пришел московский поезд. Пассажиры разбрелись по залам красавца-вокзала, угощались в просторном, полном света ресторане, искали в киоске последние книжные новинки.
В зале, где оформлялись документы на выезд за границу, толпились люди, к окошку, за которым сидел офицер-пограничник, стояла плотная очередь. Зал переходил в широкий коридор, в конце которого — двухстворчатая дверь, ведущая на перрон, к поездам, отбывающим за границу. Переступивший порог этой двери мог считать себя уже «уехавшим», поскольку больше бумаг на выезд у него не спрашивали, а расстояние от вокзала до границы составляет всего восемьсот метров.
С поезда сошел человек, рослый, какой-то нескладный; одет в поношенный дешевенький костюм и яловые сапоги, на голове — старая кепка, низко надвинутая на лоб. Глаза закрывали темные очки в простой жестяной оправе. Все имущество этого человека составлял небольшой деревянный чемодан, с отполированными временем боками. Прибывший прошелся по перрону, постоял в очереди к окошку, сдал на оформление документы и отошёл в сторонку. Потоптавшись некоторое время, пошел в справочное бюро — поезд, с которым он предполагал отбыть в Польшу, скоро отходил. Приезжий поспешил в зал, где таможенники производили досмотр вещей. С нетерпением следил, как медленно продвигается очередь. Настала наконец минута, когда и он со своим чемоданом подошел к столу таможенника. Досмотр занял две-три минуты: кроме пары белья, полотенца и зубной щетки, в чемодане ничего не было. Работник таможни отодвинул чемодан и с нескрываемым подозрением посмотрел на стоявшего перед ним человека.
