Поведение его в тюрьме не вызывало нареканий. Жалоб на него не поступало. Начальник тюрьмы, слегка поинтересовавшись этим делом, втайне списал все на горячую ирландскую кровь, которую — он готов был поклясться в этом — распознал в Лимасе.
— Чем вы намерены заняться, выйдя отсюда? — спросил он Лимаса.
Без тени улыбки тот ответил, что намерен начать жизнь сначала, и начальник тюрьмы заявил, что это великолепное решение.
— А что с семьей? — спросил он. — Вы не думаете помириться с женой?
— Я-то думаю, — равнодушно ответил Лимас, — только она замужем.
Сотрудник по надзору за бывшими заключенными порекомендовал Лимасу место санитара в психиатрической лечебнице в Букингемшире, и Лимас не стал спорить. Он даже взял расписание электропоездов до Мерилибона.
— Теперь электричка ходит до самого Грит-Миссендена, — добавил сотрудник. Лимас сказал, что это как нельзя кстати.
И вот ему выдали упакованный в бумагу сверток и отпустили. Он доехал автобусом до Мраморной Арки, а дальше пошел пешком. У него было немного денег, и он решил как следует пообедать. Он собирался дойти через Гайд-парк до Пикадилли, а затем через Гринпарк и Сент-Джеймс-парк до Парламентской площади, пройти мимо Уайтхолла до Стренда, где можно зайти в большое кафе возле станции Чаринг-кросс и заказать отменный бифштекс за шесть шиллингов.
В тот день Лондон был очень красив. Стояла поздняя весна, в парке цвели крокусы и нарциссы. Свежий, прохладный ветер дул с юга — Лимас мог бы бродить так целый день. Но в руках у него все еще был сверток, и ему предстояло от него избавиться. Урны на улицах слишком малы, и было бы нелепо пытаться засунуть сверток в одну из них. Кроме того, не мешало бы кое-что извлечь из свертка, в основном бумаги: страховую карточку, водительские права и его Е.93 (что бы это ни значило) в большом официальном конверте, но вдруг он почувствовал, что ему не до этого. Он сел на скамью и положил сверток рядом с собой, но не слишком близко, а потом еще чуть отодвинулся. Через несколько минут он встал и пошел к аллее, оставив сверток на скамье. Он уже дошел до аллеи, когда его окликнули. Он обернулся — быть может, излишне резко — и увидел человека в плаще армейского покроя, держащего в руках сверток.
Лимас остановился, не вынимая рук из карманов и глядя через плечо на человека в плаще. Тот колебался, вероятно полагая, что Лимас подойдет к нему или хоть как-то выкажет свою заинтересованность, но Лимас оставался безразличен. Более того, он пожал плечами и снова пошел по аллее. Его еще раз окликнули, но он даже не обернулся, понимая, что мужчина последует за ним. Он услышал шаги, быстро приближающиеся по гравию, а затем голос, запыхавшийся и раздраженный:
— Эй, вы! Я ведь вам говорю! — Тут он догнал Лимаса, и тот остановился и обернулся.
— В чем дело?
— Это ведь ваш сверток? Вы забыли его на скамейке. Почему вы не остановились, когда я кричал вам?
Мужчина был высокого роста с вьющимися каштановыми волосами. Оранжевый галстук, бледно-зеленая сорочка. «То ли щеголь, то ли в душе лидер, — подумал Лимас. — Наверное, учитель, выпускник Лондонского экономического колледжа, руководит драмкружком где-нибудь в пригороде. Явно близорук».
— Разрешаю вам его выкинуть, — сказал Лимас. — Мне он не нужен.
Мужчина покраснел.
— Но не можете же вы бросать вот так на скамейке. Это ведь мусор.
— Поверь, приятель, могу, — возразил Лимас. — А вдруг кому-то он пригодится.
Он собрался было идти дальше, но незнакомец продолжал стоять перед ним, держа сверток, словно младенца, обеими руками.
— Ну-ка, посторонитесь, — сказал Лимас. — Да и в чем, собственно, дело?
— Послушайте, — голос незнакомца поднялся на пару тонов, — я ведь хотел оказать вам услугу, почему же вы хамите мне?
— Вы так хотите оказать мне услугу, что преследуете меня уже полчаса?
«Держится он неплохо, — подумал Лимас, — не отступается, хотя я здорово достал его».
— По правде говоря, мне показалось, что мы с вами встречались в Берлине.
— И вы тащились за мной полчаса, чтобы сказать мне это?
— Ну уж и полчаса, ничего подобного. Я увидел вас возле Мраморной Арки и подумал: «Да это, верно, Алек Лимас. Тот самый, у которого я когда-то призанял деньжат». Я работал в Берлине на Би-Би-Си, и там тогда был человек, у которого я одолжил деньги. С тех пор меня мучает совесть. Вот почему я пошел за вами. Хотел убедиться, что это вы и есть.
Лимас молча продолжал разглядывать его, думая о том, что тип этот держится недурно, хотя и не слишком хорошо. Байка была весьма неправдоподобной, но дело не в ней. Главное, что она оказалась наготове, едва Лимас свел на нет ситуацию, которая была поистине классическим поводом для знакомства.
— Я-то Лимас, — сказал он наконец. — А вы, черт побери, кто такой?
Его звали, как он сказал, Эш, с одним «ш» на конце, добавил он сразу же, и Лимас понял, что имя не настоящее. Эш сделал вид, будто не до конца уверен, что Лимас — это Лимас, поэтому за обедом они вскрыли пакет и уставились на страховую карточку, словно — подумалось Лимасу — два подростка на порнографическую открытку. Эш заказывал блюда с чуть меньшей оглядкой на цены, чем следовало бы: сейчас они пили дорогое немецкое вино в память о былых временах. Лимас начал с настойчивых уверений в том, что не может вспомнить Эша, а Эш ответил, что это его чрезвычайно удивляет. И постарался, чтобы Лимас почувствоввл в его голосе обиду. Они встретились на вечеринке, напомнил он, которую давал Дерек Уильямс в своей квартирке на Курфюрстендам (что и впрямь могло иметь место), и там были все парни из газет, Алек наверняка помнит это. Но Алек не помнил. Ну хорошо, но Дерека-то из «Обзервер», того славного мужика, который устраивал замечательные вечеринки с пиццей, он помнит? Нет, у Лимаса чертовски плохая память на имена, и вообще они говорят о пятьдесят четвертом годе, а с тех пор Бог знает сколько воды утекло… Эш (его полное имя Уильям, но, по правде говоря, большинство знакомых зовут его просто Биллом) вспомнил все до мельчайших подробностей. Они пили коктейли, коньяк и creme de menthe, все уже были изрядно под мухой, а Дерек назвал в гости отменных бабенок, полкабаре из Малькастена, ну теперь-то Алек припоминает? Лимас подумал, что и впрямь все вспомнит, если Билл немедленно не заткнется.
Однако Билл не заткнулся, он явно импровизировал на ходу, но делал это неплохо, нажимая в том числе и на секс: он напомнил, как они закончили вечер в ночном клубе с тремя из этих девиц: Алек, парень из политической консультационной службы и Билл, но Билл, к собственному удивлению, обнаружил, что остался без копейки, и Алек заплатил за него, а затем Биллу захотелось прихватить одну из девиц к себе, и Алек ссудил его еще десяткой.
— Господи, — сказал Лимас, — ну, кажется, теперь припоминаю. Конечно, припоминаю.
— Я знал, что вы вспомните, — с блаженной улыбкой отозвался Эш, кивая Лимасу поверх бокала. — А не взять ли нам еще полбутылочки?
Эш был типичным представителем той породы людей, что строит взаимоотношения с остальным миром на принципе спроса и предложения. Или, если угодно, наступления и обороны. Почуяв слабину, он наступал, а натолкнувшись на сопротивление, отступал. Он с одинаковой охотой готов был пить чай у Фортнума и пиво на проспекте Уитби, слушать духовой оркестр в Сент-Джеймс-парке или джаз в подвале на Комптон-стрит, его голос мог сочувственно задрожать, когда он говорил о притеснениях негров в Шапервилле, или налиться гневом, когда речь заходила о том, как обнаглело в Англии цветное население. Лимасу подобное хамелеонство было омерзительно, оно будило в нем зверя: он то и дело загонял собеседника в ловушку, вынуждая его высказать собственное суждение, а затем резко менял точку зрения, так что Эша весь вечер кидало из огня да в полымя. По ходу беседы не раз возникали моменты, когда Эш просто обязан был прервать его — тем более что по счету предстояло платить ему, — но он этого не делал. Грустный коротышка в очках, в одиночестве сидевший за соседним столиком, уткнувшись в книгу по производству шарикоподшипников, мог бы решить (если бы прислушался к их беседе), что Лимас страдает садистскими наклонностями, или (если бы оказался достаточно проницательным) догадаться о том, что подобное обращение с собой может вынести лишь человек, преследующий какие-то тайные цели.
Счет они попросили только около четырех. Лимас попытался было настоять на оплате половины суммы, но Эш и слышать об этом не желал. Он оплатил счет и вынул чековую книжку, намереваясь уладить дело со своим долгом Лимасу.
— Двенадцать гиней, — сказал он и проставил дату.
Потом поглядел на Лимаса, все так же услужливо.
— Полагаю, чек вас устроит?
— Я еще не успел открыть счет, — покраснев, ответил Лимас, — понимаете ли, я только что вернулся из-за границы, нужно было кое-что закончить. Дайте мне чек, и я получу по нему в вашем банке.
