спросила Робин, решив прорваться к нему.
— В безопасное место, — сказал он, а затем сердито добавил: — Но это не имеет к тебе никакого отношения.
— То есть я должна слиться с коллективом, не думать, заниматься сексом со всеми, кто этого хочет, но мне нельзя беспокоиться о члене церкви, ты это хочешь сказать?
— Тебе нужно заткнуться, — яростно сказал Уилл, — потому что я кое-что о тебе знаю. Ты была в лесу ночью, с фонариком.
— Нет, — автоматически ответила Робин.
— Да, так и было. Я ничего не сказал, чтобы защитить Лин, но теперь ей это не повредит.
— Почему ты хотел защитить Лину? Это материалистическая одержимость — заботиться об одном человеке больше, чем обо всех остальных. Это потому, что она мать твоего ребенка? Ведь Цин принадлежит всем в церкви, а не только…
— Заткнись, — сказал Уилл и угрожающе поднял руку. — Заткнись на хрен.
— И никаких цитат по этому поводу? — спросила Робин, все еще злясь больше, чем пугаясь. — Ты никому не сказал, что у меня был фонарик за все дни, что Лин не было. Почему ты не сообщил обо мне?
— Потому что они скажут, что я должен был сделать это раньше!
— Или тебе втайне нравилось думать, что кто-то бродит ночью с фонариком?
— С чего бы это?
— Ты мог бы отказаться идти со мной комнату у…
— Нет, я не могу, ты должен идти, когда тебя просят…
— Мне кажется, у тебя есть сомнения по поводу церкви.
Глаза Уилла сузились. Он отпустил свой член и отступил на несколько шагов.
— Это мой отец послал тебя сюда?
— Почему ты так думаешь?
— Он уже делал это раньше. Он послал человека шпионить за мной.
— Я не шпион.
Уилл поднял с пола брюки и спортивный костюм и стал их натягивать. Уверенная в том, что он собирается выйти и сразу же рассказать о разговоре, Робин, которая теперь собиралась сбежать в лес, как только выйдет из хижины, сказала:
— А что, если я скажу, что меня прислала твоя семья?
Теперь Уилл прыгал на месте, натягивая спортивные штаны.
— Я пойду к папе Джею, прямо сейчас, — сказал он яростно. Я скажу ему…
— Уилл, твоя семья любит тебя…
— Они ненавидят меня, — сказал он ей. — Особенно мой отец.
— Это неправда!
Уилл нагнулся, чтобы взять свою толстовку, его лицо сердито покраснело.
— Моя мать Салли любит меня. А он не любит. Он пишет мне ложь, пытаясь заставить меня отказаться от церкви.
— Какую ложь он тебе пишет?
— Он притворился, что Ма-Салли больна. Меня это особо не волновало, — яростно добавил Уилл, натягивая верх костюма. — Теперь она для меня не больше, чем ты. Я не объект ее плоти. В любом случае, она всегда заступается за меня и за Колина. Но Ма-Салли не была больна. Она в порядке.
— Откуда ты это знаешь? — спросила Робин.
— Я просто знаю.
— Уилл, — сказала Робин, — твоя мать умерла. Она умерла в январе.
Уилл замер. Снаружи послышался вой газонокосилки, когда Амандип отключил электричество. Очевидно, он отсчитывал их двадцать минут. После, как ему показалось, очень долгой паузы, Уилл тихо сказал:
— Ты лжешь.
— Я бы очень хотела, — прошептала Робин, — но я не…
Стремительное движение, стук босых ног по дереву: Робин слишком поздно вскинула руки, и удар Уилла пришелся ей точно в лицо, и с криком боли и шока она упала набок, ударившись о стену, а затем тяжело упала на пол.
Сквозь дымку боли она услышала, как открылась стеклянная дверь и отдернулись шторы.
— Что случилось? — спросил Амандип.
Уилл сказал что-то, что Робин не уловила из-за звона в ушах. Паника была пустяком по сравнению с резкой, пульсирующей болью в челюсти, которая была такой, что она подумала, не сломана ли она.
Руки грубо подняли ее на кровать.
— … споткнулась?
— Да, и ударилась лицом о стену. Не так ли? — Уилл рявкнул на Робин.
— Да, — сказала она, не понимая, говорит ли она слишком громко. Перед глазами замелькали черные точки.
— Ты закончил? — спросил Амандип.
— Да, конечно. Как ты думаешь, почему она одета?
— Где вы оба были до связи?
— Стирка, — сказал Уилл.
— Я пойду назад, — сказала Робин.
Она неуверенно поднялась на ноги, стараясь не смотреть на Уилла. Она убежала бы при первой же возможности: к воротам с пятью перекладинами и через поле к периметру.
— Я отведу вас обоих в прачечную, — сказал Амандип.
У Робин голова шла кругом от боли и паники. Она массировала челюсть, которая, как ей казалось, быстро опухала.
— Мы можем пойти сами, — сказала она.
— Нет, — сказал Амандип, крепко взяв Робин за запястье. — Вы оба нуждаетесь в большей духовной поддержке.
Шесть на вершине…
Связанные шнурами и веревками,
Запертые между колючими стенами тюрьмы…
Несчастье.
И-Цзин или Книга Перемен
После еще трех часов работы в прачечной, в течение которых никто не обращал внимания на ее все более опухающее лицо, Робин проводили в храм на сеанс медитации под руководством Бекки. Оглянувшись через плечо, она увидела, как Уилл отделился от остальной группы и направился к фермерскому дому, не забыв даже преклонить колени у фонтана Дайю. Робин, охваченная паникой, послушно опустилась на колени на твердый пол храма, губы ее складывались в слова песнопения, а мысли были направлены исключительно на побег. Возможно, подумала она, в конце сеанса ей удастся ускользнуть в какую-нибудь тенистую нишу храма, затаиться, пока остальные не уйдут, а затем скрыться в слепой зоне по периметру. Она могла бы бежать через всю страну, найти телефонную будку — все, что угодно, но только не провести еще одну ночь на ферме Чепменов.
Однако по окончании песнопений Бекка, руководившая медитацией с возвышенной пятиугольной сцены, скрывавшей бассейн для крещения, спустилась вниз раньше, чем Робин успела осуществить этот рискованный план, и подошла прямо к ней, в то время как все остальные вышли из храма в столовую.
— С тобой произошел несчастный случай, Ровена?
— Да, — сказала Робин. Говорить было больно: боль от челюсти отдавала в висок. — Я поскользнулась и упала.
—
