— Почему она сначала предупредила меня, а потом обо всем рассказала ОВРА?
— Вероятно, подумала, что раз вы проигнорировали ее предупреждение, то сами во всем виноваты. А Вагас, должно быть, сделал нечто такое, что привело ее в ярость.
— Наверное, вы правы. Не могу только понять, почему Беллинетти не знал, где меня найти. Я предупредил Умберто. Кстати, откуда вы знаете, что я ездил в Рим? Я пытался позвонить вам перед отъездом, но никто не брал трубку.
Залесхофф улыбнулся.
— А это как раз конец истории. Обыск у вас в офисе продолжился утром. Разумеется, мы с Тамарой пришли пораньше. Причем понятия не имели, что с вами случилось. Излишне говорить, что мы очень волновались. Вы могли вернуться в отель, прямо им в лапы. Я отправился туда в надежде что-либо узнать, однако там было полно агентов ОВРА, и если бы я стал спрашивать о вас, то сам нажил бы неприятностей. Мы решили, что лучше всего сидеть у телефона — на случай если вы узнаете о случившемся и нам позвоните. Потом, часов около десяти, в дверь тихонько поскреблись, и появился этот ваш парень — Умберто. Колени у него тряслись; он был до смерти перепуган и хотел знать, друг я вам или нет. Я сказал, что друг. Умберто сообщил, что его допросили наверху, а потом отправили домой, приказав не возвращаться, пока его не позовут. Он пришел, потому что беспокоился о вас. Похоже, он вас любит. Паренька спрашивали, где вы, причем не слишком вежливо, потому что у него была рассечена губа, а на скуле красовался здоровенный синяк. Он им не сказал. Повторял, что не знает. Похоже, догадался, кто они такие, и боялся за вас.
— Фашисты убили его отца, — коротко пояснил я.
— Ага! Значит, вам повезло, что вы предупредили Умберто. Он забыл сообщить Беллинетти, который отсутствовал почти весь предыдущий день. Тем не менее он сказал мне, где вы, и я оставил Тамару у телефона, а сам обосновался на вокзале.
Я молчал. Мысли мои нельзя было назвать приятными.
— Ну, — наконец произнес я, — и что мы теперь будем делать?
Залесхофф смотрел в окно.
— Во-первых, сойдем с поезда. Ближайшая остановка у него в Брешии, но сначала будут проверять билеты, а их у нас с вами нет. Кроме того… — Он умолк. — Сколько у вас с собой денег?
Я проверил содержимое бумажника.
— Больше четырехсот лир, почти пятьсот.
— И все? А три тысячи от Вагаса?
— Большую часть я положил в банк.
— Что у вас в портфеле?
— Пижама, смена белья, грязная рубашка, зубная щетка и бритвенные принадлежности.
— Положите зубную щетку и бритвенные принадлежности в карман — и белье тоже, если хотите, и дайте мне чемодан.
— Но послушайте, Залесхофф…
— Потом поговорим, — раздраженно перебил он меня. — Скоро поезд замедлит ход — перед Тревильо.
Я подчинился. Он взял чемодан и внимательно его осмотрел.
— Тут нигде нет инициалов, фамилии, адреса?
— Нет.
— Хорошо. Пойдемте.
Залесхофф вышел в коридор.
— Я пойду через все вагоны до самого последнего, перед багажным. Вы за мной, только не вплотную. Кто-то может удивиться, какого черта я тащу чемодан, когда остановка еще не скоро, а вам лучше не участвовать ни в каких спорах.
Он направился в хвост поезда и исчез из виду. Я медленно двинулся за ним. Внезапно он вернулся и быстро подошел ко мне.
— Возвращайтесь и укройтесь в туалете в дальнем конце вагона. Идет контролер. Не запирайте дверь, а то он будет ждать, пока вы выйдете. Через десять минут после того, как он пройдет, найдете меня в хвосте поезда.
Залесхофф повернулся и вместе с чемоданом исчез в туалете. Я последовал его примеру — в другом конце коридора. Минут пять я провел в тревожном ожидании. Потом услышал, как контролер открывает дверь соседнего с туалетом купе и просит пассажиров предъявить билеты. После долгой паузы вновь донесся звук сдвигающейся двери. Поравнявшись с туалетом, контролер остановился — вероятно, чтобы посмотреть на указатель, — и пошел дальше. Через несколько минут я нашел Залесхоффа в хвосте поезда. Меня почему-то мучили угрызения совести.
— Не понимаю, — раздраженно бросил я, — почему нельзя было купить у него билеты.
— Завтра поймете почему, — загадочно ответил Залесхофф.
Я обратил внимание, что чемодана у него больше нет.
— Выбросил в окно, когда мы проезжали по туннелю, — объяснил он.
— К чему все это, Залесхофф? Честно говоря, я волнуюсь, очень волнуюсь. Думаю, лучше всего мне выйти в Брешии и позвонить в британское консульство в Милане. Если, как вы утверждаете, выдан ордер на мой арест, то подобными глупостями я ничего не добьюсь. Чем раньше я свяжусь с консульством, тем лучше.
— Хотите в тюрьму?
— Конечно, нет. Но о тюрьме не может быть и речи, я уверен. Возможно, штраф, даже крупный, а потом меня попросят в течение двадцати четырех часов покинуть страну. Очень неприятно, но не самое плохое, что может случиться. Господи, я же британский гражданин, известный консульству, уважаемый гражданин, и…
— Британские власти, — перебил Залесхофф, — обычно выручают в любой ситуации, от мелкого воровства до убийства. Другое дело — обвинение в шпионаже. Они шарахнутся от вас словно черт от ладана, как только узнают.
— Вы сами сказали, что меня обвиняют в подкупе.
— Это пока вас не поймали. Потом получите по полной программе.
— Ну ладно. Даже если вы правы, я все равно не вижу альтернативы.
— В безопасности вы можете себя чувствовать только за пределами страны, и именно туда мы направляемся.
— Кажется, вы забыли, — язвительно заметил я, — что у меня нет паспорта.
— Не забыл. Я же сказал — поговорим потом…
— А пока…
— А пока, — перебил он, — вам лучше делать то, что я говорю.
Я пожал плечами:
— Думаю, разницы никакой.
— Разница огромная. Выкурите сигарету. Она успокоит ваши нервы.
— Мои нервы, — огрызнулся я, — в полном порядке.
Залесхофф невозмутимо кивнул:
— Отлично. Через минуту они вам понадобятся. Мы спрыгнем с поезда, когда он замедлит ход на повороте у Тревильо.
Я не ответил. Все происходило слишком быстро. Двадцать минут назад я был относительно благонадежным англичанином, который возвращался домой, справившись с непростой работой. Я предвкушал спокойный ужин, потом пару часов в кино, хотел пораньше лечь и почитать новую книжку. Теперь я превратился в преступника, разыскиваемого итальянской тайной полицией, прятался в туалетах, обманывал билетных контролеров и собирался сойти с поезда весьма необычным путем. Все произошло слишком внезапно. Я никак не мог привыкнуть к новым, невероятным обстоятельствам и подумал, что если ущипну себя посильнее, то, возможно, проснусь в своем гостиничном номере в Риме. Увы: рядом сидел Залесхофф и курил, пристально глядя в окно, а у меня в кармане лежали безопасная бритва, протекающий тюбик крема для бритья и пара американских трусов. Дорожка вдоль рельсов выглядела далекой и опасной — ровная коричневато-серая полоса. Состав двигался быстро, и я не мог понять, выложена она крупными камнями или мелкими. Поезд начал издавать какой-то странный стук. Я пытался выделить его, идентифицировать, а потом сообразил, что это кровь стучит у меня в висках. И вдруг понял, что боюсь — очень боюсь.
Залесхофф тронул меня за локоть.
— Еще минута, потом выходим наружу, на ступеньки, и готовимся прыгнуть. Не забудьте, что нужно расслабиться, если после приземления не сможете удержаться на ногах.
Я молча кивнул и посмотрел на землю.
Мне казалось, что поезд движется так же быстро, как и прежде. Он шел по крутой насыпи между вспаханными полями. Я снова бросил взгляд на землю, проносившуюся мимо. Потом увидел, как Залесхофф берется за рукоятку двери. Безумие, чистое безумие! Мы оба переломаем руки и ноги или попадем под колеса прицепленного за нами багажного вагона.
Внезапно откуда-то снизу донесся скрежет.
— Тормозит. Давайте, прыгайте первым.
Залесхофф открыл дверь, и свист ветра заглушил грохот чугунных колес.
— Спускайтесь, — крикнул он. — Быстро!
Я посмотрел вниз. Четыре ступеньки, потом рельсы. Я ухватился за поручень и сделал три шага вниз. Ветер срывал с меня шляпу. Свободной рукой я натянул ее до самых ушей. Потом повернулся лицом по ходу поезда. Начался поворот, и паровоза я не видел — только длинный конус дыма из его трубы. Внизу с устрашающей скоростью проносилась земля. У меня вдруг закружилась голова, и я поднялся на одну ступеньку.
— Это бесполезно, Залесхофф. Я… — Мне пришлось перекрикивать свист ветра.
Он не понял.
— Потом поговорим. Прыгайте!
Залесхофф стоял выше меня. Его колени упирались мне в лопатки. Я спустился на последнюю ступеньку. Теперь мне были видны колеса, со скрежетом преодолевавшие изгиб рельсов. Я не мог оторвать от них взгляда. Они почему-то напомнили мне машинки для нарезки бекона. В детстве я видел, как такой машинкой мужчина отрезал себе половину большого пальца на руке. Из одной буксы сочилась смазка.
