— Не хочу, — ответил Дронго, — это будет как раз проявлением ненужной слабости. И вы должны думать о своей дочери. Представляете, как ей будет тяжело, если она останется и без матери, и без отца?
— Она и так осталась без матери, — тяжело ответил Тевзадзе, — а сейчас останется и без отца. Господин адвокат прав. Живым отсюда я все равно не выйду. Что вам еще нужно?
— Хочу узнать правду. И не устраивайте истерик, — жестко заявил Дронго, — я не сентиментальная барышня, чтобы плакать вместе с вами. Либо вы мне верите и помогаете найти настоящего убийцу, либо вы идете в суд и получаете свой пожизненный срок как рецидивист, имеющий третью судимость. И даже если вы получите двадцать лет, то все равно отсюда не выйдете. И вы это прекрасно понимаете. Давайте сразу решать. Либо вы помогаете мне, а я помогаю вам. Либо я уезжаю отсюда прямо сейчас, и мы больше никогда не увидимся. Но только в тот момент, когда вы захотите принять решение, вспомните о вашей дочери. И подумайте, как тяжело ей будет всю оставшуюся жизнь считать отца убийцей. У вас могут быть внуки, и они тоже будут жить с этим клеймом отверженных… И никто не сможет рассказать им, что вы не были виноваты…
Тевзадзе всхлипнул.
— Меня все равно посадят… — сказал он уже другим тоном.
— Нужно попытаться бороться, — упрямо возразил Дронго, — поверить мне и попытаться что-то предпринять.
Тевзадзе молчал. Долго молчал. Затем наконец спросил:
— Кто вы такой? Я уже понял, что вы не адвокат. И не следователь. Иначе бы вы так со мной не разговаривали. Кто вы такой?
Дронго взглянул на камеру, установленную в углу. Тевзадзе уловил его взгляд, понимающе кивнул.
— Я всего лишь помощник адвоката, который приехал сюда, чтобы помочь вам, — ответил Дронго, — в конце концов, это долг каждого адвоката и его помощников — установить истину. Адвокаты не могут быть беспристрастными участниками любого судебного разбирательства в отличие от всех остальных — судей, прокуроров, следователей, экспертов. Адвокат обязан сделать все, чтобы защитить своего подзащитного и помочь найти истину. Я спрашиваю еще раз: вы готовы помочь самому себе?
Дронго и Славин напряженно ждали ответа. Было заметно, как волнуется Тевзадзе, как он размышляет. Затем он медленно кивнул.
— Вы оговорили себя? — строго спросил Дронго.
— Возможно, — тяжело вздохнул Тевзадзе, — поймите, что я ничего не хочу утверждать.
— Тогда давайте по порядку. Расскажите, что там на самом деле произошло.
Тевзадзе взглянул на камеру.
— Изложите свою возможную версию случившегося, — поправился Дронго.
— Да, конечно. Дело в том, что я работал с Проталиным уже несколько лет. Меня попросили о сотрудничестве, еще когда я устраивался на работу. Директор комбината знает меня по прежней работе, он работал раньше в Риге, а я занимался поставками туда продукции из Средней Азии. Он сразу согласился меня взять. Но через несколько месяцев меня вызвали в милицию и предложили сотрудничать. Проталин сразу объяснил, что иначе меня просто отсюда удалят и не дадут мне гражданства. Я ведь приехал сюда гражданином Грузии и подал заявление на получение российского гражданства. У меня все было законно: дочь родилась в Москве, и она была российской гражданкой. А я мог получить гражданство России как ее отец. Но Проталин сразу объяснил мне, что они просто меня выдворят и не разрешат мне здесь оставаться. Я долго колебался. Ведь я дважды сидел в колониях и знаю, как относятся к осведомителям. Но у меня просто не было другого выхода. Через пять месяцев я согласился.
— Вы получали деньги?
— Нет. Мне не платили. Я неплохо зарабатывал как заместитель директора. У меня остались прежние связи, знакомства. Я только рассказывал Проталину и его сотрудникам о настроениях наших работников, присматривал за ними. Один раз мы предотвратили возможный грабеж банка, когда я узнал, что сразу двое наших бывших осужденных готовят это преступление. Проталин был очень доволен.
Тевзадзе немного помолчал и продолжил:
— Все было нормально, до того дня. Мы обычно встречались один раз в две-три недели. Но в тот день у нас была обычная встреча. Меня строго предупреждали, что я не должен появляться там на своей машине. Поэтому я обычно ездил туда на автобусе. И в этот день опоздал минут на десять или пятнадцать. Быстро прошел во двор. Я очень торопился и прошел мимо двух женщин, чуть не сбив одну из них с ног. Извинился. Я знал, что эта женщина с тростью была соседкой по этажу.
Я вошел в дом и увидел, что у меня развязался шнурок на ботинке. Не люблю, когда болтаются шнурки. Помните, как у космонавта Гагарина, когда он идет после своего триумфального полета докладывать Хрущеву. И у него болтаются шнурки. Честное слово, я всегда думал о состоянии Гагарина, который не успел завязать шнурки. И чувствовал себя дискомфортно вместо него. Хотя, наверно, в такой день он мог об этом не думать. Я вошел в подъезд, на первый этаж нужно было подняться один лестничный пролет. И наклонился, чтобы завязать свои шнурки. Как раз в этот момент раздался какой-то шум. Мне показалось, что это был не выстрел, скорее что-то упало. Я поднял голову и подумал, что напрасно Проталин так шумит. Его могут услышать соседи. В этот момент раздался второй выстрел. Тут я испугался. Ведь о нашей встрече никто не должен был знать. И Проталин ждал именно меня. Поэтому я побежал наверх. У меня был свой ключ от квартиры. Я открыл дверь, вбежал в квартиру и сразу увидел лежавшего на полу полковника. Он был в крови и уже мертвый. На полу лежал пистолет. Не знаю, что со мной случилось. Возможно, я просто испугался или потерял вообще представление о том, что происходит. Я сразу схватил пистолет. Честное слово, я хотел даже защитить полковника от возможных нападений. Но рядом никого не было. Ни в этой комнате, ни во второй. Я наклонился, чтобы помочь Проталину, но он был уже мертв. Тогда я бросил пистолет на пол, перевернул тело. Но помочь полковнику я уже не мог. Как раз в этот момент, когда я стоял над телом погибшего, в квартиру ворвались сотрудники милиции. Я ведь не закрыл дверь, когда входил.
Они бросились ко мне с криками. Начали меня избивать. Я кричал, что не убивал полковника. Тогда они успокоились. Вызвали сотрудников уголовного розыска. Те тоже дали мне несколько пощечин. Потом начали методично проверять весь дом. Всех, кто в этот момент мог оказаться в доме. Проверили все три этажа, но никого не нашли. Пистолет сразу забрали на экспертизу, а меня взяли с собой. До вечера я просидел в дежурной части. А потом вошли еще трое сотрудников уголовного розыска и снова меня избили. На этот раз достаточно сильно. Они кричали, что на оружии нашли мои отпечатки.
Я ничего не понимал, кричал, что не убивал полковника. Потом меня перевели в одиночную камеру. Потом долго проверяли. И снова избивали. А затем меня перевели в камеру к местным блатным, где меня избили так, что я попал в больницу. Вот, собственно, и вся история.
— Вас заставили дать показания?
— Не совсем заставили, — вздохнул Тевзадзе, — просто популярно объяснили, что именно я должен делать. Если я откажусь подписать признание, то меня будут «прессовать» до тех пор, пока я не соглашусь. Ведь все факты против меня, и никто мне не верит. Моя дочь учится в институте, и ей уже предложили перевестись куда-нибудь в другой город. Ее жениху тоже объяснили, как нужно себя вести. Иначе у него будут неприятности. В общем, я долго не смог держаться. У меня не осталось никаких сил. Я не хотел больше попадать в камеру к уголовникам. Второй раз они бы меня так просто не отпустили.
— Я же вас столько раз просил рассказать мне обо всем. Почему вы молчали? — не выдержал Славин.
— Не верил, — признался Тевзадзе, — молодой вы очень. Не верил я, что вы сумеете что-то сделать. Вот ему поверил. Он человек опытный, ваш «помощник», сразу видно, что все понимает. И как с людьми разговаривать. И как себя вести. А вам не верил. Я ведь знал, что вас прислали из Москвы, все местные адвокаты отказались меня защищать. Поэтому и не верил. Думал, что вы просто приехали «отбывать свой номер». И сразу уедете, как только закончится этот судебный процесс. А следователь мне сразу объяснил, что оформит уголовное дело как «убийство в состоянии аффекта», но потом передумал. Решил, что его не поймут. Мне заключенные говорили, что следователь ждет нового назначения. Очень хочет стать прокурором. Вот поэтому он и поменял немного дело. Написал, что это было убийство с отягчающими вину обстоятельствами. Убийство офицера милиции при исполнении своего долга. Вы же знаете, что бывает за такие убийства. В бывшем Уголовном кодексе в Советском Союзе это была единственная статья, где давали либо расстрел, либо сразу пятнадцать лет. И во всем мире это самая страшная и расстрельная статья. Убийство офицера полиции во время исполнения им своего долга. В Америке сразу отправляют на электрический стул, в других странах гарантированно дают пожизненное. Правда, следователь указал, что мы спорили, и поэтому мне могут дать двадцать или двадцать пять лет. Но мне было уже все равно.
