– Что ты там шуруешь?– спросила нищенка.
– Может быть, у него есть там адрес, по которому можно сообщить о несчастном случае,– ответил ей бродяга.
– Не будь жлобом, Бебер. Читать ты не умеешь. Ничего не бери у этого парня…
Я потянулся. Это было прекрасно – иметь возможность вытянуться. Даже если это вызывало боль и происходило в негостеприимной обстановке под мостом, который укрывал от моросящего дождя, но не от ветра. В первый раз, когда я приходил в себя… Мои лодыжки, колени, кисти рук и локти были связаны, и освободиться от этих пут было так же сложно, как получить отсрочку от уплаты налогов. Впрочем, я не пытался (с налогами такое бывало). Я находился в странном месте. Темном, полном какой-то странной жизни, вороватыми движениями. Место не очень теплое и где пахло опилками, кукурузой или каким-то другим подобным злаком. Я не знаю почему, но мне захотелось свистнуть, только тогда я заметил, что во рту у меня кляп, а на глазах повязка. Я перевернулся и зацепил какой-то предмет, что вызвало оглушительный грохот (так мне, по крайней мере, показалось), хлопанье крыльев. Затем канарейка разорвала тишину сердитой трелью, заворковал голубь. Я был у торговца птицами. И сам я тоже был хорошенькой птичкой, голубем в клетке, как и все прочие.
– Поверни его лицом к ветру и дай ему глоток красного,– посоветовала нищенка.
– Это мой кореш,– повторил бродяга.
Он чиркнул спичкой.
Шум, поднятый разбуженными птицами, не привлек ничьего внимания. Только много позже пришел какой-то тип, которого я не увидел из-за повязки на глазах, а лишь почувствовал, тип нервный, суетливый. Он еще раз обшарил мои карманы, поставил меня на ноги и… потом ничего. Это был второй удар дубинкой за вечер. Потом я опомнился на берегу реки, уже без пут, ползущим к воде, рискуя свалиться вниз и утонуть. Бродяга сказал, что меня выбросили из автомобиля. Наверно, я бредил. Концы не сходились с концами. На меня напали, оглушили дубинкой, связали, бросили одного посреди птиц, затем приобщили к уличному движению снова. Мне не задали ни одного вопроса. По всей вероятности, я бредил. И видимо, продолжал бредить. Все это было ни на что не похоже. А где мой бумажник?…
Сквозняк загасил первую спичку. Вторая была зажжена, и желтоватое пламя не потухло. Видимо, они зажгли свечу. Сквозь туман я увидел, как бродяга поднял вверх мой бумажник и протянул своей товарке, такой же оборванной, как и он сам:
– На, Дюссеш, раз ты умеешь читать, давай…
– Это фараон,– сказала нищенка после небольшого молчания.– Я же говорила тебе, что у нас будут неприятности…
– Фараон или не фараон, это мой кореш. Я его спас. Он об этом вспомнит. А раз он фараон, то подмогнет нам…
– Это не настоящий легавый. Это частный детектив. Ты знаешь, что это такое, Бебер?
– Нет! Это – легавый, или не легавый?
– Это легавый, который не легавый.
– О! Черт! Отдай мне кошелек, чтобы я снова засунул его в карман его пальто.
– Я знаю этого человека,– сказала Дюссеш изменившимся голосом.– Его и его брательника…
Бродяга, стоя во весь рост, возвышался надо мной. Затем нагнулся, держа в руке мой бумажник.
– Мы ничего у тебя не смыли, приятель. Мы не ворюги, понятно? Но ты не забудешь нашу заботу, а?
Он сунул бумажник в мой карман. Свет погас. Я услышал, как одна бутылка стукнулась о другую. Потом буль-буль-буль и многозначительное причмокиванье языком.
– Эй! Дюссеш! – запротестовал бродяга.– Ты хлебаешь втихаря, когда не видно?
Она выругалась и ответила:
– Это согревает.
– Дай глотнуть.
– Нет, сначала я дам ему,– прошамкала нищенка.
Я почувствовал, как она подошла ко мне:
– Посвети, Альберт, я посмотрю на рожу нашего гостя.
– Эге, Дюссеш.
Зажглась еще одна спичка.
– Выпейте это,– сказала она.– Это дрянь, но у меня нет возможности купить что-нибудь получше. Прошли те времена, когда у меня был полный погреб.
Слабой рукой я оттолкнул бутылку. Я не презираю красного вина, но в этот момент я не смог бы его проглотить.
– Это не красное,– сказала она, словно прочитав мои мысли.
– Не красное? – поперхнулся бродяга.
От неожиданности он выронил спичку:
– А что же это такое?
– Ром.
– Ах, у мадам есть своя хавира?
– Да, месье.
– Дай глянуть на этикетку.
– Здесь нет этикетки, и погаси свою свечу, а то нас засекут… Пей, мой хороший,– добавила она.
Последние слова относились ко мне. Я сделал глоток, и мне стало лучше.
– Ну как, хорошо?
– Да.
– Это стоит сто франков.
– Да.
– Рассчитаешься, когда будешь уходить.
– Да.
Бродяга заворчал:
– А мне тоже дадут сто франков?
– Держи банку,– сказала старуха.
– Хорошая штука,– заметил он, кашлянув.
– Это дрянь,– возразила она.
Мне на ноги бросили какую-то тряпку. Я оставался в лежачем положении. Под этим мостом было не так холодно, как мне показалось раньше. А может быть, подействовал ром. Мало-помалу я приходил в себя. Как только почувствую себя лучше, побегу к себе в контору, чтобы улечься на чистой кровати и полечить мой котелок. Рядом со мной, свернувшись калачиком, бродяга и нищенка разговаривали вполголоса и время от времени прикладывались к бутылке.
– Я знаю этого человека,– прошептала нищенка.– Или это кто-нибудь похожий на того, которого я знала, когда была богатой…
– Когда ты была Дюссеш,– проскрипел ее приятель.
– Когда я была Орельен д'Арнеталь.
– Хватит нам капать на мозги. Ты не Дарнеталь, ты из Вильдьё-ле-Пуаль.
– Олух. Я была царицей в 1925 году…
– Царицей!…
Он сплюнул.
– Именно так, месье болван. Так говорят. И к тому же, меня не могли звать де Вильдьё-ле-Пуаль…
– Это могло бы плохо кончиться…
– Я взяла имя д'Арнеталь… Их было двое, и оба они хотели спать со мной… Чуть ли не все вместе…
– Только двое? А я-то думал, что все богачи были твои.
– Олух,– повторила она.– Тебе не понять. Ты никогда не слышал об Орельен д'Арнеталь?
– Еще бы, черт побери! С тех пор, как я тебя знаю, Дюссеш, ты мне только об этом и заливаешь.
– А до того?
– О! И до того тоже слышал. Это была кокотка, королева Парижа.
– Да, мой дурачок. У меня были тачки, холуи, особняк на улице Дебуа и загородный дом… И, черт возьми, все это было не так уж давно! В 1925-м!
Он фыркнул:
– Загородный дом… В Вильдьё-ле-Пуаль.
– Почему бы и нет? Дай-ка бутылку…
– Уже пустая.
– Грязная свинья.
Они начали спорить, потом успокоились. Мне стало лучше. Голова меньше кружилась. Теперь, когда мне полегчало, оставаться здесь в ожидании пневмонии стало бессмысленно. Я поднялся на ноги. Да, вроде пошло на лад.
– И куда же ты пошел, дружочек? – спросил бродяга.
– Я смываюсь,– ответил я.– Туда, где у меня есть постель.
– Ты счастливчик,– сказала женщина.
– Еще какой,– ответил я.
– У меня тоже когда-то были постели.
– С кучей мужиков в них,– добавил бродяга.
Она усмехнулась и ничего не добавила.
Я достал бумажник и снова был удивлен. Мои бабки оказались на месте. Но я нащупал нечто иное. Определенно, чем больше я думал об этом нападении, тем более оно мне казалось бессмысленным. Я выбрал несколько банкнот ч сунул их на ощупь в первую попавшуюся руку.
Затем, пошатываясь, побрел прочь.
* * *
Я добрался до улицы Пти-Шамп, и это расстояние показалось мне длинным. По дороге повстречалось несколько полуночников, но ни одного легавого, и это было хорошо. Я не имел ни малейшего представления о времени. Мои часы стояли. Была ночь, это все, что я знал, да и не хотел знать ничего больше.
Чтобы взобраться на третий этаж, мне понадобилось хороших четверть часа. На каждой ступеньке, которую я преодолевал, под моими прикрытыми от усталости веками возникали картины целой выставки белоснежных вещей: свежих простыней, чистых наволочек, матрасов, постели, великолепной постели, мягкой, нежной и теплой. Постель… Была одна и никакой больше, которая ждала меня за этой дверью с табличкой:
Агентство Фиат Люкс. Нестор Бюрма, директор.
Эта дверь представляла из себя последнее, но немаловажное препятствие. Невозможно было найти мои ключи, и прошло немало времени, пока я их нащупал – они оказались не в том кармане, в который я их обычно клал.
Я открыл дверь. Вошел в комнату ожидания. Затем в бюро Элен… Никогда не стройте себе планов. В боковой комнате диван открывал свои объятья, но что-то подсказывало, что мне не придется воспользоваться им тотчас же… Странный хаос царил здесь, в бюро Элен. Плохо прикрытые ящики выдавали следы обыска. Папки, снятые с полок, не были водворены на место. Потихонечку-полегонечку, как детектив средней руки, я начал постигать причины нападения на мою персону. Направился к своему личному кабинету. Открыл дверь, мои пальцы нащупали выключатель, и плафон осветил комнату всеми своими лампочками. Я постоял на пороге, чтобы от души насладиться спектаклем, который предстал перед моими глазами. Тот же беспорядок, те же следы, оставленные грабителями. В этот момент мне трудно было сказать, унесли они что-либо или нет. Но в глаза бросалось то, что они оставили.
