– Я сделаю все возможное, чтобы достать, – пообещал мой приятель из Эри.
– А я перезвоню тебе, – закончил я разговор.
Мы с Молли сидели и молчали. Я машинально листал мемуары Даллеса. Раздел книги «Коды и шифры» открывался эпиграфом – знаменитым изречением государственного секретаря Генри Стимсона, которое он сделал в 1929 году:
«Порядочные люди письма друг друга не читают».
Разумеется, Стимсон ошибался, и Даллес недаром привел его цитату. В шпионском деле все читают письма друг друга и вообще все, что смогут прочесть. Хотя, может быть, потому, что шпионы к категории порядочных людей не относятся.
Интересно, а какую хреновину выдал бы Генри Стимсон насчет того, может ли порядочный человек читать мысли других людей?
Через час я снова позвонил в Эри. Приятель сразу же поднял трубку, но голос его изменился и стал каким-то напряженным.
– Я не смог достать книгу, – заявил он.
– Как так? Ее что, взял кто-то?
– Она изъята.
– Как это?
– Очень просто – изъята. Все экземпляры взяли из открытого фонда и никому не выдают.
– А с каких это пор?
– Со вчерашнего дня. Бен, что все это значит?
– Извини, старина, – ответил я, а в груди у меня сжалось сердце от нехорошего предчувствия: и здесь рука «Чародеев». – Я должен бежать. Спасибо тебе.
И положил трубку.
* * *
Утром мы пошли по Банхофштрассе и, миновав несколько кварталов от площади Парадов, очутились на нужной улице. Большинство местных банков свои операционные конторки и служебные помещения оборудуют на верхних этажах зданий, а на нижних располагаются фешенебельные магазины.
Хотя «Банк Цюриха» носил довольно претенциозное название, на деле он оказался маленьким, скромным учреждением, и управляла им одна семья. Вход в банк найти было нелегко – он оказался в переулке, отходящем от Банхофштрассе, около кондитерской. На небольшой медной пластине виднелась гравировка «Б.Ц. И КОМПАНИЯ».
Кто не знает этого сокращения, тому и знать незачем.
Когда мы входили в вестибюль, я ощутил за спиной какое-то движение, внутренне напрягся и быстро повернулся кругом. Мимо проходил явно местный житель – банкир или владелец магазина, высокий, худощавый, одетый в темно-серый костюм. На душе стало легче, и, взяв Молли под руку, я ввел ее в вестибюль.
Но что-то не давало мне покоя, и я снова оглянулся назад – местный житель спешил по делам. Тут я вспомнил его лицо – бледное, даже чересчур, с большими растянутыми желтоватыми кругами под глазами, бледными тонкими губами и редкими светлыми волосами на голове, зачесанными назад. Без всякого сомнения, его лицо напоминало мне чье-то еще.
И вдруг я вспомнил тот дождливый вечер в Бостоне, когда на Мальборо-стрит разгорелась ожесточенная пальба, промелькнувшую длинную сухопарую фигуру.
Да, это был он! Сомнений нет. Сразу я как-то его не припомнил и не среагировал, но теперь был абсолютно уверен, что это тот самый альбинос из Бостона околачивается здесь, в Цюрихе.
– Что случилось? – встревожилась Молли.
Я повернулся, и мы продолжили путь в вестибюль.
– Ничего особенного, – успокоил я. – Пошли. Нам предстоит провернуть здесь одно дело.
– Что там такое, Бен? – испуганно воскликнула Молли. – Там кто-то прошел?
Но не успела она сказать еще что-то, как откуда-то из глубины невидимый служащий спросил, зачем мы сюда пожаловали.
Я представился, назвав свое подлинное имя. Невидимка, не меняя тона, ответил:
– Входите, пожалуйста, господин Эллисон. Герр директор Эйслер уже ожидает вас.
Должен отдать должное Джону Кнаппу – он все-таки обладал известным влиянием в местных кругах.
– Пожалуйста, выньте все металлические предметы, – продолжал между тем говорить служащий. – Ключи, перочинные ножички, крупные монеты. Можете положить их на хранение в ящичек.
На стене мы увидели небольшой ящик и, вынув из карманов монеты, ключи и прочую металлическую мелочь, положили все в него. «Внушительная предусмотрительность», – еще подумал я про себя.
Послышалось слабое гудение – и перед нами автоматически открылись двери с электронными запорами. Посмотрев наверх, я заметил под потолком пару небольших японских телевизионных камер слежения. Мы с Молли прошли в небольшую комнату и остановились перед другими дверьми, тоже открывающимися с помощью электронного устройства.
– Ты пушку случаем не приволок с собой? – шепнула Молли.
Я мотнул головой. «Пушку», «приволок» – откуда только моя жена таких словечек нахваталась?
Двери открылись, и нас встретила молоденькая блондинка, немного полноватая, в больших очках в металлической оправе, которые на ком-то другом, может, и выглядели бы довольно модными. Она представилась личным секретарем герра Эйслера и повела нас по коридору, застланному серым ковром. На секунду-другую я замешкался в приемной, а затем последовал за ними.
Рабочий кабинет доктора Альфреда Эйслера оказался совсем небольшим и простенько обставленным, стены были обиты панелями из ореха. На них висели несколько акварелей в светлых деревянных рамках. Я ожидал увидеть всякие дорогие красивые предметы – восточные ковры, дедовские напольные часы, мебель из красного дерева, но ничего подобного и в помине не было. Даже письменный стол был довольно простым – из хромированного металла и стекла. И на нем ничего не лежало. Напротив стола стояла пара шведских кресел, на вид довольно удобных, обтянутых белой кожей, и кожаная кушетка, тоже белого цвета.
Эйслер показался мне довольно высоким, примерно моего роста, но чуточку пополнее, носил он черный шерстяной костюм. На вид ему можно было дать лет сорок с небольшим, лицо круглое с выступающим подбородком, глаза глубоко посажены, большие уши слегка оттопырены. Около рта, на лбу и между бровей прорезались заметные морщины. На голове не осталось ни волосочка – лысина так и сияла. Весь облик его невольно привлекал внимание – от него веяло чем-то мрачным.
– Мисс Синклер, – приветствовал он Молли, пожав ей руку. Эйслер прекрасно знал, кому следует уделить внимание в первую очередь – не супругу, понятное дело, а его половине, ведь это она, согласно положениям швейцарского банковского права, наследница зашифрованного счета своего отца.
Мне Эйслер в качестве приветствия слегка кивнул головой:
– Мистер Эллисон.
Голос у него оказался низким – глубоким басом, в акценте причудливо смешались швейцарско-немецкий говор и чистое оксфордское произношение англичанина.
Мы с Молли уселись в кресла из белой кожи, а он устроился на кушетке. Для начала мы обменялись ничего не значащими словами, обычно предшествующими деловому разговору, а его секретарша принесла на подносе по чашечке кофе. Когда Эйслер говорил, складки у него на переносице обозначались еще резче, при разговоре он жестикулировал руками с наманикюренными ногтями, причем так вычурно, что своими манерами напоминал женщину.
Наконец он натянуто улыбнулся и всем своим видом дал понять, что пора переходить к главному: что у нас за дело к нему и что нам нужно.
Я вынул из портфеля соответствующий документ о наследстве, подписанный отцом Молли, и передал ему. Он просмотрел текст и сказал:
– Догадываюсь, вам нужен доступ к зашифрованному вкладу.
– Совершенно верно, – подтвердила Молли сухим деловым тоном.
– Но сначала нужно выполнить несколько формальностей, – как бы извиняясь, произнес банкир. – Требуется подтверждение вашей личности, заверенный образец вашей подписи, ну и еще кое-что по мелочи. Полагаю, что у вас имеются поручительства от американских банков?
Молли важно кивнула головой и вытащила целую кипу бумаг с необходимыми рекомендациями. Взяв бумаги, он нажал кнопку вызова и передал их появившейся секретарше.
Минут пять мы болтали о всяких пустяках, о «Кунстхаузе» и о других достопримечательностях Цюриха, которые стоит осмотреть, а потом послышалось жужжание зуммера телефона. Эйслер поднял трубку и, уронив «да», несколько секунд слушал, что ему говорят. Положив трубку, он опять деланно улыбнулся.
– Удивительная вещь – телефакс, – заметил он. – Прежде такая процедура обычно отнимала гораздо больше времени. Не могли бы вы…
И с этими словами он протянул Молли шариковую ручку и подставку, обтянутую твердой резиной, на которой лежал чистый фирменный бланк «Банка Цюриха», и попросил ее написать прописью номер счета, а над тонкой серой линией в центре бланка указать номер счета цифрами и поставить свою подпись.
Когда Молли закончила писать номер счета, столь оригинально зашифрованный ее отцом, Эйслер снова вызвал секретаршу, передал ей бланк и опять заговорил о разных пустяках. Беседа несколько затянулась, пока подпись Молли сверялась, как он объяснил, посредством оптических приборов с ее подписью, полученной по факсу из нашего банка в Бостоне.
