— Soft War? — переспросил Барски.
— Да, — ответил Беллман. — Soft War. Не путайте с Software — компьютерными программами и тому подобным. Soft War. Тихая война. Мягкая война. Бесшумная война. Обе стороны возлагают все надежды на оружие «Б», то есть на биологическое оружие. В секретных лабораториях раз за разом предпринимаются попытки создать и испытать его. Для войны, в которой не будет ни убитых, ни разрушенных зданий. Изобретается оружие, от которого у противника не будет защиты. Предельно тихое, предельно мягкое оружие для тишайшей и мягчайшей войны. Оружие, которое положит конец всем войнам, ибо тот, кто применит его первым, станет победителем на все времена, властелином мира. — Гримаса. — Я вижу, вы побледнели, доктор Барски? Что же, у вас есть все основания для этого. Ведь поиски ведутся в вашей области, в области рекомбинированной ДНК. Ищут вполне определенные вирусы, ищут методику для обработки людей по определенным параметрам.
— И по этой причине были похищены документы у доктора Киоси Сасаки из Ниццы? — спросила Норма.
— Вне всякого сомнения!
— А в «Еврогене», в Париже? Этот доктор Джек Кронин, которого в действительности зовут Юджин Лоуренс, как нам сообщил Сондерсен, ряд лет работал в институте американского правительства в Неваде — он исчез сразу после пресс-конференции. Безусловно, он был агентом в группе Патрика Рено. Кронин-Лоуренс сообщал своим хозяевам обо всех этапах исследований по рекомбинации ДНК для борьбы с раком, — поддержал его Вестен. — Через него же «ушли» сведения о несчастном случае с загадочным новым веществом. У вас, доктор Барски, тоже произошло нечто подобное. Несчастный случай на производстве… Кронин-Лоуренс наверняка выдавал все, что ему удавалось выведать; и в вашей группе, доктор Барски, есть теперь предатель — после смерти профессора Гельхорна, который не дал себя запугать.
— Сасаки в Ницце, «Евроген» в Париже, вы в Гамбурге, — подхватил Беллман. — Необходимо было проинформировать вас, доктор, о том, что особенно тревожит обе супердержавы. Однако крайне важно и то, чтобы сейчас — в настоящий момент, то есть и до определенного нами срока — ничего из того, о чем я вам рассказал, не попало в печать и не вызвало нежелательных слухов. Посвятите ли вы, доктор Барски, своих сотрудников — всех или только избранных, — ваше личное дело. Фрау Десмонд, от вашего с господином Вестеном решения зависит, посвятите ли вы в суть дела Сондерсена. Полагаю, это необходимо: он должен, наконец, понимать, почему его поставили в такие жесткие рамки. И вы, доктор Барски, должны судить обо всем непредубежденно: вы, как наследник профессора Гельхорна, в самом эпицентре событий.
— Выходит, профессора Гельхорна убили из-за того, что он отказался продать или передать данные об агрессивном вирусе, который образовался у нас в результате ошибочного надреза? — спросил Барски.
— Я в этом убежден, — сказал швед. — Видите ли, поиски нового оружия для Soft War идут во всем мире, и начались они, когда политики уяснили себе, что необходимо вырваться из атомной спирали; а значит, пять-шесть лет тому назад. Вот сколько времени прошло, пока не было найдено это вирусное оружие. Из законов вероятности и логики неумолимо следует, что кто-то когда-то и где-то снова столкнется с вирусом, обладающим сходными свойствами. И еще с одним. И так далее. Что я хочу этим сказать? Ни в коем случае вы с вашим вирусом не останетесь тем одним-единственным, кто дает одной из супердержав оружие, с помощью которого она на веки вечные останется номером один. Однако в данный момент вы в фокусе всеобщих интересов, и все попытки шантажа и террор будут направлены, увы, против вас. — Беллман опять неприятно ухмыльнулся. — Ибо то, что у вас в руках, воистину идеальный вирус для Soft War. Когда я услышал, что он вызывает: теряется инстинкт агрессивности — никто ни от кого и ни от чего не защищается!.. Теряется способность критической оценки событий — инфицированный бездумно перенимает чужое мнение!.. Если хватить через край, можно сказать: инфицированный Горбачев стал бы бороться за интересы Уолл-стрит, американского образа жизни и демократии, а инфицированный Рейган — за мировую революцию и за то, чтобы пролетарии всех стран соединились. Ваш вирус сохраняет человеку кратковременную и долговременную память, он всего лишь гасит эмоции при воспоминаниях. Сумма знаний сохраняется в той же мере, что и работоспособность. Более того: вирус способствует обострению интереса к избранному роду деятельности, помогает добиться наивысших для себя результатов. Можно ли представить себе что-нибудь более эффективное? Теперь вам ясно, в каком положении вы оказались?
Барски кивнул.
— Так ясно или нет?
— Да, господин Беллман.
— Вид у вас… какой-то отсутствующий. О чем вы думаете?
— О биохимике Эрвине Чаргаффе, — сказал Барски. — И о том, что он однажды написал.
— Я знаком с его книгами. Какая именно мысль вспомнилась вам, доктор?
— Вот эта: «Ни один вид духовной деятельности не наделен столь противоречивыми чертами, как естествоиспытание. Искусство, поэзия, музыка реальной силой не обладают. Невозможно использовать их или злоупотреблять ими. Если бы оратории были способны убивать, Пентагон уже давно занялся бы музыковедением».
— Ну, Soft War нельзя назвать убийством в прямом смысле слова, — возразил Беллман.
— Это хуже, чем убийство.
— Тут вы, безусловно, правы, — проговорил Беллман, и на лице его в который раз появилось выражение безнадежного отчаяния человека.
Книга третья
1
Сандра была мертва.
Ее нашли в кустах парка Клайн-Флоттбека, эльбского предместья Гамбурга. На теле обнаружили сорок восемь ножевых ран. Сандре было десять лет. Ее убийц звали Клаус и Петер. Клаусу одиннадцать, а Петеру четырнадцать лет. Днем двадцать шестого сентября их допрашивали в уголовной полиции. Они успели уже проболтаться в школе и после ареста сразу во всем признались.
— Мы хотела поглядеть, как она умрет, — сказал Клаус.
— Да, как девчонка откидывает копыта, — добавил Петер. — Мы об этом давно мечтали.
Примерно в это же время Такахито Сасаки, японец хрупкого телосложения, проговорил:
— Я пригласил вас в комнату Яна, потому что должен кое-что вам сказать. Немедленно. Прямо сейчас.
Он сидел за большим столом в кабинете Барски на четырнадцатом этаже здания больницы имени Вирхова. Здесь же находились Харальд Хольстен, Александра Гордон, Эли Каплан, Барски и Норма. Оба последних вместе с Елей, старушкой Милой и Вестеном вернулись из Берлина дневным рейсом. Накануне вечером Норма в присутствии Вестена и Барски подробно рассказала криминальоберрату Сондерсену о встрече с конфликтологом Беллманом. Они пришли к выводу, что исследовательской группе в Гамбурге сообщать об этой беседе не следует — чтобы предотвратить возможное предательство. Сондерсен был сдержан, немногословен. Как он поступит теперь, когда он знает все, подумала Норма. Ей с трудом удавалось сосредоточиться. Мысли ее постоянно возвращались к событиям в Берлине. Пусть и всего на несколько секунд. За несколько секунд подчас удается продумать очень много.
Сондерсен внимательно посмотрел на нее:
— Вас, фрау Десмонд, интересует, что я намерен предпринять?
— Да.
Они снова сидели в холле номера Вестена в «Кемпински».
— Пока не знаю. Мне необходимо проконсультироваться с Висбаденом. В одной из моих машин есть блокировка, так что разговор не подслушают. Извините меня пожалуйста! — и он уходит.
Барски смотрит прямо перед собой невидящими глазами.
— Надо полагать, народы извечно боролись за право первенствования в мире, — сказал он. — И грандиозные планы приобретали при этом все более грандиозный характер. В нашем благословенном столетии впервые всерьез взялись за искоренение целых народов. Сначала храбрецы-турки набросились на армян. Мало, не то! Тогда свои возможности испытали нацисты — на евреях, цыганах и так далее, что унесло миллионы жизней. Все еще недостаточно! Сегодняшние планы триумфаторов могут, по-моему, привести к тому, что популярный эксперимент увенчается успехом. Следует принять во внимание, что неспособность людей жить в мире друг с другом усугубляется стремительным ростом населения планеты. Уничтожение ста или даже пятисот миллионов человек — предприятие малоэффективное, все равно что капля воды, упавшая на горячий камень. Нет, уничтожить достаточное количество людей не удастся ни с помощью атомных, ни водородных, электронных или нейтронных бомб! Не убивать, а изменять людей с помощью вируса — вот глобальная идея наших дней. Вот так — и только так! — можно стать на веки вечные номером один, и да исполнится эта светлая древняя мечта homo sapiens. Homo sapiens — человек разумный!.. — Барски резко вскакивает со стула. — Пойду посмотрю, как там Еля, — говорит он.
