Майрон открыл было рот, но промолчал. Ничего себе.
— Сюрприз! — возопила Синди. — Я сама придумала это платье для подружки невесты. Подарок вам обоим.
— Мы еще даже не назначили день свадьбы.
— Подлинная красота выдерживает испытание временем, мистер Болитар. Право, мне очень приятно, что вам понравилось. Сначала я думала о цвете морской волны, но потом решила, что оттенок фуксии теплее. А я люблю теплые тона. По-моему, Тереза тоже, я ведь не ошибаюсь?
— Все верно, — кивнул Майрон. — Она обожает фуксию.
Верзила Синди озарила его улыбкой: крохотные зубы в огромном рту, — увидев такое, дети обычно кричат от страха. Майрон улыбнулся в ответ. Видит Бог, он любил эту большую безумную женщину.
— Эсперанса здесь? — Он указал на дверь слева.
— Да, мистер Болитар. Сказать ей, что вы пришли?
— Сам скажу, спасибо.
— В таком случае не будете ли так любезны предупредить, что я подготовлюсь к примерке через пять минут?
— Непременно.
Майрон тихо постучал в дверь и вошел. Эсперанса сидела за столом. На ней было платье цвета фуксии. В отличие от Верзилы Синди стратегически важные лохмотья делали ее похожей скорее на Рэкел Уэлч из фильма «Миллион лет до нашей эры». Майрон подавил смешок.
— Одно слово, — бросила Эсперанса, — и ты труп.
— Moi?[10] — удивился Майрон. — Впрочем, мне кажется, тебе больше подошел бы цвет морской волны. Ты не из тех, кто любит теплые тона.
— На двенадцать у нас назначена встреча, — сказала Эсперанса.
— К тому времени я вернусь, и, надеюсь, ты переоденешься. Лекс больше кредиткой не пользовался?
— Никаких сведений нет.
Она даже не подняла головы, демонстрируя, что полностью погружена в изучение какого-то лежащего на столе документа.
— Ясно, — сказал Майрон, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более непринужденно. — И когда же ты вчера ночью вернулась домой?
— Не беспокойся, папочка, комендантский час не нарушила.
— Я не о том.
— Именно о том.
Майрон окинул взглядом несколько стоявших у нее на столе семейных фотографий — довольно-таки банальных, но, в общем, естественных.
— Не хочешь поговорить об этом?
— Нет, доктор Фил, не хочу.
— Ладно.
— И не надо делать постное лицо. Вчера я лишь немного пофлиртовала.
— Я тебе не судья.
— А ведешь себя как судья. Ладно, куда ты наладился?
— К Сьюзи, в теннисную академию. Уина видела?
— По-моему, он еще не пришел.
Майрон поймал такси и выехал на набережную Гудзона. Академия Сьюзи располагалась неподалеку от пристаней Челси, в здании, которое выглядело — а может, и было — огромным белым пузырем. Стоит выйти на корт, и из-за давления воздуха, при помощи которого этот пузырь надувается, у тебя начинается шум в ушах. Всего кортов было четыре, на каждом с инструкторами играли молодые женщины и девочки-подростки. Сьюзи, при всех своих восьми месяцах, тренировала на первом, показывая двум дочерна загоревшим девицам с конскими хвостами, как следует выходить к сетке. На втором корте отрабатывались удары справа, на третьем — слева, на четвертом — подачи. Кто-то расставил по углам зоны подачи круги — вроде как мишени. Сьюзи заметила появление Майрона и подала ему знак немного обождать.
Майрон прошел в отдельное помещение рядом с кортами. Здесь расположились мамаши, все в белом, как принято в теннисе. Это единственный вид спорта, где зрители любят одеваться как участники, словно их могут внезапно вызвать на корт. В то же время — Майрон понимал, что это нарушение правил «политкорректности» — во всех этих мамашах в белом было что-то соблазнительное. И он присматривался к ним. Не плотоядно — на это ему ума хватало, — но все же присматривался.
Похоть, если, конечно, это можно так назвать, быстро прошла. Матери следили за дочерьми с неусыпным вниманием, как будто от каждого удара зависела чуть не вся их жизнь. Глядя сквозь венецианское окно на Сьюзи, наблюдая за тем, как она, посмеиваясь, разговаривает о чем-то с ученицей, Майрон вспомнил ее собственную мамашу, которая употребляла слова вроде «драйв» или «концентрация», скрывая за ними то, что на самом деле следовало бы назвать врожденной жестокостью. Иные считают, что родители из кожи вон лезут, потому что сами в какой-то степени живут в своих детях, но это сомнительно, поскольку сами-то себя они бы так загонять не стали. Мать Сьюзи хотела сделать из дочери теннисистку и считала, что для этого необходимо отбросить все, что могло доставить ей радость или внушить самоуважение, заставив целиком зависеть от того, насколько умело она орудует ракеткой. Выиграешь — молодец. Проиграешь — кому ты нужна? Она не просто лишала дочь любви, она не давала ей хоть в малейшей мере ощутить себя как личность.
Майрон вырос в эпоху, когда дети во всех своих бедах винили родителей. Многие стали нытиками, обыкновенными нытиками, не желающими взглянуть в зеркало и попытаться взять себя в руки. Поколение Обвиняющих, которые ищут недостатки у всех и каждого, кроме самих себя. Но Сьюзи Ти была не такой. Она мучилась, она боролась, пытаясь восстать против всего связанного с теннисом, покончить с ним, но в то же время любила игру и дух соревнования. Корт сделался для нее одновременно пыточной камерой и единственной отдушиной, и примирить одно с другим было необычайно трудно. В какой-то момент это с почти фатальной неизбежностью привело к наркотикам и саморазрушительным загулам, и в конце концов даже Сьюзи, у которой как раз было право задать вопрос «кто виноват?», посмотрела в зеркало и нашла ответ.
Майрон сидел, перелистывая страницы теннисного журнала. Через пять минут тренировка закончилась и ученицы потянулась с корта. По мере того как они удалялись от накачанного воздухом пузыря, их улыбки угасали, а головы опускались под строгими взглядами матерей. Сьюзи вышла последней. Чья-то мамаша остановила ее, но Сьюзи быстро свернула разговор. Не замедляя шага, она прошла мимо Майрона и кивком пригласила следовать за ней. Движущаяся мишень, подумал Майрон. Родителям нелегко попасть в цель.
Сьюзи вошла к себе в кабинет и закрыла дверь за Майроном.
— Ничего не выходит, — сказала она.
— Что не выходит?
— Академия.
— А мне кажется, девчата неплохие.
Сьюзи тяжело опустилась на стул.
— Я затевала все это, надеясь осуществить мечту — создать теннисную академию для самых одаренных, которая, однако, оставит им время и возможность дышать, жить, развиваться. Я исходила из того, что такой подход позволит девочкам лучше справляться с разного рода проблемами, сделает их жизнь богаче, но полагала также, что в дальней перспективе они и играть будут лучше.
— И?..
— Но кто скажет, насколько далека эта дальняя перспектива? Ясно одно: пока ничего не получается. Лучше они не играют. Если девочки знают только теннис, а живопись, театр, музыка, друзья их не интересуют, то и играют сильнее. Те, кто хочет вышибить противнику мозги, стереть в пыль без всякой жалости, те и выигрывают.
— Ты действительно так считаешь?
— А ты нет?
Майрон промолчал. Она продолжила:
— И родители это видят. Наверное, здесь их отпрыскам лучше. Они не так быстро вспыхивают и выгорают, но лучших-то отправляют на сборы, где их гоняют в хвост и в гриву.
— Это близорукий подход, — заметил Майрон.
— Может быть. Только если они вспыхнут в двадцать пять, это будет поздно, карьеры уже не сделаешь. Выигрывать нужно здесь и сейчас. Мы-то с тобой это понимаем, Майрон, верно? Спортивными талантами нас Бог не обидел, но если ты лишен инстинкта убийцы — того, что делает тебя великим бойцом, хотя и не великим человеком, — в элиту не пробиться.
— И тебе кажется, в нас с тобой был заложен этот инстинкт? — спросил Майрон.
— В меня — нет. Вместо него была мамаша.
— А в меня?
— Помню, как ты играл за Университет Дьюка в финале Студенческой лиги, — улыбнулась Сьюзи. — У тебя было такое выражение… Лучше умереть, чем проиграть.
Какое-то время оба молчали. Майрон разглядывал теннисные трофеи — блестящие безделушки, свидетельствующие о спортивных достижениях Сьюзи.
— Так ты действительно вчера видел Китти? — прервала она наконец молчание.
— Да.
— А брата?
— Может, Брэд там и был, — покачал головой Майрон, — но его я не видел.
— И тебе пришло в голову то же, что и мне?
— Думаешь, именно Китти выложила это послание — «ЧУЖОЙ»? — Майрон поерзал на стуле.
— Я просто рассматриваю такую возможность.
— Давай не будем спешить с выводами. Ты сказала, что хочешь показать мне что-то связанное с Китти.
— Да. — Сьюзи принялась покусывать губы, чего Майрон уже давно за ней не замечал. Он выжидал, позволяя ей собраться с мыслями. — Понимаешь, вчера, после нашего разговора, я решила, что надо осмотреться.
