Я начинаю протестовать. Она прерывает меня:
– Я прошу вас. Это такая мелочь. Я не могу отпустить вас под таким дождем. И тем более не могу проводить вас до Парижа на автомашине. Я слишком вымоталась. Позвольте мне приютить вас и, тем самым, извинить Сонину глупость.
Я ничего не отвечаю и соглашаюсь, кивнув головой. Нестор Бурма мне ведь рекомендовал подружиться с обеими женщинами, проникнуть в их мир. Я думаю, что мне это удалось. Я только спрашиваю себя о том, куда это меня приведет. Мое вдохновение иссякло. В конце концов, я все же выявила, какую женщину шантажирует Чанг Пу. Это лучше, чем ничего.
– Вот сюда, – говорит Наташа.
* * *
Вот уже больше часа, как я ворочаюсь в постели гостевой комнаты, подвергая жестокому испытанию совершенно новую роскошную ночную рубашку, которую Наташа сочла нужным непременно одолжить мне. Заснуть мне никак не удается... Возможно также, что бессознательно я к этому не очень стремлюсь... И однако... Боже мой! До чего же я устала, и я тоже. Несомненно, это нервное напряжение. Я встаю, зажигаю свет и иду полюбоваться на себя в зеркало. Это очень красивая и элегантная ночная рубашка. Немнущаяся. Тем лучше. Когда я получу ту долю с выигрыша по Национальной лотерее, которая мне причитается, я куплю себе дюжину таких. Я зеваю, гашу свет и снова укладываюсь в постель.
За окном по-прежнему льет дождь. Мелкий и монотонный дождь, который бьет по весенней листве деревьев. (Комната выходит в сад и в маленький лесок, который тянется за домом.) Не считая этого шелеста, полная тишина обволакивает большую виллу, погруженную в сон. Ветер стих. Мелкий дождь, монотонный... монотонный. Незаметно я погружаюсь в мягкую дремоту...
...Я смотрю на себя в зеркало шкафа. Шкаф открывается, и оттуда выходит белокурая женщина (Наташа?), одетая в казачий мундир. Этот мундир превращается в одежду парижского полицейского, а белокурая женщина приобретает черты Нестора Бурмы. Своей белой палочкой мой шеф дотрагивается до зеркала, в которое я продолжаю любоваться. Оно разбивается с ужасающим грохотом... как при взрыве... как при ударе грома...
Я недолго дремала.
Я так подпрыгиваю в постели, что едва не сваливаюсь с неё. Лиловый свет озаряет комнату, отражается в зеркале шкафа. На этот раз это настоящая гроза. Она разражается с огромной яростью над самым домом.
Маленький дождь гасит большой ветер, но сильный дождь поднимает бурю. Тем временем вспыхивают молнии и гремит гром, одновременно порыв яростного ветра бьет в окно и открывает его. Штора дергается и раздувается. Ледяной воздух проникает в комнату. Я бросаюсь к окну, но запутываюсь в занавеске. Ветер швыряет на меня огромную массу дождя. И так как моя прекрасная ночная рубашка водопроницаема... Наконец, мне удается схватить обе оконные рамы, соединить их, и я поворачиваю шпингалет, чтобы закрепить получше. И перевожу дух. И вот тогда снова сверкает молния, освещая, как днем, своим ядовитым сиреневым светом перебаламученный пейзаж, который открывается моим глазам за окном.
И я вижу мужчину. Он стоит там, у подножья дерева, нечувствительный к дождю, который хлещет ему по лицу, похожий на призрак или на лунатика. В руке он держит какой-то предмет. Оружие, дубинку, не знаю. Видение слишком быстро исчезает, чтобы я могла точно разобрать. Но я не могу забыть его глаза, устремленные на окно, за которым я стою дрожа, с трудом сдерживая крик в горле.
РАССКАЗ ЭЛЕН (окончание)
Все снова погружается в плотную темноту.
Я не трогаюсь с моего наблюдательного поста. С сильно бьющимся сердцем я жду следующей вспышки молнии. Она не заставляет себя ждать. Это – молния сериями, со вспышками неравной яркости. Все вокруг крутится под шквальным ветром, но под деревом никого больше нет. Может быть, никого и не было. Должно быть, я спала, была игрушкой моих нервов, галлюцинации...
Я вздрагиваю. Это не только страх. Холод тоже играет свою роль. Моя мокрая ночная рубашка прилипает к телу и, возможно, для какого-нибудь господина это был бы редкостный спектакль, но не для меня. Я убеждаюсь, что окно крепко закрыто, задергиваю штору, зажигаю свет и прохожу в туалетную комнату. Там я снимаю с себя мою рубашку и растираюсь махровым полотенцем. Затем надеваю банный халат, который валяется в углу, и направляюсь к постели. На моих часах два часа ночи.
Кажется, гроза стихает и удаляется. Дождь льет по-прежнему, но потише. Грома почти не слышно. Ветер дует более равномерно.
Все мои чувства обострены и, как бы ни были легки шаги в коридоре, я их различаю в полной тишине. Было бы удивительно, если бы такая гроза не разбудила обитателей виллы. Но... но зачем передвигаться с такими предосторожностями?
Я замираю и прислушиваюсь.
Шаги приближаются к моей комнате, останавливаются, и... дверная ручка начинает медленно поворачиваться.
Я бросаюсь к двери и прижимаюсь к ней, выгибаясь изо всех сил. Ищу глазами задвижку, ключ, но ничего похожего нет. С противоположной стороны на дверь кто-то надавливает. На столике, у постели, лежит тяжелая металлическая пепельница, которая может послужить весьма эффективным оружием. Я протягиваю к ней руку, не отходя от двери. Но стол слишком далеко стоит. Всякая надежда покидает меня. Только инстинкт заставляет меня еще сопротивляться, но я спрашиваю себя, насколько меня хватит. Я думаю о том мужчине... который с вожделением смотрел на меня... И вдруг я соображаю, что я могла бы закричать, позвать на помощь. Как же я об этом не подумала раньше? И как раз в эту минуту из-за двери доносится:
– Откройте же.
Я успокаиваюсь, слыша эти слова.
– Кто... кто там?
– Это я, Соня.
– Соня!
Боже мой! Мне кажется, я ее сейчас поцелую. Я с облегчением вздыхаю, открываю дверь и впускаю русскую.
Её пучок распущен, смоляные волосы, пронизанные редкими серебряными нитями, покрывают спину. На ней синий халат, наброшенный на ночную сорочку. На ногах шлепанцы.
Она плотно закрывает за собой дверь и с грозной и скорбной улыбкой встает передо мной. Её черные глаза, кажется, извергают пламя. Из обескровленных губ вырывается хриплое дыхание. Грудь вздымается.
– Идиотка! – шипит она. – Грязная маленькая идиотка и стерва!
Я не успеваю произнести ни одного слова, сделать ни одного жеста. Она хватает меня за отвороты халата и в ярости встряхивает. Потом резко отпускает и отталкивает. Я шлепаюсь на кровать. Халат распахивается, и я оказываюсь голой перед её глазами. И так, голая, сижу перед ней. Она оглядывает меня и говорит:
– У тебя красивое тельце дрянной грязной стервы. Тебе надо было бы стать шлюхой. Это было бы чище. В твоем возрасте я была шлюхой...
В горле у неё застревает рыдание:
– Это было чище... и у меня были причины.
Я прихожу в себя и запахиваю на груди полы халата. И тут вспоминаю о Несторе Бурме, видимо, это он вдохновляет меня, когда я произношу:
– Заткнись.
Я думала, что она захлебнется от этих слов. Ничуть не бывало. Она усмехается:
– Ты действительно такая дрянь, как я и думала.
– Не кричите так громко, – отвечаю я. – Вы разбудите весь дом.
– Кого я могу разбудить? Иван спит в гараже. Это слишком далеко, чтобы он мог что-либо услышать. Ольга глухая. Что касается Наташи... Она очень устала, а я еще постаралась, чтобы она заснула свинцовым сном.
– А? Так вы все это подстроили?..
– Да. Мне хотелось поговорить с тобой. В магазине это было невозможно. Тогда я подумала, что здесь, выведя из игры Наташу... ну а ты попалась в силки, как дура.
Я пожимаю плечами:
– В самом деле, я вас считала умнее, Соня. Вы страдаете, и боль уводит вас в сторону. А вам не пришло на ум, что я догадалась о ловушке. Кстати, ловушка довольно жалкая, и попалась я в неё, потому что тоже хотела поговорить с вами?
– О! Я в этом не сомневаюсь. Ты думаешь, что я не видела, что было в твоей сумке, когда ты там искала приглашение?
– Розовая рекламная карточка, да? Реклама борделя?
– Дрянь...
Она конвульсивно сжимает и разжимает пальцы.
– Того, другого, недостаточно, не так ли? Ты тоже хочешь свою порцию от пирога... Так вот, если ты хочешь денег, работай шлюхой. Как я это делала сама. Но я не хочу больше платить, я не могу больше платить. Я дошла до точки. Я бы предпочла...
Голос её прерывается, в нем звучат горечь и отчаяние, она разражается нервным смехом. Я вижу, как её пальцы непрерывно сжимаются и разжимаются.
– Я думаю, что предпочла бы сейчас убить, чем выносить дальше эту пытку.
– Ну что ж, задушите меня! – говорю я. – А потом что? Что вы сделаете с моим трупом? Вы его выставите в вашей витрине на бульваре Османн в траурном эластичном поясе или закопаете в саду?
Она осыпает меня ругательствами.
– О! Хватит. Мне надоело. Я тоже не то, что вы говорите. В моей сумке есть не только реклама из Шанхая.
Я встаю, иду за своей сумкой и достаю оттуда специальное удостоверение, которое мне раздобыл комиссар Флоримон Фару в один из благоприятных по его гороскопу дней, и где, кроме моей фамилии, фигурирует моя профессия – помощница частного детектива. Там имеется даже маленькая приписка, в которой официальным представителям закона предлагается, в случае необходимости, оказывать мне помощь. Я протягиваю русской этот документ с трехцветной полоской. Она его берет, читает и перечитывает.
