— Верно, — сказал его друг. — На что американцы ответили: «Не волнуйтесь, дорогие немцы! Если будет невозможно убрать наземные ракеты, мы смонтируем их на самолетах и подводных лодках. Причем в большем количестве, чем вы имели на своей территории». — Он криво улыбнулся.
— Ты мне напоминаешь Беллмана.
— Чем же?
— Он тоже гримасничает.
— Понимаешь, дружище, от логики этих субъектов просто рехнуться можно! Они считают гонку вооружений и атомную бомбу панацеей от всех бед и хотят продолжать эту гонку. Дальше, дальше, дальше! Разве атомное запугивание не принесло Европе вожделенный мир на сорок с лишним лет? Воистину есть чем гордиться. Они даже не подозревают, что обе сверхдержавы давно сделали выбор в пользу Soft War. Я их, конечно, из заблуждения выводить не собираюсь. То, что знаем мы с тобой, знают считанные люди.
— Так уже и считанные?
— Мне, конечно, известно о твоих поездках в Москву и Вашингтон.
— Да, тут ты мне помешать не смог.
— По правде говоря, ваш самолет стоило бы сбить, — цинично сказал его друг. — Увы! Слишком поздно. Твой Беллман составил пространный документ обо всем, что ему известно о Soft War. На тот случай, если с ним или с тобой попытаются свести счеты…
— Я умышленно не упоминаю ни имени, ни фамилии моего друга, равно как не говорю и о его внешности, — сказал Алвин Вестен Сондерсену. — Я вынужден так поступить, потому что и мой друг, и его подчиненные были бы просто уничтожены, если бы кое-кому стало известно, в какие тайны он собирается меня посвятить. В печати и на телевидении людей, которые выдают столь взрывоопасную информацию, обычно показывают с черными полосками на глазах — чтобы их невозможно было узнать. Никаких деталей о моем друге, никаких деталей о времени и месте нашей беседы. Речь идет не о трюке — речь идет о жизни и смерти. Я, значит, сказал моему другу:
«Пока не будет найдено подходящее для Soft War оружие для защиты Германии и всего свободного мира, американцы имеют право монтировать в наших лесах и других укромных местах столько ракет, сколько пожелают. И кроме того, они получили право доступа ко всем научным разработкам, имеющим хотя бы отдаленное отношение к Soft War». Так или не так?
— Все именно так, — сказал друг Алвина Вестена.
— Полагаю, что в странах Восточного блока дело обстоит не иначе. Там Советы тоже получили доступ ко всему для них необходимому, — сказал Вестен.
— Ты прав.
— Прибавь, что американцы и Советы — союзники в войне против нацистской Германии — поступают с обеими частями нашей страны как им заблагорассудится, — сказал Вестен. — Мы начали и проиграли величайшую войну всех времен. Американцы рассматривают ФРГ как «свою» страну, как страну оккупированную, в которой можно себе позволить все что угодно. Точно так же Советы относятся к ГДР. Обе сверхдержавы не испытывают никакого почтения к обеим странам. Да и с какой стати им эти страны почитать? Мирный договор не подписан, и в ближайшее обозримое время подписан не будет. Обе страны как бы заняты державами-победительницами. Грубо говоря, обе страны были и остаются оккупированными! НАТО, Варшавский Договор, братство по оружию, страны-покровительницы — все это красивые слова, пока мы и ГДР позволяем с собой поступать так, как того желают «старшие братья». Плевать на международное право! Плевать на права человека! После всего того, что мы натворили, Советы и американцы будут лишь ухмыляться, если нам вздумается изображать себя абсолютно суверенными и равноправными. И будь на то воля американцев и русских, такое положение могло бы просуществовать целую вечность.
— Все верно, но это никакой роли не играет, — сказал его друг, — поскольку все правительства ФРГ с сорок девятого года были совершенно согласны считаться — и быть! — младшими партнерами американцев. А все хозяева ГДР были и остаются верными вассалами Советов. Обе сверхдержавы как бы согласились, чтобы немецкие государства постоянно находились «на линии огня»… извини, я хотел сказать: постоянно находились под их защитой. Одна Германия — злейший враг другой Германии. С военной точки зрения. И обе Германии дали на это свое согласие — их правительства, конечно.
— Ну разумеется, — сказал Вестен. — И ни одно правительство, начиная с сорок девятого года, не помышляло даже о подписании мирного договора. А если мирный договор когда-либо будет все-таки подписан, он навсегда узаконит раздел Германии на две части. После чего и прекратится болтовня о «неделимой Германии» и «праве немецкого народа на самоопределение, мирную жизнь и свободу», придет конец всей нашей политической эквилибристике. Положим, американцы позволяют нашим политикам распинаться на всех углах о суверенитете. Но хотел бы я посмотреть, что произойдет, если хоть одно немецкое правительство скажет: все! Хватит! Сыты по горло! Пусть мы и не суверенное государство, но мы требуем, чтобы вы вывезли из нашей страны все ракеты, убрали своих военных, убрали химическое оружие. И мы выходим из НАТО — или из Варшавского Договора. Вот была бы потеха!
— Да, — сказал его друг. — Ну что толку в подобных фантазиях, Алвин? Ведь мы довольны тем, как ведут себя «старшие братья», мы даем им все, что от нас требуют. И лишь в их военных союзах мы чувствуем себя в безопасности. Подумай, о чем мы недавно говорили. Как только дело пахнет чем-то похожим на разоружение — мы сразу протестуем. А что касается поисков оружия для Soft War, то и у американцев, и у русских руки развязаны. Повсюду, во всем мире. В любой стране. Тебе известно, что произошло в Париже после катастрофы в «Еврогене». Правительство темнит, позволяет похищать пленку, подыгрывает преступникам. Как и у нас. Причем у нас, тут ты прав, «старшим братьям» куда вольготнее, чем где-либо. Нам остается только помалкивать. Шпионят ли наши благодетели, убивают ли строптивых ученых или прибегают к террористическим актам, как в гамбургском цирке, — мы не смеем рта раскрыть. Вот мы и помалкиваем, потому что наши политики, особенно самые главные из них, которые посвящены во все и вся, знают, что Soft War жизненно необходима и что мы обязательно должны вырваться из атомной спирали, они об одном только мечтают: чтобы американцы, во имя всего святого, заполучили новое Soft War первыми, не то мы пропали. На Востоке та же картина: пусть Советы, ради Бога, получат новое оружие первыми, не то Восточному блоку конец.
— Какая грязная игра, — сказал Вестен.
— А ты что думал? — сказал его друг. — Но все именно таким образом и происходит. Причем во всем мире. Повсюду за учеными следят, держат их под контролем. Повсюду есть агенты и предатели. Началась новая гонка вооружений — за новым оружием. Кто им будет обладать — тот хозяин на планете. А эти люди в Гамбурге, похоже, очень близки к цели, созданию проклятого оружия для Soft War.
— «Похоже» — не то слово, — сказал Алвин Вестен. — Они его создали. Благодаря, если так можно выразиться, несчастному случаю, они нашли идеальный вирус для Soft War. А теперь, как я тебе уже рассказал, один из ученых испытывает на себе вакцину против этого вируса. Мышек эта вакцина спасала стопроцентно. И если опыт удастся — мы у роковой черты, не так ли?
— Пожалуй, что так, — кивнул его друг. — И поскольку, как ты говоришь, речь идет обо всей мировой экономике — обе стороны идут к цели напролом, не брезгуя никакими средствами. Вспомни о гамбургской мясорубке и множестве убитых.
— Ты догадываешься, кто устроил эту бойню? — спросил Вестен. — Ну, честно! Кто? Американцы?
— Понятия не имею. Как на духу! С равным успехом это могли быть и американцы, и Советы — с абсолютно равной степенью вероятности. То же касается взлома сейфа в клинике доктора Сасаки в Ницце, покушения на Норму Десмонд и террористического акта в церкви Поминовения. А кто тот человек, что время от времени звонит и которому все известно? Может быть, американец, а может быть, русский. Или в одном случае это были американцы, а в другом — русские. Понятия не имею. И официально ни о чем говорить нельзя. Не то будет мировой скандал.
