Лавджой сказал:
— Вам не удастся поговорить со своим партнером, мистер Ливен.
— Это почему же?
— Потому что ваш партнер уехал из Лондона на шесть недель, — сказал Моррис.
— Из Ло-ло-лондона? — Томас побледнел. — У-уехал?
— Именно. Говорят, отправился в Шотландию. А куда точно, никто не знает.
— Проклятье, и что же мне теперь делать?
— Возвращайтесь в свою фатерланд.
— Чтобы меня там посадили? Меня же отпустили только для того, чтобы я занимался шпионажем в Англии.
Оба снова обменялись взглядами. Томас знал, что продолжение не заставит себя ждать, и оно последовало незамедлительно.
Моррис заговорил холодно и деловито:
— Насколько я понимаю, для вас есть только один-единственный выход, мистер Ливен. Работайте на нас.
«Святые угодники, — подумал Томас, — расскажи я это в клубе, никто мне не поверит».
— Давайте вместе вести игру против немцев, и мы оставим вас в стране и поможем вам в истории с Марлоком. Мы защитим вас.
— Кто меня защитит?
— «Сикрет сервис».
Томас не смог удержаться от смеха. Затем он посерьезнел, поправил жилетку, галстук и поднялся во весь рост. С растерянностью и подавленностью было покончено. Теперь он знал: то, что он считал нелепым розыгрышем, было не так уж смешно. Нужно бороться. И он будет бороться. Мужчина не позволит так просто разрушить свою жизнь.
Томас Ливен сказал:
— Я отклоняю ваше предложение, господа, и уезжаю в Париж. С лучшим французским адвокатом я начну процесс против своего партнера, а заодно и против британского правительства.
— На вашем месте я бы этого не делал, мистер Ливен.
— А я это сделаю.
— Об этом вы пожалеете.
— Посмотрим. Отказываюсь верить, что весь мир — сумасшедший дом! — сказал Томас Ливен.
Через год он уже не был в этом уверен. А восемнадцать лет спустя, когда ночью в роскошном отеле в Каннах он вспоминал свою прошлую жизнь, он был просто убежден: весь мир не что иное, как дом для умалишенных. Эта мысль казалась ему единственной истиной, на которую только и можно опираться в этом безумном столетии. Можно и должно!
28 мая 1939 года, после полуночи, молодой элегантный господин делал заказ в ресторане «У Пьера», знаменитом среди гурманов:
— Эмиль, нам, пожалуйста, что-нибудь из закуски, затем суп из раковых шеек, за ним филе с шампиньонами. А на десерт — как насчет мороженого со взбитыми сливками и фруктами?
Старший официант Эмиль, старый и седой, рассматривал посетителя с улыбкой и симпатией. Он знал Томаса Ливена уже много лет.
Возле молодого человека сидела красивая девушка с блестящими черными волосами и веселыми кукольными глазками на овальном лице. Звали ее Мими Шамбер.
— Мы голодны, Эмиль. Мы только что из театра, смотрели Шекспира с Жаном Луи Барро…
— В таком случае я бы порекомендовал подогретые бутерброды с семгой, мсье. После Шекспира требуется восстанавливать силы.
Они рассмеялись, и пожилой метрдотель удалился на кухню. Ресторанный зал был длинным и темным, в старомодном стиле, но весьма уютным. Куда менее старомодно вела себя молодая дама.
На Мими было присборенное на боку белое шелковое платье с глубоким вырезом. Молодая актриса с грациозной маленькой фигурой была неизменно весела, даже по утрам после пробуждения.
Томас познакомился с ней два года назад. Он улыбнулся Мими, глубоко вздохнул:
— Ах, Париж! Единственный город, в котором еще можно жить, малышка. Мы проведем с тобой прекрасные дни…
— Я так рада, что ты снова в хорошем настроении, дорогой! Сегодня ночью ты спал беспокойно… говорил что-то сумбурное на трех языках, я поняла только французский… Что-то не в порядке с твоим паспортом?
— С чего ты взяла?
— Ты беспрестанно говорил о высылке и о разрешении на проживание… Теперь в Париже так много немцев, у которых проблемы с паспортом…
Тронутый, он поцеловал кончики ее пальцев:
— Не беспокойся. Дурацкая история. Но ничего действительно неприятного, — он говорил со спокойной убежденностью, сам веря в свои слова. — Со мной поступили несправедливо, понимаешь, малышка? Меня обманули. Но несправедливость иногда хоть и длится долго, но все же не вечно. Теперь у меня прекрасный адвокат. И в ожидании — уверен, недолгом, пока передо мной не извинятся, — я хотел бы отдохнуть у тебя…
Подошел гарсон:
— Мсье Ливен, там двое господ хотят поговорить с вами.
Ничего не подозревая, Томас поднял голову. У входа стояли двое в не совсем чистых плащах. Они смущенно кивнули ему. Томас поднялся:
— Я сейчас вернусь, малышка.
Он подошел к выходу: «Господа, чем могу служить?» Оба господина в мятых дождевиках отвесили легкий поклон. Затем один из них заговорил:
— Мсье, мы уже побывали на квартире мадемуазель Шамбер. Мы из уголовной полиции. Нам очень жаль, но мы должны вас арестовать.
— И что я такого натворил? — тихо спросил Томас, хотя ему хотелось рассмеяться.
— Вы все узнаете.
«Итак, кошмар продолжается», — подумал Томас. Он сказал дружелюбно:
— Господа, вы французы. Вы знаете, оторвать человека от хорошей еды грешно. Могу ли я попросить вас подождать с моим арестом, пока я не поужинаю?
Полицейские колебались.
— Вы позволите позвонить нашему шефу? — попросил один. Томас согласился. Мужчина зашел в телефонную кабину и быстро вернулся.
— Все в порядке, мсье. У шефа только одна просьба.
— Какая же?
— Нельзя ли ему прийти и поужинать с вами? Он говорит, за хорошей едой легче все обсудить.
— Прекрасно, я согласен. Но кто, простите, ваш шеф?
Полицейские сказали, кто. Томас возвратился к столу и подозвал старого официанта:
— Эмиль, я ожидаю еще одного гостя. Поставьте, пожалуйста, третий прибор.
— И кто же этот третий? — улыбаясь, спросила Мими.
— Некий полковник Симеон.
— О, — только и сказала Мими, вопреки обыкновению ограничившись этим возгласом.
Полковник Жюль Симеон оказался человеком симпатичным. Своей ухоженной бородкой, римским носом и умным ироничным взглядом он отдаленно напоминал актера Адольфа Манжу, хотя и был выше ростом. Томаса он приветствовал вполне уважительно, Мими — как старую знакомую, что несколько обеспокоило Томаса.
Синий костюм Симеона был явно от первоклассного портного, хотя рукава и спина немного блестели. Ансамбль дополняли золотая булавка для галстука с жемчужиной и небольшие золотые запонки, однако каблуки были стоптаны.
За закуской и супом разговаривали о Париже. Когда подали филе, полковник перешел к делу:
— Мсье Ливен, прошу извинить, что мы среди ночи нарушили ваш покой, к тому же за ужином. Хрустящий жареный картофель просто чудо, вы не находите? У меня приказ сверху. Мы разыскиваем вас целый день.
Томасу показалось, будто откуда-то издалека он слышит голос Жана Луи Барро, игравшего сегодня вечером в шекспировской пьесе Ричарда III. Строфа слышалась неотчетливо. И он ее не разобрал.
— Так, — сказал он, — да, картофельные чипсы великолепны, полковник. Здесь в них знают толк. Дважды в кипящем масле, вот и все. Ах, французская кухня…
Томас коснулся ладонью руки Мими. Полковник улыбнулся. «Этот полковник нравится мне все больше и больше», — подумал Томас.
— Но вы ведь приехали в Париж не только из-за хорошей кухни, — сказал полковник. — У нас тоже есть свои люди в Кельне и Лондоне. И мы знаем, что вам пришлось пережить у достопочтенного майора Лооза, — кстати, он все еще страдает из-за желчного пузыря?
Томасу показалось, что он слышит голос актера Барро, декламирующего шекспировские строфы, однако понять снова ничего не смог. И почему улыбается Мими? Причем так нежно?
— Мсье Ливен, — сказал полковник, — вы мне симпатичны, уверяю вас. Вы любите Францию. Вы любите французскую кухню. Но у меня приказ о вашей депортации, мсье Ливен. Вы слишком опасны для нашей бедной маленькой страны, которой все угрожают. Мы доставим вас на границу сегодня же ночью. И отныне вы никогда больше не должны появляться во Франции…
Томаса охватил приступ смеха. Мими глядела на него. И впервые за все время знакомства не поддержала смех. Тогда и Томас посерьезнел.
— …впрочем, — продолжал полковник, накладывая себе на тарелку новую порцию шампиньонов, — впрочем, мсье Ливен, если вы смените курс и начнете работать на нашу разведку…
Томас насторожился. «Мне что, мерещится спьяну?» — подумал он и тихо произнес:
— Вы предлагаете мне работать на французскую секретную службу в присутствии мадемуазель Шамбер?
— А почему бы и нет, дорогой? — нежно сказала Мими и поцеловала Томаса в щеку. — Я ведь тоже из этой конторы!
— Ты… — Томас едва не поперхнулся.
— Немного подрабатываю себе на булавки. Не сердишься?
