— Завтра мы уезжаем с господином директором. На несколько дней. Вернёмся, и я отыщу вас.
— Хорошо. Значит, до вашего возвращения.
К концу рабочего дня автомобиль ждал директора у подъезда.
— Машина готова, — сказал Аскер, распахивая перед Кюмметцем дверцу. — Можем ехать хоть сейчас.
— Обращаясь ко мне, надо добавлять «господин директор», — ворчливо напомнил Кюмметц, хотя в душе был доволен расторопным и исполнительным шофёром.
1
Утром Аскер и Кюмметц покинули Остбург. Путешествие начали рано, и часам к десяти машина уже въезжала в Берлин. Огромный город был мрачен, молчалив. Шёл дождь, по краям мостовых текли мутные ручейки. Вода несла в канализационные решётки щепу, обрывки бумаги и прочий мусор, смытый с тротуаров. То и дело попадались дома без крыш, без окон, одиноко торчащие стены, иссечённые осколками, покрытые копотью, в которой дождевые струи промыли длинные грязно-серые полосы. Такими же унылыми, бесцветными показались Аскеру немногочисленные прохожие — мокрые, сгорбленные фигурки, торопливо шлёпавшие по лужам.
Итак, путешествие началось. Что принесёт оно?
Освенцим!.. Название этого гитлеровского концлагеря все чаще появлялось в документах советской разведки. И было очень полезно добыть побольше сведений об Освенциме.
Мысли Аскера перенеслись к Висбаху. Первая встреча с ним ничего не дала. Разумеется, Аскер и не надеялся разобраться в человеке, побеседовав с ним несколько минут. Но какое-то впечатление, пусть самое поверхностное, должно же было остаться! А его не было…
Директор прервал размышления Аскера.
— Ведите машину через центр, — сказал он. — Едем в Бреслау, там и заночуем.
Они миновали Шпандау, затем проехали по другому району Берлина — Моабиту, свернули на широкую Унтер-ден-Линден. Здесь пришлось замедлить ход — по улице сплошным потоком двигались военные грузовики и бронетранспортёры.
— Сворачивайте, — распорядился директор, когда проехали под Бранденбургскими воротами, миновали рейхстаг и Тиргартен, — проедем мимо аэродрома Темпельхоф, там начинается великолепнейшее шоссе.
Аскер повиновался. Вскоре машина выбралась из города и устремилась на юго-восток.
Кюмметц сказал правду. Дорога и впрямь была хороша, Выложенная большими бетонными плитами, Широкая и ровная, она будто сама стлалась под колёса автомобиля. И Аскер все увеличивал скорость.
— У вас прекрасный автомобиль, господин директор, — сказал он, чтобы поддержать разговор. — Я ездил на многих марках, но никогда ещё не водил «бьюик». Видимо, трофей?
Кюмметц кивнул.
— Эти американцы умеют делать автомобили, — проворчал он. — Что правда, то правда.
— Нет! — Аскер оторвал от руля и значительно поднял руку. — «Бьюик» хорош, но я бы не променял «мерседес» или, скажем, «хорх» ни на какие «бьюики» или «линкольны». И мотор, и коробка скоростей, и система подвески — все несравнимо, господин директор!
— Да, это и моё мнение. — Кюмметц с интересом взглянул на водителя. — Давно вы за рулём, Губе?
Аскер рассмеялся.
— Вот не поверите, господин директор. Но бывает же так! Вы задаёте вопрос, а я должен ответить — сегодня у меня юбилей: исполняется двадцать восемь лет мне самому и десять лет моему шофёрскому удостоверению.
Он полез в нагрудный карман, извлёк и передал Кюмметцу документ.
Директор считал себя добряком и демократом. Кроме того, он хорошо помнил указание фюрера, сделанное ещё до войны, на одном из партейтагов в Мюнхене, о необходимости крепить единство германской нации, наций господ и покорителей мира. Поэтому, просмотрев удостоверение и найдя его в полном порядке, Кюмметц сказал, что следует отметить этот двойной юбилей. Вон, впереди, зеленеет лужайка и на ней — группа деревьев. Там они и сделают привал. Кстати, давно наступило время завтракать.
Проговорив это, Кюмметц взглянул на шофёра и с удовлетворением отметил на его лице смущение и признательность.
— Мы с вами немцы, Губе. Мы немцы, и этим все сказано! — Кюмметц снисходительно похлопал шофёра по плечу.
Путники провели на лужайке полчаса. Аскер расстелил на траве газету, уставил её припасами — у Кюмметца оказался солидный запас еды. Директор извлёк из кармана плоскую флягу с гофрированной пробкой.
— Спирт, — сказал он, отвечая на вопросительный взгляд шофёра. — Этот спирт, Губе, панацея от всех несчастий и бед.
Кюмметц выпил и предложил флягу Аскеру.
— Нельзя, — проговорил Аскер. — Когда я за рулём, в рот не беру ни капли.
Директор одобрительно кивнул. Это была проверка, которую он устроил новому шофёру.
Кюмметц вновь выпил, налил себе ещё, затем опрокинул и четвёртый стаканчик. Тощий затылок и дряблые щеки директора порозовели, в глазах зажглись огоньки. Длинными тонкими пальцами он то и дело отправлял в рот большие куски холодной свинины, громко чавкая и щуря свои и без того небольшие глаза.
Ел Кюмметц долго и жадно. Наконец с завтраком было покончено. Директор завинтил флягу, поднёс к уху, взболтнул и с сожалением покрутил головой. Затем встал, походил по траве, разминая затёкшие ноги. Аскер собрал остатки еды и отнёс в машину.
— Продолжаем путешествие, — сказал Кюмметц, закурив и усевшись в автомобиль.
Спирт скоро подействовал. Директор сидел, привалившись к борту машины, улыбался и что-то негромко напевал.
— Но вы не спрашиваете, Губе, за каким чёртом понесло меня в этот Аушвиц? — вдруг проговорил он, хитро взглянув на Аскера.
Аскер пожал плечами.
— Я полагал, это меня не касается, господин директор.
— Вы верно полагали. — Кюмметц качнулся. — Но вы хороший шофёр, и я посвящу вас. Мы едем за людьми. За новыми рабочими для завода.
— Но у вас и так трудится много пленных.
— А теперь… их будет гораздо больше!
Речь Кюмметца стала отрывочной, бессвязной. Он вдруг смолкал на полуслове, потом торопливо выкрикивал фразу. Временами голос его спускался до шёпота, и тогда Аскер вообще не мог ничего разобрать. Все же он понял, почему директор так спешил с отъездом. Оказывается, военные власти Остбурга предупредили, что скоро с завода будет взята в вермахт новая большая группа рабочих-немцев, и Кюмметц должен успеть заменить их пленными.
— А почему мы едем так далеко?
— Э, мне предложили людей из окрестных лагерей: «Берите, герр Кюмметц, что вам нравится!» — Директор гневно качнул головой. — Берите!.. А что я там найду, если уже давно перерыл весь контингент? Ведь не дремлют и директора других заводов.
— Конечно, — подтвердил Аскер.
— И тут вмешалось провидение, Губе. Оно явилось в образе моего старинного друга, который неожиданно приехал в Остбург по делам службы. О, мой друг занимает высокий пост. Конечно, он нашёл, как мне помочь. Два пятиминутных разговора по телефону с Берлином — и я получил право как следует порыться в Аушвице!
— И все же вы могли бы не ехать так далеко, господин директор. Я слышал, большой лагерь есть возле Веймара — это куда ближе.
— Бухенвальд?
— Да.
Кюмметц затряс головой, визгливо рассмеялся.
— Браво, Губе! — воскликнул он. — Вы мне все больше нравитесь. Но я уже был в том лагере. Был, понимаете? Я забрался в Бухенвальд ещё весной, мой мальчик! О, у меня отличные связи, и для Бухенвальда я не искал бы протекции. Заместитель коменданта лагеря — мой племянник. Понимаете, племянник? И все же мне нечего делать в Бухенвальде. Там действуют люди Крупна и Хейнкеля. А после них мало что остаётся…
2
Часам к пяти прибыли в Бреслау. Утром путешествие продолжалось. Вскоре замелькали городки Верхней Силезии — Опельн, Беутен, Катовице. В этих местах год назад Аскер действовал под именем оберштурмфюрера Краузе, выслеживая руководителя агентурной школы, здесь, в лесном убежище, он и повстречал впервые Оскара Шуберта…
Проехав Катовице, машина свернула на юг. Спидометр «бьюика» отсчитал ещё километров тридцать. Впереди замаячили какие-то строения. Местность была всхолмлена. Машина взлетела на возвышенность, и строения стали видны лучше.
— Аушвиц, — сказал директор.
Аскер с удивлением вглядывался в раскрывшуюся перед его глазами картину. Ему не раз приходилось видеть гитлеровские концентрационные лагеря на Востоке. Это были участки, наспех огороженные колючей проволокой, где вкривь и вкось торчали грубо сколоченные бараки, тёмные и смрадные. А иной раз не было и бараков — только огороженная ржавой проволокой и рвами земля, на которой вповалку лежали, умирая голодной смертью, люди. Теперь же он видел огромную территорию, тщательно распланированную и, казалось, благоустроенную. Большие бараки стояли ровными рядами, полускрытые зеленью деревьев. Лагерь во всех направлениях пересекали прямые, широкие дороги. В стороне высилось квадратное сооружение — по виду фабрика или завод, из труб которого шёл густой дым и вырывались языки пламени.
