– Подполковник Большаков – он вчера дежурил по городу – доложил об этом как о несчастном случае.
Верховский с силой затушил сигарету в пепельнице:
– Вот у кого действительно «тухлый глаз», так у Большакова… И еще я хотел бы знать, кто тот человек из ФСБ, с кем нам придется контачить?
– Он уже в городе, – ответил Павлов, открывая окно, чтобы проветрить кабинет. Солнце стояло в зените. Через залитую его лучами площадь шагал Непейвода. Да, новый оперуполномоченный был прав: еще не вечер.
Четко отбивали по рельсам колеса. Непейвода смотрел в окно электрички на убегающие перелески. Ему приказано отдохнуть? Пожалуйста, он отдохнет в Санкт-Петербурге. И заодно – кто может ему это запретить? – заглянет в НИИ протезирования. Конверт с креплением Дымова лежал в «дипломате» оперуполномоченного.
Когда электричка подошла к платформе, часы на фасаде Финляндского вокзала показывали четверть четвертого. Виктор понял, что нужно спешить, и нырнул в метро.
НИИ протезирования размещался в сером пятиэтажном здании, от которого веяло казармой и больницей одновременно. Зато внутренняя отделка помещений была выполнена с уважением к человеку; на удивление, даже лифты работали.
В приемной директора института Непейводаа ждал еще один сюрприз. За секретарским столом печатала на машинке девушка редкой красоты и соразмерности. С такой внешностью не в унылой конторе горбиться, а выбиваться в «Мисс Санкт-Петербург» или по телику выступать.
– Гражданин, сегодня Анатолий Николаевич не принимает. Дайте поработать человеку.
– Я тоже не в бирюльки играю, – заявил Виктор и представился: – Оперуполномоченный уголовного розыска Непейвода. И полторы сотни километров я сегодня проехал не для того, чтобы торчать в приемной.
Он решительно шагнул к двери. Секретарша удержала его неестественно плавным движением руки – будто лебедь белая крылом повела:
– Я слышала, что для сыщиков терпение – не последнее качество. Подождите секунду, я о вас доложу.
Через пять минут Непейвода убедился еще в одном достоинстве секретарши Марины – она отменно заваривала чай. Сам же хозяин кабинета, Анатолий Николаевич Ковров, предпочитал кофе из жестяной банки.
– Инвалиды и старики – первые жертвы инфляции и разных дурацких реформ, – с горячностью произнес он. – Вы знаете, сколько сейчас стоит инвалидная коляска? Да что коляска – простой костыль? И все это на фоне новейших разработок в нашем отечественном протезировании. Разработок, которые мы не можем запустить в серию.
– А как же разные фонды по социальной защите инвалидов – «афганцев» и «чеченцев», чернобыльцев, бывших спортсменов? – спросил Виктор. – По радио и телевидению все уши прожужжали.
Ковров саркастически рассмеялся:
– Трепачи! Единственное, на что их хватает, – организовать торжественную передачу двух-трех колясок, полученных из-за рубежа. Где, замечу, изготовлением техники для инвалидов, протезов разного назначения занимаются крупнейшие фирмы военно-промышленного комплекса. Композитные материалы, современные технологии. А у нас протезы зачастую производят все те же мастерские инвалидов.
Непейводе неудобно было перебивать доктора медицинских наук. Он молча достал из конверта, расправил на полированной столешнице тесемку с узелками, снятую с протеза Дымова.
Ковров среагировал мгновенно:
– Что такое?
– Крепление протеза.
– Шутить изволите, молодой человек.
– Да нет, наш потерпевший, Дымов, им пользовался, – объяснил Непейвода и рассказал о вчерашнем происшествии в гостинице «Спутник».
Узнав, что Дымов жив, хотя и находится без сознания, Ковров несколько успокоился:
– С бедренным креплением протеза по методу Дымова я хорошо знаком. Он использовал принцип затяжной петли. В результате получается следующее: чем больше нагрузка на протез, тем крепче он держится. Дымов мне показывал уздечку из конского волоса, которая подсказала ему идею. Сегодня, кстати, я собирался ему звонить, поздравить: его работа отныне защищена патентом. Нашлось и предприятие, которое берется за выпуск изделия. А тут вы с таким известием. Точно обухом по голове.
Ковров ходил по кабинету протоптанной в ковролите дорожкой, огибавшей стол для заседаний, стеллажи с готовыми протезами. Искусственные стопы и кисти рук, голени, локтевые и коленные суставы…
Чертовщинкой веяло от этого склада «запчастей». Лабораторией алхимика, где в хрустальной реторте кипит кровь для гомункулуса, и одновременно поточной линией XXI века по производству биороботов.
Перед мысленным взором Непейводы возникла картина людской толпы, жадно поглощаемой утробой метрополитена. Отгоняя видение, он хлебнул из стакана. Чай совсем остыл.
Остыл, перекипел и Ковров. Вернувшись к столу, еще раз изучил «вещдок»:
– Могу дать письменное заключение, что эта хреновина – не «крепление по Дымову».
– Но я сам отстегнул эту штуку от протеза.
– Значит, настоящее крепление подменили. Дымов – человек талантливый во всех отношениях. Он в высшей степени наделен моторной, то есть двигательной, одаренностью. Невозможно, чтобы он просто так споткнулся и упал. Упасть ему помогли. А после подменили крепление.
– Кому и зачем это понадобилось? – спросил Непейвода. – Ведь Дымов секрета из своего изобретения не делал.
Ковров пожал плечами:
– Кто из нас сыщик – вы или я? Подумайте над этой версией. Кстати, не поможете открыть сейф? Потерял, понимаете, ключи. – Ковров кивнул на металлическую шкатулку. На дверце виднелись свежие царапины, рядом лежало большое зубило.
Непейвода вспомнил, как ловко вскрывал сейф Верховский, и невольно признался, покачав головой:
– На сыщика я только учусь. Первое дело… С сейфами дела тоже пока не имел.
Ковров помолчал, походил-побегал своей протоптанной ковролитной тропкой и вдруг спросил:
– На моего секретаря обратили внимание? Золото, а не девушка, работник отменный. Видели, как печатает, как чай разливает?
Виктор кивнул.
– Ничего необычного не заметили? А ведь левая рука усечена на треть. Наш вакуумный протез Мариночке помогает и, конечно, практика… А к Дымову я сам постараюсь завтра выбраться. И привезу с собой хорошего травматолога.
…За вагонным окном был натуральный слоеный пирог: белый туман, синяя стена леса, розовое от ночной зари небо. Непейвода все же успел на последнюю электричку до Выборга и сейчас воспроизводил в уме разговор с профессором.
Внезапно оперуполномоченный выпрямился и замер, словно аршин проглотил. Царапины на сейфе! Похожие свежие отметины были на двери квартиры Дымова, только утром Непейвода не обратил на них внимания. И это называется опер!
Виктор вскочил с жесткого, ободранного вагонным хулиганьем сиденья. Быстрее, быстрее! Может быть, еще не поздно.
В то время как ночная электричка отбивала по рельсам чечетку, в одной из выборгских квартир молодая женщина в короткой ночной рубашке стояла у окна и смотрела на площадь. Округло и влажно блестел средневековый булыжник. Приглушенно сиял хром в облицовке красного японского микроавтобуса. Каждое утро он забирал здесь пассажиров и следовал далее своим маршрутом: Санкт-Петербург – Выборг – Лаппенранта, похожий на божью коровку. Юркую божью коровку, по два раза в день пересекающую границу.
Женщина, стоящая у окна, мечтала оказаться независимой пассажиркой этого автобуса. Независимой от чьей-либо воли, кроме собственной. Независимой от сумок и чемоданов, отравляющих все удовольствие от путешествия. И тем более от мужчин, которые стремятся сделать тебя своей игрушкой.
Она знала единственный путь к независимости – деньги, а теперь как будто обладала и средством, чтобы сорвать куш.
Женщина бросила взгляд на туалетный столик, где рядом с комплектом импортной радиоаппаратуры лежала черная лента с застежкой и блестящим дюралевым блоком. Осталось лишь полюбовно договориться с Гельмутом Шредером. А там прямой автобус на Лаппенранту!
Но – как запрещающий красный сигнал светофора – внезапно засветилась алая точка на корпусе портативного магнитофона. Это означало, что микрофон направленного действия специальной звукозаписывающей техники захватил «цель».
Пошла запись. Женщина сделала звук погромче…
– Да, этот заводик – настоящее золотое дно! – воскликнул Верховский, отодвигая папку.
– Лучше скажи – титановое. Или ванадиевое. Если верить этим бумагам, – сказал Павлов, – десятки тонн прошли.
– Может быть, и сотни, – вздохнул начальник Отдела по борьбе с экономическими преступлениями.
Втроем они допоздна изучали документы завода «Радиоприбор» и созданного при нем кооператива «Интернационалист». Созданного, как гласил устав, чтобы предоставить работу воинам-«афганцам» и-«чеченцам», оказывать социальную поддержку инвалидам, а на деле служившего ширмой нечистым на руку дельцам. Налицо был самый опасный вид контрабанды – легальный. Лицензии на вывоз цветных и редкоземельных металлов ухитрялся получать в столице высокопоставленный депутат Золтанов.
