Ренли отошел от Керридена, взял из ящичка на камине сигарету и закурил.
— Дело необычное, — начал он, глядя на тлеющий кончик своей сигареты. — И очень опасное. Я не знаю никого, кто смог бы выполнить его лучше, чем вы. Мы сами уже пробовали, но тщетно. Если вы откажетесь, просто не представляю, кто этим займется.
— Так в чем же все–таки дело? — резко спросил Керриден.
— Нужно найти и уничтожить одного человека, — ответил Ренли. — И мы хотим поручить это вам.
1.
“Вам заплатят тысячу фунтов. Половину сразу, половину после окончания работы”.
Пока Керриден, сидя в кресле, слушал Ренли, эта фраза не переставала звучать в его ушах. “Половину сразу, половину после окончания работы”… Всякий раз разговор о рискованном деле начинался именно так. Репутацию удачливого исполнителя опасных операций Керриден завоевал себе без труда. Несколько преувеличенные слухи о его подвигах во время войны заставляли людей думать, что он — сорви–голова, которому море по колено. К нему обращались те, кто боялся рисковать своей собственной шкурой… У каждого из них от денег оттопыривались карманы и одинаково блестели глаза — маленькие глазки, похожие на пуговицы. Он слушал этих типов с таким же вниманием, как слушал сейчас Ренли, торговался с ними, поднимая цену, объяснял план будущих действий. Они по секрету доверяли ему свои тайны, делились своими страхами и радовались, что нашли верного человека — сильного, ни перед чем не останавливающегося, презирающего опасность. И все попадали под его обаяние, покупались на прямую и открытую манеру поведения и доверчиво выплачивали аванс… Понимание приходило позже, когда день или два спустя Керриден как бы случайно находил клиента и спокойно заявлял, что он передумал и советует найти другого исполнителя или вовсе отказаться от дела. Некоторые храбрились и требовали деньги назад, но под холодным жестким взглядом теряли уверенность и делали вид, что шутят. Керриден отвечал всегда одно и то же: “Можете на меня жаловаться” и не спеша уходил, засунув руки в карманы, надвинув шляпу на глаза, насмешливо улыбаясь.
“Половину сейчас, половину после окончания работы”… Такого рода доходы позволяли ему недурно жить. И, слушая Ренли, он думал, почему бы и этому предложению не разделить участь предыдущих.
Только предложение, которое ему сейчас делали, не было похоже на предыдущие. И эти трое не были похожи на тех, кто прибегал к его услугам раньше.
Ренли обратился к Жанне:
— Думаю, лучше мне продолжить одному. Но если хочешь остаться…
Девушка вышла, даже не взглянув на Керридена, и тот, к своему удивлению, почувствовал, что комната с ее уходом опустела.
Ренли достал из шкафа бутылку виски и два стакана,
— Немного рановато, но, тем не менее, выпьем.
Он плеснул в стаканы и протянул один Керридену.
— Когда Жанны нет, я могу говорить свободно. В сущности, эта история выглядит бредовой… За ваше здоровье, — добавил он, поднимая стакан.
Керриден кивнул и сделал глоток. Если удастся вытащить из Ренли пятьсот фунтов, можно будет оплатить операцию для Эффи… У него потеплело на душе при мысли о том, как она обрадуется. Надо хорошо сыграть свою роль, и тогда есть шанс выйти из этой комнаты с деньгами в кармане.
— Да, необычная история, будто из книги, — задумчиво повторил Ренли. — Трудно представить себе, что она произошла в действительности. Между тем… Вам не показалось, что Жанна немного… странная?
— Вы все такие, — холодно ответил Керриден. — Забавная троица. Секретное общество, что ли?
— Что–то в этом роде, — улыбнулся Ренли. — Вы отлично поймете нас — сами прошли через все это. Потому мы и решили обратиться к вам. Знаем, вы нас не выдадите… даже если не согласитесь помочь.
— Не выдам, — подтвердил Керриден. — Но вовсе не обязательно приму вашу работу. Ближе к делу.
— Конечно. — Ренли помолчал немного, потом продолжил: — Мы трое — это все, кто остался от небольшой группы людей, которые участвовали во французском Сопротивлении. Вначале нас было девять: два француза — Пьер Гурвиль и Жорж, две француженки — Жанна и Шарлотта, два поляка — Ян и Любош и трое англичан — Гаррис, Мэллори и я.
— Понятно, — буркнул Керриден.
Такие небольшие группки были ему хорошо знакомы. Во время войны он часто по долгу службы имел дело с горстками патриотов, действующих самостоятельно и почти фанатично.
— В основном, мы пускали под откос поезда, — рассказывал Ренли. — Нам постоянно приходилось менять места, прятаться днем и выходить на операции по ночам. Мы проделывали чертовски сложную и трудную работу.
Его единственный глаз зажегся лихорадочным блеском.
— Нашим командиром был Пьер Гурвиль, человек необычайно отважный и сообразительный. Замечательный человек… Я не стану утруждать вас мелочами. Скажу только, что ради него мы были готовы на все, а без него ничего не могли бы сделать. Он отлично разбирался в людях, знал, кому что поручить и как оптимально использовать наши возможности. Он вдохновлял нас на самопожертвование… Жанна и Гурвиль любили друг друга, — тихо продолжал Ренли. — Они составляли единое целое, если можно так выразиться. Это была не просто любовь, а нечто большее: слияние двух умов, двух сердец, двух душ.
Он посмотрел на свой стакан и нахмурил брови.
— Из меня плохой рассказчик, но вы должны понять, это очень важно. Они жили друг для друга… И друг для друга, не раздумывая, умерли бы. Трудно передать…
— Ладно, ладно, — пробормотал Керриден, пытаясь скрыть свое нетерпение. — Ну, а потом, очевидно, кто–то из вас предал этого Гурвиля.
Ренли бросил на него пронзительный взгляд.
— Конечно, вам все равно, вы ведь не знали Пьера. Но в общих чертах… да, именно так.
Керриден допил виски. Теперь ему было ясно, о чем пойдет речь. Предательство — не чудо на белом свете.
— Ну, а я — то чем смогу вам помочь?
— Сейчас объясню, — ответил Ренли. — Буду, насколько могу, краток. Жанна, Мэллори и я попались. Мы отправились на задание и по собственной ошибке были схвачены. Не стану докучать вам подробностями. В гестапо знали, что мы из группы Гурвиля. Нас допрашивали. Но интересовались они только Пьером, так как пока он оставался на свободе, поезда шли под откос. Жанна и Мэллори присутствовали на моем допросе. — Он поднес руку к шраму и посмотрел на Керридена с честной улыбкой. — Я не продемонстрировал особого мужества. Я даже кричал, когда не мог перенести боль…
— Ничего удивительного, — вставил Керриден, нервно усмехнувшись.
— Да… Гестаповцы хотели знать, где скрывается Пьер, но мне удалось вытерпеть все… Наконец, они устали. Надо сказать, что я был не в лучшей форме. Тогда они занялись Жанной. Я не сомневался, что от нее им ничего не добиться, но они думали иначе и старались вовсю. А потом вновь взялись за меня. Я потерял сознание… Позже Жанна рассказала мне, что произошло. — Неожиданно он встал и начал ходить по комнате. — Не могу понять!.. Мэллори сознался. Не успели они за него взяться, как он заявил, что скажет все.
Воспоминания разволновали Ренли. Его лицо выражало адскую муку.
— Мне выкололи глаз, а рука была в таком плачевном состоянии, что ее пришлось ампутировать. Что касается Жанны… Сами понимаете, что с ней вытворяли. Сколько же мы вынесли, и подумать только — зря.
Он подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Когда со всем этим было покончено, нас троих поместили в одну камеру. Я сходил с ума от боли, Жанна истекала кровью. Мэллори держался в стороне и выглядел спокойным… Жанна буквально бросалась на него! Она плакала, кричала, поносила его последними словами. Мэллори же только один раз открыл рот, чтобы сказать: “Ну неужели вы не понимаете, идиоты! Они бы мучили нас до тех пор, пока кто–нибудь не заговорил бы. Пьер поймет — это превратности войны”.
Керриден слушал вполуха. Он раздумывал. Пятьсот фунтов! А может, и больше. Надо поторговаться. Да, почему бы не поднять цену?
2.
— Нужно рассказать вам некоторые подробности о Мэллори, — продолжал Ренли, снова наполняя стаканы. Керриден заметил, что его рука дрожит. — Брайан Мэллори был пилотом и попал к нам, убежав из лагеря для военнопленных. Парень — выше всяких похвал. Красивый, решительный, неунывающий, до войны, как видно, хорошо обеспеченный… К нему сразу чувствовалось доверие. Он совершил фантастический побег, убив двух часовых, неделями спасаясь от преследования… Пьер не раз говорил, что Брайан — лучший член нашей группы, а Гурвиль понимал толк в людях. Мэллори был очень отважен и будто шутя ходил на самые рискованные операции. Мы считали его сильным и верным человеком.
— Я встречал немало таких типов, — заметил Керриден. — Они великолепно держатся, пока не запахнет жареным. Тогда они буквально преображаются — нет внутреннего стержня.
