Тишина, лишь глухое завывание прилетевшего издали ветра. Скрипя башмаками по жесткому снегу, Хайд вышел из-за "лендровера". Два тела, в шинели и в парке, почти в обнимку, две бесформенные недвижимые массы.
Молчание, ветер, снегопад, черная рябь на озере, скрип гнущихся под ветром сосен. И рядом с "лендровером" в истоптанном, разрытом снегу два тела.
Господи, нет...
* * *
В.К. сидел напротив нее за кофейным столиком. На диванчике и по полу разбросаны газетные вырезки, похожие на плохой пергамент ленты факса, сводки, оценки, распахнутые папки. Пракеш говорил, а он просто разглядывал Сару, как будто после долгой супружеской измены собираясь снова вернуться к бессмысленной суете домашней жизни. Выражение лица почти не изменилось – с него лишь постепенно сошел возбужденный румянец, поддерживаемый и даже разжигаемый сообщениями помощников и высокопоставленных партийных деятелей. К этому времени почти всех отпустили. В накуренной гостиной при свете лампы сидели только они трое. За высоким окном буйствовали огни Дели. Холмы прятались во тьме – лишь изредка мелькнут фары машины. Почти как в Центральном парке.
Бунгало, почти как временная обитель, а сама она как гурия, считающая минуты расположения своего господина. Напугана, полна презрения к себе, в неопределенном положении между ближайшим прошлым и ближайшим будущим.
– Значит, они на борту? – будто не веря, внезапно спросил В.К.
Пракеш кивнул.
– Двое. Женщина уже была в самолете... мы успели подсадить.
– В Париж, Пракеш?
– Чтобы сбить нас со следа. Она просто удирает, В.К. С ее стороны ничего не грозит, в Лондоне никаких подозрений.
– А мужчина?
– Найдем, В.К.
– Уверен? – вмешалась Сара. Как чувствительное насекомое – усики мгновенно реагируют на любое сотрясение дымной атмосферы. Сожалеет о том, что наделала... эта проклятая, проклятая баба!.. Состояние – как будто находится под гипнозом или чем-то заразилась. – Ты уверен, Пракеш?
Все повисло в воздухе, медленно падая вниз – бесценный фарфор его честолюбивых мечтаний... которые, ради всего святого, она, в отличие от похотливой коровы, его жены, делила с ним все эти годы.
И вот она оступилась, помешав беспрепятственному воплощению в жизнь этих мечтаний. Что она наделала?
И что они сделают, если узнают?
– Уверен. Всего лишь вопрос времени. Не сомневайся, В.К. Новости хорошие! – заверил Пракеш, подбадривающе потрепав лежащую на подлокотнике руку брата.
– А как с женщиной? – Молчание, затем вопрос: – Когда? – Почти шепотом, украдкой бросив взгляд на Сару: возможно, смущен, что она стала свидетельницей его жестокости.
– В первый подходящий момент. Во время полета, даже после... Никакого насилия. Сердечный приступ...
В.К. быстро согласно кивнул, не желая вдаваться в подробности. Пракеш поднял на нее тяжелый испытующий взгляд. Она внутренне сжалась, хотя внешне оставалась спокойной. Даже непринужденно отхлебнула виски. Кажется, пронесло.
Роз уберут. Не доставят назад... не станут допрашивать, просто убьют...
...тогда удачи им, кто бы они ни были. Единственный способ уцелеть ей самой...
* * *
– Ты о'кей? – наконец спросил Хайд.
Руки на баранке. Болит плечо. Они находились где-то между Бохртом и Чиллинджи, дорога становилась все хуже. Узкая, крутая, извивающаяся, как живая, готовая сбросить их вниз, скрытая все еще падающим снегом. Теперь уже почти буран. Хайд повредил плечо, взваливая тела майора и двух солдат в "УАЗ". Внутри были тела еще двоих и водителя. Все мертвые. Прошиты очередью из автомата. Всюду кровь, сладковато пахнущая, несмотря на мороз. Он ушиб плечо тогда или несколько минут спустя, когда, обыскав машину, выпрыгивал, пустив ее под откос в воду. Забрал еду, термосы с горячим чаем и кофе и боеприпасы. Упав ничком, дернулся от боли, глядя, как машина, пуская пузыри, уходила под тонкую закраину льда в темную воду. Выпустив последнюю порцию пузырей, черная вода, шумно чмокнув, сомкнулась.
– Что? – пробудившись и охнув от боли, переспросил Касс. – Порядок.
Наклонил голову, как бы с трудом выдерживая порыв сильного ветра, не ожидая ни перемен, ни облегчения, ни помощи. До границы меньше двадцати миль... да и кровь, кажется, перестала идти. Пуля майора пришлась Кассу в бок, пройдя сквозь мышечно-жировую ткань под самыми ребрами. Парку опалило порохом, когда Хайд распахнул ее, чтобы осмотреть рану, рубашка была в крови. Аптечка в "УАЗе" оказалась получше, чем у них, и он воспользовался ею, чтобы подлатать Касса. Лицо майора было кровавым месивом. Вторая пуля Касса, должно быть, достала майора, когда он повернулся, и, войдя под основание черепа, вышла спереди.
– Ладно, – пробормотал Хайд.
Они огибали огромную махину Коз-Cap высотой почти двадцать две тысячи футов. За ней перевал Чиллинджи, ведущий в Афганистан. Наверное, не дальше восемнадцати миль... пятнадцать из которых придется идти пешком. Перевал на высоте семнадцать тысяч футов. После Чаторханда они все время поднимались по узкой речной долине. Погода ухудшилась, стала как свирепый зверь, преследующий добычу, которой от него не уйти. Хорошо, что буран – не летают "вертушки"... Выдавал свет фар, но без него через сотню ярдов сверзишься в реку. Снег застилал видимость, даже казалось, что лепил прямо в глаза.
Сколько сможет пройти Касс? Из головы не выходили мысли о неизбежном.
Задние колеса "лендровера", взвизгнув, заскользили, но благодаря сцеплению машина выровнялась, медленно, словно черепаха, обогнула островерхую скалу и снова стала карабкаться вверх. Чернота за обрывом создавала впечатление, что темная вода реки доходит до освещенной фарами дороги. Редкое чахлое деревце, потом кучка, словно в страхе жмущихся друг к другу, елочек. При порывах ветра в разрывах снежной завесы проглядывает грозная стена западного склона Коз-Сар.
После Чаторханда они не встретили ни единой души. В Имите тишина, редкий свет лампы, отблеск очага. В Бохрте то же самое. Военных не видно, хотя к тому времени они должны были знать, что патруль во главе с майором пропал или попал в беду, потому что он не отвечал на радиовызовы и не обозначал свое местонахождение. Его станут искать, а дорога только одна, эта самая, ведущая на север, к границе. К перевалу Чиллинджи, если только не сочтут, что те свернули на северо-запад, к Ишкуману. Нет, они знают, что джипу легче двигаться прямо на север.
Молилась ли ты на ночь, Дездемона?.. Лучше, черт возьми, не скажешь, приятель. Покосился на снова затихшего Касса, болезненно дергавшегося, когда "лендровер" подпрыгивал на рытвинах. К черту. Отелло напомнил ему о Роз и ее культурных вылазках в рамках программы по его воспитанию... о Роз, где бы она сейчас ни была, и тонкой ниточке, за которую держались они с Кассом...
...отгоняя наваждение, заморгал глазами, но метель не утихала, затрудняя видимость. Через полчаса надо будет бросать "лендровер" и выходить навстречу непогоде. Внутри машины уже холоднее, плохонькая печка без особого успеха выплевывала по каплям тепло. И сумеет ли еще Шелли, черт возьми, послать кого-нибудь к ним сюда, в зажатый между Таджикистаном и Пакистаном и указывающий в сторону Китая тонкий перст афганской территории? Ведь сюда не ведет никакой путь, не так ли? На этот раз ты влип, по-настоящему влип!
Лучи фар скользили по блестевшему на краю дороги замерзшему водопаду... запрыгали, снова скользнули. Освещая фарами водопад, "лендровер", как вспугнутый зверь, подался назад. Хайд манипулировал ножным тормозом и акселератором, дергал за рукоятку ручного. Скрежет разбудил Касса.
– Что?..
Доброй ночи, Вена... Машина скользила по припорошенной снегом наледи, и ему было не удержать медленное неумолимое скольжение к краю дороги и обрыву в реку. Обрыв невысокий, даже пологий, можно еще уцелеть...
– Сигай скорее, твою мать! – заорал он, толкая Касса. – Прыгай, говорю!
Белое, ничего не понимающее лицо, потом сработал механизм самосохранения. Ледяной воздух в открытой дверце, потом пустота на месте Касса, катящаяся в свете фар фигура. Фары лениво заскользили по водопаду, Кассу, следам машины на снегу, черно-белым заснеженным ветвям деревьев и уткнулись в черноту неба. Машина, сделав изящный пируэт на голом льду, взревела повисшими над пустотой передними колесами. Лучи фар нырнули за край дороги, освещая черную гладь, как показалось, узкой и очень далекой речки. Шаря лучами по склону, "лендровер" сполз с дороги и повис в воздухе.
В Дели – или где он там находится – теперь полночь. Поглядела на часы, наверное, в сотый раз. На вделанном в спинку переднего сиденья крошечном экране беззвучно мелькали глупо улыбающиеся лица. Она не решалась надеть наушники, отгородиться от глухого рокота моторов и звуков салона... или упустить малейшее движение одного из них, или обоих, в ее сторону. Не смела уснуть. Словно полевая мышка, испуганно ожидающая, что над ней вот-вот нависнут белые совиные крылья, отщипывала кусочки с подноса, который не дала убрать. В Париже семь вечера, темнеет. Еще целых два с половиной часа этого ужаса!..
