А сам в город с ними не поехал — сослался на неотложные дела. Там два ихних человека погибли — шофёр и охранник. Генерал Ронин оказался тяжело, практически смертельно ранен, но тогда остался в живых. Всё это выглядело очень подозрительно. Потом разобрались, и Андрея отпустили. Он ровно три недели отсидел в изоляторе.
Озирский сказал, что Сашка Николаев приложил руку к его аресту. Убедил начальство, что нужно посадить директора агентства. Я удивляюсь, потому что Сашку, то есть Керимыча, хорошо знаю. Он мужик, конечно, упёртый. Но чтобы доносить — такого я не ожидал! Озирский сказал, что у них счёты, но я всё равно не понял. Отношения выясняйте, хоть лопните, но ябед никаких быть не должно. Не по-мужски это.
Жалко Андрея — ведь в изоляторе-то он совсем недавно сидел. Ладно, что не в «Крестах». С ним бы там враз расправились, как с бывшим ментом. Но всё равно быстро такое не забудешь, а тут ещё жена погибла. Я вот до сих пор не могу догадаться, что с Фрэнс случилось.
Могла влипнуть в аварию. Всегда гоняла на машине, как бешеная, и никого не слушала. Может, убили её, ограбили? Озирский дико ругался. Изольда Кимовна, его мачеха, тоже. Ведь Франсуаза носила очень соблазнительные драгоценности. Не боялась ночью в таком виде из ресторанов возвращаться. Говорила, что везучая, и сама защититься сумеет. Её всё хаханьки да хаханьки. Не понимала, что ли? Ведь у нас тут не Франция, женщин не почитают. Каждый норовит изнасиловать и прикончить, чтобы не заложила.
Все мужики злые, как трусливые собаки. Сильного боятся, а слабого в клочки изорвут. А у Андрея с Фрэнс детей двое. Им только что по трёшнику исполнилось, а теперь сиротами остались. Франсуаза — журналистка. Часто ездила в «горячие точки». Только и повторяла, что завещание давно оформила, и с этим проблем не будет.
А зачем Юлеку с Маней завещание? Им мать нужна. Они ведь маленькие ещё, пока вырастут! Правда, они Франсуазу почти и не знали. Всё с бабушкой жили — то в Версале, то на личном острове в Средиземном море. Но всё равно мне страшно, и жалко их.
Я хочу узнать, как всё было, и боюсь. Потому что Фрэнс помню — прямо перед глазами стоит. Недавно, под Новый год, они с Андреем к нам приезжали. Матери подарили систему личной безопасности «Телохранитель». Она оглушительно воет, если на женщину нападает преступник. Мать её в сумочке носит — на всякий случай. Применять тьфу-тьфу, не доводилось.
А мне подарили мобильный телефон «Нокиа». Теперь я везде с ним хожу — даже в туалет. Чтобы не выскакивать без штанов, если позвонят, и нужно будет срочно разговаривать. Правда, пока ещё не звонили, но всё впереди. Я ведь у Озирского на жаловании. Он всё равно работать будет. У него не первая жена умирает. Вроде, даже третья. Только с одной из них он сперва развёлся. А она потом уже из окна выпрыгнула.
Озирскому самому жутко, что жёны его гибнут одна за другой, оставляют детей. У той, что в окно сиганула, ребёнок родился мёртвый. А вот Женьку и Лёльку, от второй жены, я хорошо знаю. Одно время даже жил с ними в одной комнате. Двойняшки, Юлек и Маня, во Франции останутся. Что им здесь делать? Но Андрей — директор агентства, у него куча уголовных дел. А клиентам плевать на личные проблемы сыщиков. Им нужно результаты иметь.
Так что за сигаретами придётся идти с телефоном. Мне почему-то кажется, что сегодня вечером Андрей найдётся. Ну, или кто-нибудь другой. Олег, например, отчим. Он часто звонит и спрашивает, как мы живём, не надо ли чего. Один раз уехал надолго в Америку, а мать попала в больницу с сердцем. Олег боится, что опять будет так же, а я не сообщу.
Я бы тогда-то сообщил, будь он в Москве. А так пришлось зарабатывать деньги по-другому, нарушать закон. И хорошо ещё, что попался я Андрею Озирскому. Тот всё закончил миром. Теперь мать немножечко успокоилась. Только просит, чтобы я больше с плохими людьми не связывался. А те мужики клёвые были, хоть и мафиози. И квартира наша — от них. Но матери ведь ничего не докажешь — только новый приступ получишь. И я с ней не спорю. И Олегу говорю, что не маленький, и всё понимаю.
Я сбегал на кухню, вытряхнул окурки в мусорное ведро. Проветрил комнату, потом закрыл дверь на лоджию. Не думал я, что Сергей простудится. Ведь весна уже, апрель. У нас началась четвёртая четверть. Самая моя любимая, хоть вторая и короче. Ведь за ней идут летние каникулы. Я в пятом классе. Уже до чёртиков надоело ходить в школу. В последнее время вообще жить скучно. Дай, думаю, позанимаюсь с попугаем.
Неделю назад Андрей последний раз был в Москве. На машине забросил Генриетту с матерью в госпиталь, а меня с попугаем привёз прямо в Тёплый Стан. Вбил крюк в стенку, чтобы клетку повесить, устроил Сергея на новом месте. Что-то важное хотел сказать мне насчёт попугаев, но никак не мог припомнить. А потом заурчал пейджер, и шефа срочно вызвали в офис. Он даже кофе не выпил, а ведь я специально воду поставил.
Сергей один раз прострекотал, что Колька пару получил. Потом мне показалось, что в комнате накурено. Озирский рассказывал, как устроена нижняя гортань попугая с голосовыми перепонками, забылся и достал сигареты. Ну, и я тоже взял у него две штуки. Потом испугался, что Сергею вредно дымом дышать, и открыл окно на десять минут. Клетку вынести поленился — всё-таки весна, не очень холодно.
А вчера Сергей нахохлился, свалился с кольца и залез в угол клетки. Я подумал, что птичка за ночь поправится, и накрыл клетку платком. Утром, перед школой, глянул, а он не жрёт ничего, не пьёт. Потом крыльями встряхнул несколько раз. Матери показалось, что Сергей кашляет, но я ничего не слышал. И некогда было, потому что в школу мне пилить к «Войковской», с пересадкой на «Новокузнецкой».
Мать тоже бутерброд на ходу дожёвывала и кофе допивала. Когда я из школы вернулся, её дома не было. Только записка на подзеркальнике: «Русик, я в кружке, вернусь после восьми. С птицей что-то надо делать — она еле дышит. Позвони Петру Васильевичу. Мама». И номер телефона. Где-то у Рижского вокзала живёт её знакомой ветеринар.
Я оторвал от жареной курицы ногу, поел. Потом заглянул в клетку и услышал, что Сергей клювом «кгыхает». Тут же набрал номер Петра Васильевича. Он оказался дома — только что приехал из лечебницы. Собирался уже к другу в гости, но ради меня визит отложил.
Я не совсем понимаю, откуда мать его знает. Вроде бы, он был однокашником отца Олега, Павла Романовича. Деда я знал смутно — видел всего раз или два. Он всё с сердцем скитался по больницам, а потом умер. Я бы, может, и почаще ездил с Олегом к его отцу, но бабку, Анну Григорьевну, видеть не хотелось. Если честно, то бабушкой я её не звал, да и она не хотела. Потому что мы с ней друг другу совсем чужие.
Мать изменила Олегу, и родился я. Они уже были женаты. Настоящая моя бабушка живёт в Чечне. А другая, Ирина Кирилловна, умерла почти восемь лет назад. Мне тогда ещё и трёх не было. Павел Романович во Внешторге работал, кое-какие шмотки доставал Петру Васильевичу, даже мебель импортную. А тот животных лечил, которых семья Величко держала в разное время.
Теперь вот, по старой памяти, он согласился осмотреть Сергея, хоть не был специалистом по птицам. Велел клетку закутать потеплее и везти к нему на такси. Я поймал «чайника», который как раз к Рижскому вокзалу и ехал. Сергею крупно повезло. Врач сказал, что мы быстро прибыли. Птички сгорают от простуды за два-три дня, а тут ещё что-то сделать можно.
Я малость успокоился и поехал домой. От «Рижской» к нам прямая линия. Но задержался опять. В переходе мужик торговал средиземноморскими черепашками. Я засмотрелся, подумал — может, купить? Сводной сестре Октябрине они, наверное, понравились бы. Ей год и десять месяцев. Её из Турции вот-вот должны привезти. Озирский обещал приехать к нам в гости — вместе с Октябриной и её матерью Оксаной Бабенко.
Но я решил подождать, посоветоваться. Черепахам же условия нужны, а какие — не знаю. Да и на одуванчики их сейчас не вынесешь. И потом, у Отки в Стамбуле, конечно, не только черепашки имеются. А когда назад поедут, черепашек через таможню не пропустят. Тоже рёву будет достаточно.
Надо другой подарок купить, неживой — куклу какую-нибудь. Приедут, и я у Оксанки спрошу, что бы её ребёнок хотел получить. Я сестрёнку не обижу — точно.
На кухне наш приёмник «Хитачи» пропищал семь часов. Если мать явится в восемь, я сто раз за сигаретами успею. А потом доложу, как отвозил Сергея. Мать поварскую похлёбку вчера сварила — специально для меня, с бараниной и картошкой. Сама она такую не любит, а я просто обожаю.
Мысли пошли всё больше о еде — пока перекусить. Но один я ни за что за стол не сяду. Может, Олег нас навестит. Когда ему надоедает болтаться по ресторанам и жевать яичницу, он приезжает к нам — якобы проведать. Но я вижу, что он по семье тоскует, хотя ещё одно предложение матери не делает.
Самолюбие Олега гложет жуткое. Боится, что мать ему откажет. А ни на ком больше не женится, хотя мог бы. Он уже доктор экономических наук. И ВУЗ у него не хилый — правительственный — загранкомандировки каждый квартал. Спорю, за такого любая пойдёт.
