– А они оказались не ложными?
– Мне кажется, что нет.
– Ну-у... кажется!
– У меня, конечно, нет абсолютно достоверных доказательств. Я повторяю, это все общее впечатление. Но ведь во время второй нашей встречи, в четверг, перед ужином, она опять попалась мне на пути. Я хочу подчеркнуть, не я ее искал, а она сама поджидала...
– Поджидала?
– Ну хорошо, пусть не поджидала. Пусть просто встретилась. Но опять же, именно в том самом месте, где мое появление было наиболее вероятным и прогнозируемым, и именно в самое подходящее для этого время.
Заместитель резидента, нахмурившись, на некоторое время погрузился в задумчивость, но, по всей видимости, о чем-то внезапно вспомнив, резко снова поднял свой взгляд на сидящего справа от него оперработника:
– Так, значит, ту нашу легенду... о ваших, якобы родственных связях... с известными однофамильцами... вы так и...
– Нет. В том-то все и дело, – не дал ему договорить оперработник. – Об этом Артюхов «проговорился» ей... и то так... полунамеком... только на следующий день, утром, за завтраком. А я сам потом, когда она периодически заводила разговор на эту тему, в основном отнекивался. Тем не менее, она не только активно шла со мной на контакт, но и... видите, как все, в конечном итоге, обернулось.
– Совпадение плавно перешло в закономерность, – резюмировал слова Иванова Ахаян.
– Можно сказать и так. – Олег немного помолчал. – И никакая она не нимфоманка. Так что, Михаил Альбертович, я боюсь, здесь не все так просто, как кажется на первый взгляд.
– Да кто ж говорит, что просто, – вздохнул Михаил Альбертович и опустил глаза. Немного помолчав, он продолжил, но не обращаясь ни к кому конкретно, а словно рассуждая сам с собой вслух: – Ну... и что мы имеем. В сухом остатке. Олег Вадимович считает, что речь идет о какой-то игре, подставе. Хорошо, проанализируем эту версию. Допустим, что «Матрена» изначально знала о нашем к ней интересе. А может быть, почему бы тогда не предположить... она вполне сознательно сама в нас этот интерес пробудила? Тогда какова здесь роль «Мармона»? Он участвует в игре, или же его использовали «втемную»? Если «втемную», то как тот, кто его использовал, узнал, что он наш агент? И кто вообще затеял всю эту... катавасию? На кого на самом деле работает «Матрена», если работает? Мы думаем, что на ЦРУ. Но это ведь тоже всего лишь предположение. А самый главный вопрос, ради чего все это затеяно? Получается, ради того лишь, чтобы скомпрометировать Минаева? А смысл? Все это, на мой взгляд, как-то уж чересчур... мудрено. С другой стороны, у нас есть это фото. И нам от этого никуда уже не деться. Нет, может быть, действительно это какой-то монтаж. Мы не можем исключать такую возможность. Но тогда надо попросить ОТУ провести тщательную экспертизу снимка.
– Бесполезно, – покачал головой Иванов. – «Умельцы» наши мне сказали, что если это делали профессионалы, и тем более американцы, то установить и подтвердить факт коллажа будет практически невозможно. Они, в этом плане, в цифровой фотографии себе руку уже хорошо набили.
– Обнадеживающая новость, – хмыкнул Бутко. – Тогда что у нас выходит? Все вопросы остаются? – Он посмотрел на сидящего в кресле начальника, который последние пять минут, не подавая голоса, внимательно следил за диалогом своих подчиненных. – И как нам их разрешить?
– Ты прав?.. – промолвил начальник. – Вопросы остаются. И разрешить нам их будет очень непросто. Но есть один человек, который наверняка сможет нам помочь это сделать.
– Вы имеете в виду?.. – выразительно протянул Бутко и кивнул в сторону двери.
– Кого?
– Минаева?
– Да нет, от Минаева в этом деле, я думаю, прока будет не очень много.
– «Матрена». Вы ее имеете в виду? – живо предположил Олег.
– «Матрена» бы помогла, спору нет. Только где она. Ищи-свищи. Да и рычагов у нас нет хороших, чтобы красноречие в ней пробудить. О Яше Серебрянском, в этой связи, естественно, я полагаю, снова вспоминать не будем.
– Тогда... – после некоторого раздумья снова подал голос Иванов.
– Так, все, – оборвал полет его мысли Ахаян. – Викторина закончена. А то вы мне сейчас, я смотрю, нафантазируете. – Он, оперевшись о подлокотники, пружинисто поднялся с кресла и, подойдя к своему дубовому антикварному «бронтозавру», нажал кнопку стоящего на нем переговорного устройства. – Зоя, папа подошел?
– Да, Василий Иванович, здесь, – донесся из аппарата немного искаженный, но узнаваемый голос секретарши.
– Попроси его, – сказал Василий Иванович, но тут же резко отменил распоряжение. – Нет, подожди! – Он посмотрел на сидящего спиной к нему Иванова. – Олег Вадимович!
– Да? – тут же обернулся тот.
– Можно вас попросить встать, – проследив за исполненной просьбой, Ахаян продолжил: – А теперь пройдите на середину кабинета... Так, и внимательно посмотрите на эту картинку. – Начальник кивнул на висящий на стене календарь и, после того как Иванов замер в полустроевой стойке, лицом прямо напротив доктора Гаше, снова нажал на кнопку. – Зоя, мы ждем.
Через несколько секунд оперработник, стоящий спиной к входной двери, не то чтобы услышал, а скорее инстинктивно почувствовал, что эта дверь неторопливо отворилась, и в кабинет кто-то вошел. Он тут же услышал новую вежливую команду, отданную тем же голосом: «А теперь, Олег Вадимович, будьте любезны, повернуться на сто восемьдесят градусов». Олег повернулся и обомлел.
Прямо перед ним стоял пожилой невысокий мужчина, с густой шапкой седых волос на массивной голове, вросшей в его широкоплечее, коренастое тело. В левой руке мужчина держал какой-то допотопный и очень потертый портфель из крокодильей кожи, и, сдерживая улыбку, прямо, в упор, смотрел на своего молодого визави.
– Господин Ван И? – выдавил ошарашенный визави.
– Это по-китайски. У них, если помните, я вам говорил, фамилия идет впереди. А если по-нашему, то все наоборот. И Ван. Ну а учитывая некоторую разницу в возрасте, то не возбраняется употреблять с отчеством: Иван Прокофьевич. Ну... что, со свиданьицем на родине, – «перевернувшийся» господин Ван И протянул Олегу свою широкую ладонь.
Олег, выразительно хмыкнув и покачав головой, пожал протянутую ему руку, вернее, правильнее было бы сказать, дал пожать свою и выразительно при этом произнес.
– Ни чифань ла ма?
– Ши, сесе[93], – старик улыбнулся и склонил голову в почтительном поклоне, затем внимательно посмотрел на задавшего вопрос. – Нинь хуй шо чжун-го хуа-ма?[94]
– Э-э... – затряс головой и развел руками Иванов.
– Ну вот и нецензурщина пошла, – обмениваясь рукопожатиями с вновь прибывшем гостем, констатировал хозяин кабинета и перевел взгляд на зачинщика предыдущего диалога. – А ты чего затрясся. Отвечай: «Во бу-хуй шо» – «Не говорю, не знаю».
Иван Прокофьевич повернулся к вставшему со своего места Бутко.
– А это, Иван Прокофьич, – кивнул ему Ахаян, – позволь представить тебе – наш парижский резидент. – Заметив тут же брошенный в его сторону удивленно-настороженный взгляд Михаила Альбертовича, он поправился: – Формально пока еще зам. Но... в потенции...
– Вот как. Ну что ж, очень рад познакомиться, – старик сделал несколько шагов вперед и повторил ритуал приветствия с только что представленным ему персонажем.
– Михаил, – произнес Бутко, ощущая явно не стариковскую силу и цепкость кисти, прочно вместившей в себя его тоже не маленькую руку.
– Михаил, – задумчиво повторил его визави. – «М». А по отчеству как, случайно, не на «А»?
– На «А», – после небольшой паузы, немного недоуменно протянул Михаил Альбертович, отводя назад руку и бросив быстрый взгляд на Ахаяна.
– Ну что ж, тогда потенция угадана верно, – продолжил Иван Прокофьевич. – «М» и «А» – самое удачное сочетание начальных букв имени для человека, готовящего себя в руководители.
– Почему? – вопросительно поднял вверх бровь носитель этого сочетания букв.
– Очень просто. Буква «М» означает трудолюбие и педантичность. «А» – силу и власть. – Старик, внимательно следящий за выражением лица своего собеседника, слегка покачал головой. – Я вижу, вы не верите, а зря. Имя человека, на самом деле, несет в себе важнейшую закодированную информацию.
– О чем?
– Не о чем, а о ком. О вас, о его носителе. Образно говоря, имя – это тот ключ, которым отпирается замочек или... потайная дверца вашей личности. – Седовласая голова повернулась в сторону Иванова. – Да?
Иванов, громко хмыкнув, покачал головой и опустил глаза.
Иван Прокофьевич кивнул на него стоящему рядом, сбоку, Ахаяну:
– Смеется. На пароходе смеялся, не вслух, правда, про себя, и сейчас вон тоже. Что же это у нас, Вась, за молодежь-то за такая пошла. Сплошные, понимаешь, скептики какие-то все. Нигилисты. То ли дело мы. Сказал нам один... мыслитель: «Материя первична». Мы – под козырек. Сказал другой: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Троекратное ура, без раздумий.
