О, — сказала она. Во рту у нее все еще было так сухо, что она с трудом выговаривала слова. — Да.
— А сегодня вечером ты предложила бедняжке Лин утешение, — сказал Уэйс, все еще улыбаясь, добавляя рагу в свою тарелку. — Ты прощена, — добавил он, — за то, что грубо разговаривала с доктором Чжоу.
— Я… хорошо… То есть, спасибо, — сказала Робин.
Она была уверена, что Уэйс ведет какую-то игру. От запаха сытной еды, пришедшего сразу после запаха крови, у нее скрутило желудок. Дыши, сказала она себе. Говори.
— С Лин все будет в порядке? — спросила она.
— Путь ян идет туда и обратно, вверх и вниз, — процитировал Уэйс, все еще улыбаясь. — Она была глупа, как ты, вероятно, поняла. Почему ты никому не сказала, что она употребляет полынь? — спросил он, взяв в руки нож и вилку.
— Я не знала, — сказала Робин, когда пот снова выступил на ее голове. — Я догадалась. Я видела ее недавно с какими-то растениями.
— Когда это было?
— Я не помню, просто однажды увидела, что она держит их в руках. Когда я увидела, что у нее сегодня сыпь, я подумала, что это похоже на аллергию.
— Аллергии не бывает, — спокойно сказал Уэйс. — Сыпь — это ее плоть, возмущенная тем, что ее ложное “я” заставило ее сделать.
— Сможет ли доктор Чжоу помочь ей?
— Конечно. Он понимает работу духов лучше, чем кто-либо из ныне живущих.
— Он отвез ее в больницу?
— Сейчас он ее лечит, а Тайо собирается увезти ее в лечебное учреждение, так что тебе не стоит беспокоиться о Лин, — сказал Уэйс. — Я хочу поговорить о тебе. Я слышал… противоречивые сведения.
Он улыбнулся ей, прожевав, затем, расширив глаза, сглотнул и сказал:
— Но это шокирует меня… ты пропускаешь ужин.
Он нажал на маленький колокольчик, стоявший среди разных блюд на столе. Мгновением позже появилась лысая Шона, сияющая.
— Шона, еще одну тарелку, стакан, нож и вилку для Ровены, пожалуйста, — сказал Уэйс.
— Да, папа Джей, — важно сказала Шона и поклонилась, прежде чем снова выйти из комнаты.
— Спасибо, — сказала Робин, пытаясь изобразить из себя невинную женщину и члена церкви, которая отчаянно хотела получить одобрение Джонатана Уэйса. — Извините, но… какие противоречивые сведения есть обо мне?
— Ну, — сказал Уэйс, — мне сказали, что ты очень трудолюбива. Ты никогда не жалуешься на усталость. Ты проявляешь находчивость и мужество — роды, как я слышал, были долгими, и ты не спала, чтобы помочь. Ты также нашла нашу Эмили в Норвиче, когда она заболела, не так ли? И я полагаю, что ранее ты бросилась на ее защиту, когда Цзян давал ей указания. А сегодня ты впервые пришла на помощь Лин. Думаю, мне придется называть тебя Артемидой. Ты знаешь, кто такая Артемида?
— Гм… греческая богиня охоты?
— Охоты, — повторил Джонатан. — Интересно, что ты говоришь об охоте, во-первых.
— Только потому, что я видела статуи, изображающие ее с луком и стрелами, — сказала Робин, зажав руки между коленями, чтобы они не дрожали. — Больше я о ней ничего не знаю.
Дверь открылась, и появилась Шона со всем, что просил Уэйс. Она поставила перед Робин тарелку, нож, вилку и бокал, еще раз поклонилась Уэйсу, сияя, и исчезла, закрыв за собой дверь.
— Ешь, — приказал Уэйс Робин, сам наполняя ее стакан водой. — В Артемиде, как и во многих других человеческих образах божественного, много противоречий. Она охотница, но и защитница охотников, девушек добрачного возраста, богиня деторождения и… как ни странно… целомудрия.
Он взглянул на нее и вернулся к еде. Робин сделала глоток воды, пытаясь снять сухость во рту.
— Лично я, — продолжал Уэйс, — не презираю учения тех, кого обычные религиозные люди считают язычниками. Я не считаю, что христианская концепция Бога более обоснована, чем концепция древних греков. Все субъективные попытки составить полное представление о Пресвятой Божественности неизбежно являются частичными и несовершенными.
Кроме твоего, подумала Робин. Она положила себе рагу и поленту и теперь откусила большой кусок. Это было одно из лучших блюд, которые она когда-либо ела, или, возможно, дело было просто в том, что она так долго была лишена настоящей еды.
— И ты была щедра к церкви, Артемида, — сказал Уэйс. — Тысяча фунтов! Спасибо, — сказал он, прижимая руку к сердцу и показывая привычное выражение смирения и благодарности.
— Я должна была сделать это раньше, — сказала Робин.
— Почему ты так говоришь? — спросил Уэйс, подняв брови.
— Потому что я знаю, что другие люди жертвовали до меня. Я должна была…
— Не существует понятия “должна”, — сказал Уэйс. — Важно только то, что сделано. Путь к чистому духом — это, по сути, процесс все более активный. Молитва, медитация, учеба — это действия. Сожаление бездейственно и полезно лишь в той мере, в какой оно побуждает нас двигаться дальше, к новым действиям. Итак, все это очень хорошо, но, — сказал Уэйс, его улыбка уже угасла, — твой дневник… немного разочаровывает.
Сердце Робин забилось быстрее. Когда она завела дневник, то взяла за основу слова Нив Доэрти: каждый день одно удовольствие, одно знание.
— Нет вопросов, — сказал Уэйс. — Нет сомнений. И уж точно никаких указаний на внутреннюю жизнь Ровены.
— Я старалась не проявлять эгоизма, — сказала Робин.
Уэйс издал смешок, который заставил ее подпрыгнуть.
— Это именно то, что я ожидал от тебя услышать, Артемида.
Робин не понравилось повторение нового прозвища. Она понимала, что оно призвано одновременно льстить и дестабилизировать ее.
— И я слышал, что на лекциях по доктрине ты ведешь себя так же. Ты никогда не ищешь дискуссий и разъяснений. Ты внимательна, но молчалива. Никакого любопытства.
— Я думала…
— Это было бы проявлением эгоизма? Вовсе нет. Это мой принцип: я предпочел бы встретиться лицом к лицу с честным скептиком, чем с сотней людей, которые верят, что знают Бога, но на самом деле находятся в плену собственной набожности. Но что меня интересует, это отсутствие любопытства и споров, потому что ты не пассивная, не так ли? Не совсем. Ты неоднократно это демонстрировала.
Пока Робин силилась ответить, она услышала движение за пределами комнаты, шарканье, а затем голос
