Я стоял в растерянности перед сараем, пока не затрясся от холода: в спешке выбежал без пальто, а мороз к утру усилился. Лайка решила не ждать моего решения. Когда совы улетели и стало тихо, ее охотничьи интересы пропали, и она сочла за лучшее вернуться в сарай. Ее примеру последовал и я.
Ворочаясь на сене, перебирал в памяти события уходящей ночи; несколько часов, проведенных в сумрачном лесу, принесли с собой больше впечатлений, чем целый день, залитый солнцем.
С беспокойством говорил я себе, что лишь неприспособленность человека к темноте служит причиной излишних волнений. Но это размышление, разумеется, не касалось найденного мною патрона «Роттвейл», который так и не шел из головы. Днем, при свете, все прояснится, утешал я себя.
Отбросив сухой стебелёк, который царапал лицо, положил руки под голову. Надо мной, в щелях крыши сарая, слегка вырисовывалась сетка из ниток слабого света, вытканных первыми проблесками дня. Ветер уносил остаток темного шлейфа ночи куда-то в бездонную глубину леса и, усталый, лишь тихо бормотал около сеновала. Под его монотонную мелодию я снова заснул.
Когда я проснулся, сквозь дырявую крышу сарая было видно, что уже наступил ясный день. Вышел наружу, потер лицо снегом и вернулся, чтобы осмотреть лайку. За ночь ее рана немного зажила. В сумке у меня оставалось еще немного печенья, и этот скромный завтрак я разделил со своим четвероногим проводником. Потом взял его за ремень и сказал: «Айда, вперед, домой, домой!»
Собака потянулась, отряхнулась, остановилась у первого же дерева, подняла раненую лапу и сделала то, что в таких случаях обычно делают собаки. Затем она попыталась по привычке замести за собой снег, но раненая нога не позволила этого сделать.
В низине на свежем снегу четко вырисовывались следы нескольких лисиц, многих зайцев, сурков и лося. Все это, разумеется, лайку очень интересовало. Она могла уткнуть нос в снег, втягивая в себя манящий запах зверя. И было удивительно, что лайка сразу же подчинилась моему приказу, поняв его без долгих объяснений. Она повела меня «домой», попутно удовлетворяя, впрочем, и свою охотничью страсть. Чего вы еще хотите от пса, которого видите впервые, не можете даже назвать по имени, потому что его не знаете, и говорите лишь дружески: «Ты, песик…»
Очень может быть, что она думает о вас свое, считая чудаком или шутником, но то, что нужно помочь человеку, который с ней так хорошо обходится, — это она чувствует. Способна ли вообще размышлять собака или же ее действия, часто поражающие своей осмысленностью, — лишь навыки, воспитанные поколениями? Ведь праотец собаки — волк был первым диким зверем, которого приручил человек…
Вдруг пес замер, ощетинился и тихо заворчал. Уставившись на конец длинной поляны, он принюхался, прижал уши, сжался, оскалил зубы и задрожал всем телом.
Я опустился на колени около него и тоже оглядел низину. Поначалу ничего не заметил и уже хотел было его увести, но тут мне пришло в голову, что такая умная лайка напрасно не будет обнаруживать свой страх. Снова внимательно вглядывался вдаль, пока не заметил какое-то движение. Там, в темном ельнике, стоял огромный пес.
Я пожалел, что нет бинокля, чтобы… Напрасно: окинув взглядом зверя, я вдруг понял — это же волк! На его большой голове отчетливо вырисовывались широко расставленные уши.
Встреча с волком в начале зимы не сулит ничего хорошего. В это время года волки большей частью живут в одиночку или парами и, за исключением молодых головорезов, как правило, еще не собираются в стаи. Понятно, что встреча даже с одиноким волком производит куда большее впечатление, нежели встреча с зайцем. А если вдобавок рядом притаилась молодая стая? Правда, большинство зверей, включая и хищников, на человека не нападает, если только он сам оставляет их в покое, но все же…
Волк был на расстоянии выстрела, но что толку: ведь мое ружье, заряженное дробью, увы, не могло причинить ему вреда. Можно было только попугать серого разбойника, чтобы он впредь избегал этих мест.
Я решил волка подманить. Главную роль при этом должна была сыграть лайка. Праотец собаки является одновременно и ее главным врагом. И беда псу, если он очутится в лесу с ним наедине! Острые волчьи клыки, как клещи, сомкнутся на его горле, и — все. В голодную зиму волки по ночам отваживаются добираться даже до деревень, и кое-кто из их зазевавшихся родственников может поплатиться своей жизнью. Волки хватают собаку прямо у избы, тащат в лес и, невзирая на давнее родство, сжирают до последней косточки.
Теперь все зависело от того, сумеет ли моя хромоногая лайка выйти на поляну, показаться во всей своей красе и приманить волка. Опустившись на корточки, я отвязал ее от ремня, указал на поляну, нагнулся и шепнул прямо в ухо: «Алле, вперед!»
Лайка, однако, не шелохнулась. Она хорошо понимала, на какое опасное дело ее посылают, и явно не торопилась подставить свое тело острым волчьим зубам. Тогда я снова указал рукой направление и, подняв ружье, нацелился на волка, который все еще стоял в отдалении.
Пес все понял и решился. Он прижал уши, вытянул шею и, почти прижимаясь к земле, потихоньку пополз вперед. Вслед за ним тронулся и я и скоро оказался на опушке. Спрятавшись за вывороченным деревом, я тихо сказал: «…Дальше, дальше, вперед!..»
Пес мелко дрожал, но подавался вперед, пока не очутился на поляне.
Я знал, что теперь сделает волк.
Сперва он не сдвинулся с места и только осторожно поворачивал голову во все стороны, словно желая убедиться, что перед ним одна собака. Затем неожиданно исчез — мне уж показалось, что он почуял подвох, но я ошибся. Через несколько минут из низкого подроста выглянула волчья морда и снова спряталась, а затем я увидел на поляне сразу двух волков. Они появились столь неожиданно и так близко от собаки, что даже растерялись, но потом большими прыжками стали приближаться к лайке, которая все увидела еще раньше, чем я, и стремглав понеслась ко мне.
Все произошло очень быстро и в удивительной тишине, только снег слабо хрустел при каждом прыжке волчьей пары.
Лайка была уже возле меня, когда волки приблизились к опушке. Они так жаждали теплой собачьей крови, что меня даже и не заметили. Нас разделяло около двадцати шагов — я нажал курок…
И в следующее мгновение у меня сперло дыхание, сердце, казалось, ушло в пятки. Вместо громового выстрела раздался слабый щелчок: осечка, которую волки даже и не услышали; они приближались с прежней скоростью.
До сих пор не понимаю, как мне удалось, несмотря на рябь в глазах, заменить негодный патрон другим, который, на счастье, оказался в кармане, и снова выстрелить: волки уже были на расстоянии вытянутой руки.
Я далек от мысли восхищаться догадливостью серых разбойников, но должен сказать, что их способность к мгновенному ориентированию меня поразила. Казалось, они были поглощены только близкой манящей добычей… Но в какую-то долю секунды до того, как раздался выстрел, волки заметили меня в моем укрытии, и каждый с быстротой молнии отскочил в сторону, исчезнув между деревьями.
Я оставался без движения и почти без дыхания, пока прикосновение мокрого собачьего носа к руке не вернуло сознания. Признаюсь, мне стало до глубины души стыдно перед самим собой. Незнакомый, в сущности, пес благодарно лизал мне руку за то, что я спас его от верной смерти, на которую сам же и послал.
Долго гладил я его по голове… Так, значит, этим ты хочешь смыть свою вину? Напрасно, ведь ты причинил послушному псу больше зла, чем его хозяин… Да, казнил я себя, откровенно казнил. Но кто же мог предположить, что появится еще один волк? Слабое утешение — сознание вины все равно давило. Тем более что в памяти вынырнула еще одна недавняя встреча с волками. Тогда тоже была пара — волк и волчица. Но должен же я знать, что если они вместе, то первым показывается чаще всего только волк. Его подруга остается в укрытии и ждет подходящего момента…
Однако волки были уже далеко — пора домой. Но лайка не торопилась. Принюхиваясь, она все оглядывалась по сторонам, словно недоумевая, почему не чувствует запаха пролитой волчьей крови. Только после повторного призыва она нерешительно поднялась, и мы отправились в путь.
Холод приглушил лесные голоса: лишь время от времени раздавался писк синичек, бегающих по стволам и ветвям деревьев, хрипло каркал ворон, да не в меру любопытные сойки жаловались одна другой на печали зимы.
Мы шли, проваливаясь в снег, снова выбираясь на тропку. Пес бежал впереди меня, ясно давая понять, что дорога «домой» ведет совсем в другую сторону, чем я предполагал. И я снова был поражен способностями лайки, которая поняла, что ей выпала роль вести человека.
Долгая, очень долгая ждала нас дорога…
Наконец-то! Вдали послышались гудки паровоза, и это определило направление нашего пути. Туда меня и вела лайка.
