– А где же теперь этот умник, ну, этот кагэбэшник?
– Заболел корью, – печально улыбнулся Кент и пожал плечами. Это выражение означало, что его убили, но все выглядело так, будто он умер естественной смертью. – Думаю, что его укокошили свои же.
– А ты докладывал об этом?
– А как же. Это ж моя работа, мужик. Но мне приказали все похерить, свернуть все расследования – это якобы вредит германо-американским отношениям. Сказали, чтобы я не тратил попусту время и заткнулся.
Тут я вдруг понял, что мы очутились перед допотопным проржавевшим «фордом-фиеста» Аткинса. Стало быть, мы сделали порядочный крюк, а я так увлекся, что даже не заметил этого. Молли подошла к нам.
– Ну, мальчики, вы все обговорили?
– Да, – ответил я. – Пока все. – И попрощался с Аткинсом: – Спасибо тебе, дружище.
– Да не за что, – ответил он, открывая дверь автомашины. Он ее не запирал на ключ: никто, по какой угодно нужде, не стал бы угонять такую рухлядь.
– Однако, Бен, пожалуйста, последуй моему совету. Ты и Молли. Убирайтесь к чертовой матери отсюда. На твоем месте я не рискнул бы даже переночевать здесь, – опять настоятельно посоветовал он.
Пожав ему руку, я попросил:
– Не можешь ли подкинуть нас к центру города?
– Извини, дружище, – ответил он. – Больше всего мне не хочется, чтобы меня засекли с тобой. Я согласился встретиться лишь потому, что мы друзья. Ты помогал мне в трудные времена. Я многим обязан тебе. Но лучше поезжай на метро. Сделай такое одолжение.
Он сел за руль и пристегнулся ремнем.
– Желаю удачи, – сказал он на прощание, захлопнув дверь, опустил стекло и добавил: – И уматывайте отсюда.
– А не можем ли мы снова встретиться?
– Нет. Боюсь, нельзя.
– Почему же?
– Держись от меня подальше, Бен, а то меня укокошат. – Он вставил ключ в замок зажигания и уточнил: – Умру от кори.
Я взял Молли под руку, и мы направились по дорожке к Тиволиштрассе.
Дважды Кент пытался завести машину, но безуспешно – лишь с третьей попытки мотор заурчал.
– Бен, – начала было Молли, но что-то встревожило меня, я повернулся и увидел, что Кент разворачивается задним ходом.
Музыка, нет музыки, вспомнил я.
Когда он выключал мотор, прекратилась и песня Донны Саммер. Там радиоприемник, объяснил он. Теперь мотор работает, а радио не слышно.
Но он же не выключал приемник.
– Кент! – закричал я, скакнув к машине. – Прыгай из нее!
Он лишь взглянул на меня удивленно, как-то смущенно улыбнулся, будто желая спросить, не собираюсь ли я отмочить какую-нибудь новую шутку.
И внезапно его улыбающееся лицо исчезло во вспышке ослепительного света, послышался какой-то непривычный глухой хлопок, будто треснула сосновая палка, но это лопнули стекла в «форде» Кента; затем раздался оглушительный взрыв, словно вдруг рядом грянул гром, вырвалось зелено-желтое пламя, в момент ставшее янтарным и кроваво-красным; из него высунулись длинные синие и коричневые языки; и, наконец, взметнулся вверх пепельный столб, похожий на грозовое облако, а из него высоко в воздухе разлетались всякие железки от машины. Что-то больно ударило меня по шее – оказалось, циферблат от поддельных часов «Ролекс».
Мы с Молли вцепились друг в друга и, онемев от ужаса, секунду-другую смотрели на этот кошмар, а затем сорвались с места и припустили бежать что было духу во мрак Английского парка.
Днем, в начале первого, мы уже оказались в Баден-Бадене, знаменитом старинном курорте с минеральными водами, уютно расположенном среди сосен и берез в горах немецкого Шварцвальда. Мы недурно прокатились во взятом напрокат серебристом «мерседесе-500» (такие машины с кожаными сиденьями любят молодые дипломаты из канадского посольства в Германии). Четырехчасовая в меру осторожная езда по автобану А8, пролегающему по живописным местам к северо-западу от Мюнхена, оставила незабываемое впечатление. Одет я был хоть и в консервативный, но все же не вышедший из моды костюм, который приобрел в магазине «Лоден-Фрей» на Маффей-штрассе, когда мы удирали из Мюнхена.
В гостинице на Променадплац мы провели кошмарную бессонную ночь. Жуткий взрыв в Английском парке, ужасная смерть моего друга – все это так ярко запечатлелось в нашей памяти. Несколько часов мы только и говорили об этом и успокаивали друг друга, стараясь осознать, что все-таки произошло.
Теперь мы поняли, что прежде всего нам следует разыскать Герхарда Штосселя, этого немецкого фабриканта и барона, ворочающего сделками с недвижимостью, который только что получил огромный денежный перевод из Цюриха. Я был уверен, что вся эта тайна завязана на нем. Поэтому нужно каким-то образом очутиться в непосредственной близости от Штосселя и выведать его сокровенные мысли. К тому же еще следует обязательно встретиться с Алексом Траслоу в Бонне или в любом другом месте, где он может появиться, и предупредить его. Тогда он либо уедет отсюда, либо предпримет соответствующие меры безопасности.
Рано поутру, вконец отказавшись от бесполезных попыток уснуть, я позвонил одной корреспондентке из «Шпигеля», которую немного знал еще в Лейпциге как журналистку, занимающуюся экономическими проблемами.
– Элизабет, где сейчас Герхард Штоссель? Он мне позарез нужен.
– Неужто сам великий Герхард Штоссель? Уверена, он в Мюнхене. Там, где головная контора «Нойе вельт».
В Мюнхене его не было, я это уже выяснил, позвонив кое-куда, поэтому спросил:
– А как насчет Бонна?
– Я не спрашиваю, зачем тебе понадобился Штоссель, – ответила она, поняв по моему голосу, что дело не терпит отлагательства. – Но нужно знать, что к нему не так-то просто подобраться. Я сейчас наведу справки.
Минут через двадцать она перезвонила:
– Он в Баден-Бадене.
– Я не спрашиваю, откуда тебе известно, но полагаю, что источник надежный.
– Даже очень и очень, – подтвердила она и, не успел я рта раскрыть, добавила: – Он всегда останавливается в гостинице «Бреннерпарк-отель унд Спа».
* * *
Баден-Баден в XIX веке был модным фешенебельным курортом знати – здесь всегда шумно толпились богатые дворяне и промышленники со всех концов Европы. Именно тут, спустив все до последнего пфеннинга в казино «Шпильбанк», написал в отчаянии Достоевский своего «Игрока».[5] Теперь сюда приезжают немцы и жители других стран покататься на лыжах, поиграть в гольф и теннис, посмотреть скачки на Иффезхеймском ипподроме и принять лечебные ванны с горячей минеральной водой, поступающей из недр гор по артезианским скважинам.
Небо с утра заволокло тучами, в воздухе похолодало, а когда мы наконец разыскали гостиницу «Бреннерпарк-отель унд Спа», расположенную посреди частного парка на берегу речки Осбах, уже накрапывал мелкий холодный дождичек. Баден-Баден – городишко небольшой, привыкший к пышным и торжественным празднествам. На его зеленых улицах и аллеях, по обеим сторонам которых растут рододендроны, азалии и розы, с утра до вечера царит веселье и оживление. Теперь же, однако, городок выглядел притихшим, безлюдным и таинственным.
Молли осталась в «мерседесе» дожидаться меня, а я вошел в просторный и тихий вестибюль гостиницы. Немало мне пришлось поездить по белу свету за последние месяцы. Столько всего пришлось пережить нам обоим с того дождливого серого мартовского дня в глубинке штата Нью-Йорк, когда мы опускали в могилу гроб с телом Харрисона Синклера, и вот мы здесь, в этом заброшенном немецком курортном местечке, и снова идет противный моросящий дождь.
За регистрационной стойкой сидел высокий молодой человек в униформе, взъерошенный и преисполненный служебного рвения:
– Чем могу быть угоден, сэр?
– У меня срочная бумага герру Штосселю, – пояснил я с деловым видом, показав конверт небольших размеров.
Себя я назвал Кристианом Бартлеттом, вторым атташе канадского консульства с Тальштрассе в Мюнхене.
– Передайте, пожалуйста, ему это письмо, – сказал я на немецком языке – хоть с жутким акцентом, но понять вполне можно.
– Да, разумеется, сэр, – с готовностью поднялся портье и протянул руку за конвертом. – Но его здесь нет. Он ушел в полдень.
– Куда же? – поинтересовался я и положил конверт во внутренний карман пиджака.
– Думаю, принять ванну.
– В какое же место?
Он недоуменно пожал плечами:
– Извините, но я не знаю.
* * *
В Баден-Бадене, по сути дела, всего два приличных заведения с ваннами, и оба на Ромерплац: одно со старыми банями, их еще называют Фридрихсбад, а другое – термы Каракаллы. Сначала я зашел в эти термы, опять разыграл сценку с письмом и натолкнулся на равнодушный ответ: герра Штосселя здесь не было и нет. Но в разговор вмешался пожилой служитель и сказал:
– Герр Штоссель сюда не ходит. Поищите его в Фридрихсбаде.
