– Но у вас течет кровь!
– Уже не течет. У меня хорошая свертываемость. Что мне нужно, так это позвонить по этому номеру, – я продиктовал Маргарите Сергеевне шесть цифр. – Приедет один мой знакомый, врач, и вытащит из меня пулю. Совершенно конфиденциально. Вы не возражаете, если это произойдет у вас в доме?
– Конечно, нет! Вы же... Это же все из-за меня! – Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я не предполагал обнаружить в этой женщине искреннее сочувствие. Тем тяжелее мне будет с ней говорить о событиях сегодняшнего утра. О Юре. И о прочих.
– И еще, – сказал я. – Может быть, я буду без сознания в ближайшее время... Будьте любезны, заплатите этому врачу. У меня нет с собой денег.
– Они напали на вас? Там, на пляже? Вам не удалось вернуть драгоценности?
– Что-то вроде этого, – негромко ответил я. – В последний момент все сорвалось.
Я посмотрел в лицо Маргарите Сергеевне. Я ожидал увидеть там досаду, разочарование, злость. Возможно даже – ненависть ко мне. Но я увидел там нечто другое. Я не знал, как можно определить выражение ее лица. Быть может – облегчение. Быть может – раскаяние. Но совершенно точно то, что ее лицо было спокойным.
– Хорошо, что вы остались живы, – сказала Маргарита Сергеевна. – Честное слово, Костя, сегодня утром я за вас переживала. Я даже молилась за вас. И подумала – он будет рисковать своей жизнью. За что? За пару серег, за кольца, которые уже вышли из моды? Это так необходимо? Я понимаю, мне нужно было раньше спросить себя об этом. Но я спросила только сегодня. И ответила себе – этот риск не необходим. Мне жаль, что во исполнение моей просьбы вы терпели боль. И терпите ее сейчас. Мне так жаль.
За свою жизнь я наслушался достаточно лжи. В том числе и от женщин. Поэтому сейчас я мог уверенно сказать – эта женщина говорит искренне.
– Ерунда, – сказал я. – Что случилось, то случилось. Я взял на себя обязательства и должен был их выполнять. А то, что попутно мне влепили пулю, – это моя вина. Как и то, что ваши драгоценности и ваши деньги уплыли у меня из рук. Я сам должен перед вами извиниться.
– Не надо. – Она присела на краешек соседнего кресла и заговорила, нервно гладя себя по ненакрашенным щекам. – У меня была бессонная ночь... Такие мысли лезли в голову. Вчера, после того, как вы уехали, мы долго разговаривали с Юрочкой, – при упоминании этого имени мой позвоночник заныл. – Говорили о разном... Я пересказала ему ваши слова. И насчет сейфа, и насчет замков. И насчет ваших опасений, что он, Юра... Ну, вы помните.
– Конечно, – кивнул я. – Еще бы.
– Мы поговорили очень откровенно. И поняли, что любим друг друга так сильно, что... – по ее щеке потекла маленькая прозрачная слезинка. – И деньги тут ни при чем. Потом Юра уехал. Я осталась одна и все думала... Он спрашивал о вас – когда вы встречаетесь с похитителями, где встречаетесь. Ему было интересно. Он же как ребенок, понимаете? И вот, когда он уехал, я нафантазировала себе... Женские фантазии, Костя, – смущенно прошептала она и вытерла слезы. – Бывает. Начнешь представлять и не остановишься потом... Так вот, я представила, что было бы, если бы не вы, а Юра поехал выкупать мои драгоценности? И если бы на него там напали? И если бы он... Если бы он погиб? Что тогда? Как мне стало плохо, если бы вы знали! И вот тогда я подумала: «А стоит ли? Стоит ли рисковать ради каких-то жалких побрякушек? Ведь не в этом счастье!» Вы согласны, Константин? Ведь не в этом?
– Есть разные точки зрения, – уклончиво ответил я.
– Да как же это можно думать по-другому?! Потерять любимого человека – и из-за чего? Из-за денег? Да черт с ними, с деньгами!
– Многие с вами не согласятся, – заметил я. – Особенно те, у кого есть проблемы с финансами.
– Я не могу этого понять, – она покачала головой. – Может, так считают те люди, которым не посчастливилось встретить такого близкого человека, как Юра? Может, мне просто повезло, одной на миллион, а остальные не встретили своего близкого человека, и поэтому деньги для них важнее?
– Все может быть, – сказал я и уставился в потолок. Там все еще сияли радостные улыбки ангелочков. Я не улыбался. Так уж получается, что я чаще сообщаю людям плохие новости, нежели хорошие. Я отнюдь не ангел-благовестник.
– Маргарита Сергеевна, – сказал я, и она подняла на меня свой взгляд. – Я хотел у вас спросить...
– Спрашивайте, Костя, – с готовностью кивнула она. Она ожидала какого угодно вопроса, какой угодно просьбы – о дополнительном гонораре, о смысле жизни, о волшебной силе любви... Я спросил о другом. Я ударил ей в спину. Так я себя чувствовал в этот момент.
– А где сейчас Юра? – спросил я, внимательно рассматривая носки собственных ботинок. – Вы сказали, он уехал...
– Да, вчера поздно вечером он уехал. Сказал, что поедет к своей маме. Она у него живет в деревне, за Городом. Юра на выходные ездит ее навестить. Думаю, что к завтрашнему утру он вернется. Юра очень любит свою маму, он... – Маргарита Сергеевна вдруг замолчала. – Костя, – строго сказала она, – что такое? Почему вы смотрите в пол? – Потом она вспомнила о моей ране и всполошилась: – Вам плохо? Но врачу уже позвонили, он скоро приедет...
– Я обязательно дождусь врача, – сказал я. – А Юра не приедет сегодня. Он умер.
Я все-таки сказал это. Я не видел ее лица в тот момент, я только слышал голос. И этот голос был как будто... Как будто что-то в нем надломилось. Будто что-то надломилось в самой Маргарите Сергеевне. Словно в следующую секунду, договорив неестественно тихо свою последнюю фразу, она упадет, бездыханная и неподвижная. Упадет, чтобы больше не встать.
– И как? – прошептала она. – Как это случилось?
– Юра приехал туда, на пляж, – сказал я. – На место встречи...
– Я поняла. Я все поняла. Эти мои ночные мысли – они были предчувствием. Он узнал у меня, когда и где будет встреча... И поехал, чтобы помочь вам. Чтобы подстраховать вас. Он хотел, чтобы его считали настоящим мужчиной... Боже! Он ведь был совсем как ребенок! И конечно же, раз даже вы, Костя, не смогли спастись от пули, то Юра... Он был обречен на смерть. Боже... Боже...
Я перестал рассматривать ковер на полу и взглянул в ее бледное лицо. Глаза были прикрыты, по щекам текли слезы, смешанные с тушью, оставляющие на коже темные траурные полоски.
– Он так любил меня, что готов был рискнуть своей жизнью, – прошептала она. – И он не знал, глупый, что его собственная жизнь дороже для меня всех бриллиантов и всего золота... Он не знал, но я знаю! Хотя – слишком поздно!
Маргарита Сергеевна уже заплакала навзрыд. В комнату вбежала встревоженная домработница и тут же кинулась на кухню, чтобы принести стакан воды и успокоительное.
Я смотрел на двух женщин, одна из которых утешала другую, а в голове у меня крутилась заевшая виниловая пластинка с убийственной в своей простоте песней: «Ваш Юра поехал на пляж не для того, чтобы помочь мне вернуть ваши драгоценности. Он поехал, чтобы прикарманить их. И убить меня. И ваша любовь была дорогой с односторонним движением. Вы дарили ему все, он вам – пожалуй, что ничего». И все сначала: «Ваш Юра поехал на пляж не для того, чтобы помочь мне...»
Я так хотел ей сказать, что умерший не стоит и сотой доли пролитых слез. И я с такой же силой отвергал мысль о том, чтобы причинить этой женщине новую боль. Боль, которая будет страшнее прежней.
Маргарита Сергеевна в конце концов почувствовала, что в моем молчании есть что-то неестественное.
– Костя, – внезапно посмотрела она на меня, – скажите. Скажите, что вам тоже его жалко! Не стесняйтесь проявить чувства! Ну! Скажите!
Проще было признаться, что я сам лично организовал кражу драгоценностей в супермаркете и сам же застрелил Юру. Я молчал, она ждала, и я не знал, чем кончится это ожидание...
Но тут приехал хирург, вколол мне обезболивающее, и я наконец-то выключился из этого проклятого мира. Хотя бы на пару часов.
Я так и не соврал этой женщине. Хотя и всей правды тоже не сказал. Кто знает, что из двух хуже? Я не знаю.
Маргарита Сергеевна настаивала на том, чтобы до полного выздоровления я отлеживался у нее дома, но я отказался. Кое-какие мои дела оставались нерешенными, и решать их следовало как можно быстрее.
Я ушел из этого дома ранним утром. Домработница еще раньше отправилась в поход по магазинам, а Маргарита Сергеевна... Она организовывала похороны Юры и растворилась в хлопотах без остатка. Я не видел ее после того, как врач подлатал мои раны. Я не видел ее и позже. Да оно и к лучшему. Я чувствовал себя достаточно здоровым, чтобы покинуть ее дом, но я не чувствовал себя здоровым настолько, чтобы встретиться с ней самой. Чтобы слушать ее вопросы, на которые я никогда не смогу ответить.
Денег у меня не было, и домой я сначала направился пешком, но потом понял, что сделать это будет трудновато. Боль в плече не была острой, но она была постоянной. Я быстро к ней привык, как привыкаешь к безостановочной болтовне из радиоприемника на кухне. Так это было, пока я лежал в постели. Но на улице, возможно из-за холодного воздуха, я почувствовал себя хуже. И сел в рейсовый автобус, надеясь, что мой путь разойдется с путями билетных контролеров. Так оно и случилось. И я счел это хорошим предзнаменованием. Пусть маленьким, но везением.
