— Вы могли бы поговорить с людьми, занимающимися продажей недвижимости в Луна-Бэй.
— Мог бы.
— Все же прекрасно побывать за городом, что ни говорите.
Боллинг прогуливался по краю обрыва. Вдруг он произнес высоким голосом, напоминавшим крик чайки:
— О! — И начал хлопать в ладоши.
Я подбежал к нему:
— В чем дело?
— О! — воскликнул он снова и засмеялся, как ребенок. — Я представил себе, что превратился в птицу.
— Ну и как, вам понравилось быть птицей?
— Очень. — Он снова захлопал в ладоши. — Я могу летать, — сказал он, замахав руками. — Я грудью пробиваюсь сквозь ветер в небо. Как Икар, лечу к солнцу. Воск, которым прикреплены мои крылья, тает, и я падаю в море. О, мать Таласса!
— Мать кто?
— Таласса, море. Так у Гомера называется море. Мы можем построить новые Афины. Я раньше думал, что их можно построить в Сан-Франциско, построить новый город для человека с гор. Город, где можно забыться. О, ну ладно.
Настроение его опять испортилось. Я оттащил его от края обрыва. Он был непредсказуем. И я испугался: вдруг он захочет полетать? Мне он стал нравиться.
— Кстати, о матерях. Если жена Джона Брауна только что родила тогда, она должна была обращаться к врачу. Они не говорили вам, где родился ребенок?
— Говорили. Она родила его дома. Ближайшая больница находилась в Редвуд-Сити, и Браун не захотел везти туда свою жену. Возможно, они приглашали местного врача.
— Будем надеяться, что он все еще здесь живет.
Я поехал обратно по улице между домами, пока не увидел молодую женщину с ребенком в коляске. Она испугалась, когда я остановил возле нее машину. В дневное время вдоль дороги гуляли только женщины и дети. Неизвестные мужчины в машинах считались бандитами, крадущими чужих детей.
Я вышел из машины и подошел к ней, улыбаясь как можно любезнее.
— Мне нужен врач.
— Кто-то заболел?
— Жена моего друга должна вот-вот родить. Они собираются переехать в Марвисту и просили меня узнать, как здесь обстоят дела с медицинской помощью.
— Доктор Мейерс прекрасный врач, — сказала она. — Я у него лечусь.
— В Луна-Бэй?
— Совершенно верно.
— А давно он здесь практикует?
— Не могу сказать. Мы только недавно сюда переехали из Ричмонда. Два месяца назад.
— А сколько лет доктору Мейерсу?
— Лет тридцать, тридцать пять. Точно не могу сказать.
— Слишком молод, — сказал я.
— Если ваши друзья предпочитают пожилого доктора, такой есть у нас в городе. Я не помню его фамилии. Я лично предпочитаю молодых врачей, они знают все новые методы лечения, новые лекарства, делающие чудеса.
Лекарства, делающие чудеса. Я поблагодарил ее и вернулся в Луна-Бэй, где остановился у аптеки. Ее хозяин рассказал мне о трех местных врачах. Доктор Джордж Динин был единственным из них, кто практиковал здесь в тридцатых годах. Он пожилой человек, вот-вот перестанет работать. Я, вероятно, смогу его найти в его кабинете, если он, конечно, не уехал по вызову. Кабинет находился в двух кварталах от аптеки.
Я оставил Боллинга пить кофе за стойкой аптеки и пошел к врачу пешком. Его кабинет занимал передние комнаты старого здания с зелеными стенами, стоявшего на пыльной боковой улице. Дверь открыла женщина лет шестидесяти. У нее были подсиненные седые волосы и лицо, какие теперь редко встретишь. Оно говорило, что она довольна своей жизнью.
— Да, молодой человек?
— Я хотел бы увидеть доктора.
— Он принимает во второй половине дня. С часу тридцати, не раньше.
— Но я не болен, и он нужен мне по другой причине.
— Если вы продаете лекарства, то приходите после ленча. Доктор Динин не любит, когда его беспокоят по утрам.
— Я уезжаю сегодня днем. Я расследую дело об исчезнувшем человеке. Возможно, он сможет мне помочь найти его.
У нее было очень выразительное лицо, несмотря на морщины старости.
— Это другое дело. Заходите, мистер...
— Арчер. Я частный детектив.
— Мой муж в саду. Сейчас я его позову.
Она оставила меня в приемной. На стенах висело несколько дипломов. Доктор Динин закончил медицинский факультет университета в Огайо в 1914 году. Остальные дипломы он получил позже. Сама комната выглядела как музей, рассказывающий о довоенном времени. Потертая кожаная мебель после долгого использования приняла форму, удобную для человеческого тела. Стоявшие на столике шахматные фигурки напоминали две миниатюрные армии, готовые к бою. Онибыли ярко освещены солнцем, отражавшимся в оконном стекле.
В приемную вошел доктор и подал мне руку. Это был очень высокий старик. Его глаза под мохнатыми седыми бровями ничего не выражали, а брови напоминали птичьи гнезда, свитые над обрывом. Он опустился в кресло у письменного стола. У него была лысина, которую он прикрывал прядями волос, растущих сбоку.
— Вы сказали моей жене, что ищете пропавшего человека, возможно, моего бывшего пациента?
— Возможно. Его звали Джон Браун. В 1936 году они жили на побережье, в нескольких милях отсюда. Теперь там поселение Марвиста.
— Я прекрасно их помню, — сказал доктор. — Их сын недавно был у меня и сидел в кресле, в котором сейчас сидите вы.
— Их сын?
— Джон-младший. Вы, возможно, его знаете? Он тоже ищет своего отца.
— Нет. Я с ним не знаком, но очень хотел бы познакомиться.
— Это я могу вам устроить, — сказал доктор Динин своим приятным баритоном, а потом замолчал. Он внимательно посмотрел на меня, как бы ставя диагноз моей болезни. — Но прежде я хочу узнать, почему вы интересуетесь этой семьей.
— Меня наняли, чтобы отыскать отца, Джона-старшего.
— Ваши поиски увенчались каким-нибудь успехом?
— Пока нет. Вы сказали, что этот юноша, который приходил к вам, ищет своего отца?
— Совершенно верно.
— А почему он пришел к вам?
— Обычные сыновьи чувства. Если его отец жив, он хочет его увидеть. Если же умер, он хочет знать об этом.
— Почему он пришел именно к вам? Вы его знали?
— Я принимал роды у его матери. В моей профессии это кое-что значит.
— А вы уверены, что это именно он, сын Джона Брауна?
— У меня нет оснований сомневаться в этом. — Доктор посмотрел на меня с некоторым осуждением, как будто я подверг критике его работу. — Прежде чем мы продолжим беседу, мистер Арчер, будьте любезны, ответьте мне подробно на вопрос, кто вас нанял.
— Извините, этого я не могу сделать. Меня просили не называть имени моего клиента.
— Понимаю. Последние сорок лет все это держалось в тайне.
— Значит, вы не будете со мной разговаривать, если я не назову своего клиента?
Доктор провел рукой по лицу, как бы стряхивая с него мысли, как надоевшее насекомое.
— Да нет. Я просто хочу знать, с кем имею дело. Все это может быть очень серьезно.
— Вы правы.
— Разъясните это свое замечание.
— Не могу.
Мы молча смотрели друг на друга. Его глаза смотрели на меня, не моргая, в них чувствовалась враждебность гордого старого человека. Я побоялся, что он мне больше ничего не скажет, хотя дело, казалось, начало продвигаться вперед. Хотя я ему полностью доверял, но должен оставаться верным своему слову тоже. Я пообещал Гордону Сейблу и миссис Гэлтон не называть никаких имен.
Мистер Динин достал трубку и стал набивать ее табаком из кожаного кисета:
— Кажется, мы зашли в тупик, мистер Арчер. Вы играете в шахматы?
— Думаю, хуже, чем вы. Я никогда ничего не читал о шахматах.
— А я думал, вы занимались шахматами. — Он набил свою трубку и зажег ее кухонной спичкой. Синий дым закрутился в луче солнца, проникавшего в комнату сквозь окно. — Мы оба попусту тратим время. Думаю, вы должны сделать свой ход.
— Я полагал, что мы зашли в тупик.
— Игра начинается снова. — В глазах его впервые засветился интерес. — Расскажите мне о себе. Почему такой человек, как вы, занимается тем, чем вы занимаетесь? Вы много зарабатываете?
— На жизнь хватает. Но я занимаюсь своим делом не из-за денег. Я занимаюсь им, потому что мне это нравится.
— А разве это не грязная работа?
— Это зависит от того, кто ею занимается. То же самое можно сказать о врачах и других профессиях. Я стараюсь, чтобы моя работа была чистой.
— И вам это удается?
— Не всегда. Несколько раз я делал грубые ошибки в оценке людей. Некоторые считают, что частный сыщик обязательно жулик. И они действуют соответственно с этим своим убеждением, как, например, вы в настоящее время.
Старик крякнул, как тюлень.
— Я не могу действовать слепо в таком серьезном деле.
— Я тоже. Но не знаю, почему вы считаете это дело таким важным...
— Это я вам скажу. Дело идет о жизни людей, о любви мальчика к своим родителям. Я стараюсь очень осторожно обращаться с такими вещами.
— Согласен с вами. Вы, кажется, очень заинтересованы в Джоне Брауне-младшем?
— Вы правы. Мальчик много пережил. И я не хочу, чтобы он зря страдал.
— Я не собираюсь делать так, чтобы он страдал. Если мальчик действительно сын Джона Брауна, вы сделаете ему добро, сведя нас.
