Гаяне потеряла представление о времени и расстоянии. Неожиданно раздался оклик:
— Стой! Стой, говорю, стрелять буду!
— Чего молчишь, дура? Крикни ему, что я велел, ну!.. — тормошил женщину сзади Христофоров. — Ну же! — в его руке сверкнул нож.
— Стрелять буду! — раздалось спереди еще раз.
— Крикни ему, или я тебя придушу… — шепнул Гаяне Крысюк и так рванул ее за руку, что ребенок пронзительно заплакал.
— Не стреляйте, не стреляйте! — в ужасе вскрикнула Гаяне, — это я, Майя. — Ребенок заливался плачем. — Я ищу Костю Чадова, с Асмик плохо.
— Стой, стрелять буду! — повторил пограничник, однако не стрелял, потому что появление женщины да еще этот пронзительный детский крик совсем сбили его с толку: как же можно стрелять в женщину с младенцем? Тем более — Майю, за которую себя сейчас выдавала Гаяне, пограничники прекрасно знали. А Гаяне, продолжая продвигаться по направлению к реке, как заведенная повторяла все одну и ту же фразу, заучить которую ее заставили Христофоров и Крысюк, называла имена Асмик и ефрейтора Чадова.
— В чем дело? — послышался тот же голос пограничника, но странное дело — сам солдат так и не появился, будто растаял в темноте, да и голос его непонятным образом не усиливался, а замирал, становился тише.
Христофоров дал очередь из автомата, прошептал:
— С одним нарядом покончено, — хотя отнюдь не был в этом уверен. — Скорее к реке, скорее… Что вы плететесь, как дохлые клячи… Живо!
Где-то впереди раздались выстрелы. Пришлось залечь. Ребенок кричал не переставая, пули взвизгивали поверх голов. Но пограничники в темноте не видели банду и, очевидно, понятия не имели, сколько у них врагов. По крайней мере Христофоров был в этом убежден и отдал приказ отползти в сторонку, уйти из-под обстрела.
— Где же наши люди? — настороженно спросил Крысюк, имея в виду Аракеляна и Кныша.
— Прорываются к Араксу, иначе мы уже повстречали бы их, — пояснил Христофоров.
— Почему же они не предупредили нас о нарядах пограничников?
— Потому, что они их не видят, так же как не видим и мы.
— Разбираться будем, когда уйдем за кордон, — поддержал Христофорова Адам Адамыч, не показывая, сколь сильно напуган он словами Крысюка.
— Вперед! — хрипло скомандовал Христофоров.
Банда снова пустилась бежать к реке, соблюдая установленный вожаком порядок.
— Не могу больше… — прошептала Гаяне в ужасе: она понимала, происходит нечто страшное, такое, о чем она раньше и думать не смела… Надо вот сейчас что-то сделать, прекратить этот кошмар. Она, кажется, догадалась, зачем понадобилась им, да еще с младенцем. — Я не могу больше!.. — Она спотыкалась, падала.
— Эй, парень, — злобно шепнул Христофоров Ножевому, — заставь ее идти, или, клянусь…
— Да я ее… — Ножевой грязно выругался и кинулся к женщине. — Беги быстрее, ну! — он поднял руку, норовя ударить ее ножом, однако в тот же миг отлетел в сторону.
— Идиот! — сквозь зубы произнес незаметно появившийся Кныш. — Она же нам нужна, а ты…
Ножевой подобрался для прыжка на него, но не посмел, — Христофоров спросил Кныша:
— А где тот? — он имел в виду Аракеляна.
— Идет сюда, — Степан неопределенно как-то махнул автоматом.
— Ты узнал меня, Мухин? — неожиданно спросил Христофоров.
— Да, узнал.
— Скоро мы с тобой опять будем там… — шепнул Христофоров, но в этот самый миг снова раздался грозный оклик:
— Стой! Кто идет! — голос на этот раз был определенно другой, и это успокоило вожака банды — он уверовал в свое предположение: с первым нарядом, очевидно, удалось покончить без особых хлопот.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул пограничник, но не выстрелил.
Христофоров торжествовал, его план оказался удачным: не может советский солдат, будь он хоть сто раз пограничником, стрелять в женщину с ребенком!
И опять странность — пограничник почему-то не появился перед бандой, не поставил себя под пули, а голос его будто и не приближался вовсе, а, наоборот, удалялся. На какой-то миг Христофорова кольнуло тревожное чувство, но размышлять было некогда, время отсчитывалось сейчас на секунды. К тому же он отлично помнил: на пути к Араксу банда может встретить всего два-три наряда. Значит, этого пограничника-невидимку необходимо расстрелять, только и всего, маскироваться теперь уж все равно ни к чему. Он быстро шел во весь рост и палил из автомата. Крысюк, Ножевой старались ни в чем от него не отставать, хотя им так и не удалось увидеть ни одного пограничника.
— Второй наряд ликвидирован, — с удовлетворением прохрипел Христофоров. Он не сомневался — от дружного автоматного огня солдат не мог уцелеть, он, конечно, давно свалился в какую-нибудь канаву. Но не искать же убитого!
Со всех ног бросились в направлении Аракса, до него оставалось, наверное, уже недалеко. Крысюк и Ножевой волоком тащили за собой упиравшуюся Гаяне с орущим младенцем на руках. Бандиты спешили к линии границы. Христофоров не знал о том, что по приказу начальника заставы капитана Вепринцева основная плотность пограничных нарядов с вечера до пяти ноль-ноль сосредоточена именно вдоль самого берега Аракса, там, куда он так стремился прорваться. Не знал он и другого: пограничные наряды, расположенные вдоль контрольно-следовой полосы по берегу реки, слышали приближавшуюся стрельбу и не могли не понять: враг идет на вооруженный прорыв. Поскольку на вооруженный прорыв шли из нашего тыла, пограничные наряды продвинулись несколько навстречу нарушителям и пошли на сближение с бандой. Впрочем, и еще кое о чем весьма важном Христофоров не знал.
— Мы продвигаемся слишком медленно… — рычал он. — Быстрее! Эй, вы, шевелитесь, или я не дам за ваши шкуры и цента, нас могут нагнать…
Он был уверен, что спереди путь уже расчищен.
— Что вы делаете… — стонала Гаяне. — Я не могу больше!..
— Иди, иди, и пусть ребенок твой погромче орет. Ты же видишь, в женщин и детей они не стреляют, — старый гестаповец Чистяков дулом автомата подтолкнул ее вперед.
— Нет, я не пойду! — пронзительно крикнула она.
Прижав к себе ребенка, Гаяне неожиданно бросилась на землю, закричала:
— Бандиты прячутся за мной, стреляйте! — она всем телом прижималась к земле. В эту страшную ночь она как никогда почувствовала, что это ее родная земля, и у нее хотела найти защиту.
Ножевой попытался повторить свой старый маневр, схватить женщину, но случилось такое, чего Христофоров не ожидал — Кныш огнем своего автомата отсек Гаяне от банды.
— Мухин, прочь! — крикнул Христофоров, он понял происшедшее по-своему: — Не распускай нюни!
Ножевой рванулся было к Степану, но в тот же миг отлетел от него и рухнул замертво от удара прикладом. На какую-то долю минуты Христофоров растерялся.
— Мухин, что это значит? — с угрозой произнес он, поднимая оружие.
— Это значит, что вы арестованы, — из темноты шагнул к нему Аракелян. — Бросьте оружие, или я застрелю вас, как бешеную собаку. Ну, быстро!
— Руки вверх! — это подоспел наряд ефрейтора Чадова.
Крысюк мгновенно ринулся в сторону, однако уйти ему не удалось: дорогу преградил Степан Кныш.
— Чего ты мечешься! — грубо, с насмешкой сказал он. — То бежал сюда, теперь бежишь отсюда. Не выйдет. Замри и не двигайся, понял? А эту игрушку отдай мне, тебе она больше не пригодится, — и он вырвал из рук бандита оружие.
Все это произошло в течение какой-то секунды. Адам Адамыч в смятении пятился, он отчетливо понял: попали в ловушку, но что делать, не знал, для принятия решения требовалось хоть немного времени, а его-то как раз и не было. Старый стервятник почувствовал, как отчаяние лишает его сил… Неужели настала та минута, о которой он всегда старался не думать, минута, когда решается его судьба, вернее, кончается его жизнь? Затравленно озираясь, он все пятился, страстно желая растаять во тьме, скрыться. Он видел, как под направленными на него автоматами Аракеляна и Чадова бросил оружие Христофоров, как поднял вверх руки Крысюк, слышал, как чей-то суровый голос произнес:
— Вот мы и встретились, Патрик Смит. Вы арестованы.
Чистяков инстинктивно вжимался в ночную мглу, все еще надеясь спастись… Сильные руки выбили у него оружие и подтолкнули к тем, с кем он пришел сюда. Он споткнулся, чуть не упал, а когда поднял голову, увидел — кругом стояли пограничники, суровые, молчаливые: две цепи солдат сомкнулись, и в их стальном кольце оказались теперь те, кто с таким шумом рвались в эту ночь к границе.
Он видел, как рослый офицер — то был майор Русаков — тщательно обыскивал Крысюка.
— Ну как? — спросил кого-то тот же суровый голос.
Майор Русаков сказал:
— Кассета здесь. Возьмите, товарищ полковник.
— Последняя, — с удовлетворением заметил полковник Соколов, пряча кассету в карман. Затем, подойдя к Аракеляну, сказал: — Поздравляю с успехом, подполковник Давтян. А за Патрика Смита, — махнул рукой в сторону Христофорова, — особое спасибо. Спасибо и вам, товарищ Кныш, от души благодарю за помощь.
