Джоппи сейчас под пятьдесят, он в расцвете сил. Кисти его рук похожи на черные боксерские перчатки, а рукава рубашек, того гляди, лопнут под напором мускулов. Лицо в шрамах от полученных на ринге ударов, над правым глазом красный желвак.
В сущности, Джоппи не считался преуспевающим боксером. В 1932 году занимал всего лишь седьмое место. Но он покорял зрителей неистовством на ринге. Джоппи лез напролом, осыпая противника ударами в надежде сломить его сопротивление. Когда Джоппи был в расцвете сил, никто не мог сбить его с ног, да и потом он всегда держался до конца.
– Он имеет какое-то отношение к боксу? – спросил я.
– Мистер Олбрайт никогда не упускает возможности заработать, – ответил Джоппи. – И его не волнует, если деньги пахнут или даже чем-то заляпаны.
– Значит, ты свел меня с гангстером?
– Он не гангстер, Изи. Просто мистер Олбрайт – человек, который запускает пальцы сразу в несколько пирогов. Он бизнесмен, а ведь бизнес дело такое. Скажем, если ты торгуешь рубашками и к тебе вдруг является человек с коробкой, которая будто бы упала с проходившего мимо грузовика, то ты просто платишь ему определенную сумму и делаешь вид, что поверил его россказням. – Джоппи выразительно потряс своей боксерской лапой. – Бизнес есть бизнес.
Джоппи продолжал натирать мрамор стойки. Мелкие трещинки с набившейся в них грязью на фоне белого мрамора напоминали сеть кровеносных сосудов на головке новорожденного младенца.
– Значит, он просто бизнесмен? – уточнил я.
Джоппи на мгновение прервал свое занятие и посмотрел мне в глаза:
– Не пойми меня превратно, Изи. Де-Витт – крутой парень и вращается в дурной компании. И все же тебе представляется шанс выкупить закладную и к тому же кое-чему научиться.
Я сидел, обводя взглядом заведение Джоппи. Здесь было шесть столиков и семь высоких табуретов вдоль стойки. Даже в самые удачные вечера некоторые из них пустовали. И все же я завидовал его успеху. У него были собственный бизнес и кое-какое имущество. Однажды он обмолвился, что мог бы продать свой бар, хотя всего лишь арендует помещение. Я решил, что он привирает, но потом узнал, что это не так: всегда находятся желающие купить заведение, которое уже имеет свою клиентуру. Они не прочь платить и за аренду, если денежки надежно текут им в руки.
Окна в баре грязные и пол искорежен, но это помещение принадлежит Джоппи, и когда белый хозяин мясной лавки приходит за рентой, он всегда говорит: "Спасибо, мистер Шэг", потому что счастлив получить денежки.
– Так чего же он все-таки от меня хочет? – спросил я.
– Чтобы ты кого-то там отыскал. Так, по крайней мере, он сказал мне.
– Кого?
Джоппи пожал плечами:
– Какую-то девочку, точно не знаю. Я не вникаю в чужие дела, раз они меня не касаются. Но он заплатит тебе просто за то, чтобы ты начал поиски, а уж найдешь или не найдешь – никто не знает.
– И сколько он согласен мне заплатить?
– Достаточно, чтобы выкупить закладную. Поэтому я и порекомендовал тебя. Я знаю, что тебе срочно нужны деньги. А на этого малого и на того, кого он разыскивает, мне наплевать.
При мысли о закладной я вспомнил свой садик перед домом и тень от деревьев в летний зной. Владея таким жильем, я считал себя ничем не хуже любого белого, а не будь его, я ощущал бы себя нищим с протянутой рукой.
– Не отказывайся от его предложения, парень, – продолжал Джоппи, словно читая мои мысли. – Ты должен сохранить свою собственность. Знаешь ведь, все смазливые девчонки, за которыми ты увиваешься, не купят тебе дома.
– Не нравится мне все это, Джоппи.
– Тебе не нравятся деньги? Чушь!
– Дело не в деньгах... Просто мистер Олбрайт напоминает мне Крысу.
– Кого?
– Помнишь, в Хьюстоне был такой коротышка? Он женился на Этта-Мэй Харрис.
Покрытые рубцами губы Джоппи искривились.
– Нет. Наверное, он появился позже, когда меня там уже не было.
– Так вот, мистер Олбрайт очень похож на Крысу. Вкрадчивый, всегда опрятно одет и беспрестанно улыбается. Но все его мысли поглощены бизнесом, и если встать у него на пути, сотрет в порошок.
Я всегда старался говорить на правильном английском, которому учат в школе, но спустя годы обнаружил, что точно выражать свои мысли могу только на привычном корявом языке, усвоенном с детства.
– Быть может, эта девочка окажется шлюхой и доставит тебе немало хлопот, но когда ты стоишь перед угрозой лишиться собственного крова, тут уж раздумывать не приходится.
– Ты прав. Просто я осторожничаю.
– Осторожность не помешает, Изи. Осторожность спасает от бед и делает тебя сильным.
– Так, значит, он всего-навсего бизнесмен? – снова спросил я.
– Ну конечно!
– И каким бизнесом он занимается? Торгует рубашками или чем-нибудь еще?
– Есть поговорка, которая как нельзя лучше подходит к нему, Изи.
– Ну-ка.
– Рынок – как медвежий рот: что ни кинешь, все сожрет.
Джоппи улыбнулся и сам стал похож на голодного медведя.
– Я подумаю.
– Не тревожься, Изи. Я буду тебя подстраховывать. Просто заглядывай время от времени к старому Джоппи, и я предупрежу тебя, если запахнет жареным. Держи со мной связь, и все у тебя будет в порядке.
– Спасибо за заботу, Джоппи, – сказал я. Но у меня не было никакой уверенности, что я буду его благодарить.
Я отправился домой, думая о деньгах и о том, как они мне необходимы, ну хотя бы самая малость. Я всегда с удовольствием думал о доме. Может быть, потому, что я вырос на ферме издольщика, или же потому, что, пока не купил этот домик, никогда не имел никакой собственности. Я любил свою лачугу. В палисаднике, засеянном густой травой, росли два дерева – яблоня и авокадо, а у боковой стены дома – гранатовое дерево, каждый сезон приносившее более тридцати плодов, и банановое дерево, никогда ничего не рождавшее. На клумбах цвели георгины и шиповник, а также африканские фиалки, которые я ставил в большой кувшин на крыльце.
Сам домик крошечный. Гостиная, спальня и кухня. В ванной даже нет душа, а задний дворик не более надувного детского бассейна. Но этот домик значил для меня больше, чем любая из женщин, с которыми меня сводила судьба. Я ревностно любил его, и если бы судебный исполнитель действительно явился его отбирать, я, пожалуй, стал бы защищать его с ружьем в руках. Я понимал: чтобы сохранить дом, мне ничего не оставалось, как только принять предложение приятеля Джоппи. Но я сердцем чувствовал, здесь что-то не так. Мистер Олбрайт внушал мне беспокойство. И суровые, хотя и справедливые слова Джоппи – тоже. Я пытался уговорить себя лечь в постель и забыть обо всем на свете.
"Изи, – успокаивал я себя, – нужно хорошенько выспаться, а завтра утром отправиться на поиски работы".
"Но сегодня двадцать пятое июня, – возражал мой внутренний голос. – Откуда возьмутся шестьдесят долларов, которые тебе предстоит уплатить первого июля?"
"Я достану их", – ответил я.
"Каким образом?"
Мы продолжали препираться в том же духе, что было абсолютно бессмысленно. Я с самого начала знал, что возьму деньги Олбрайта и сделаю все, что он скажет, если это не будет противоречить закону, потому что моя хижина нуждалась во мне и я не собирался ее покидать. В пользу моего согласия говорило еще одно обстоятельство. Дело в том, что Де-Витт Олбрайт внушал мне страх. Он был крупный и сильный на вид мужчина. По тому, как он расправлял плечи, можно было судить о его склонности к насилию. Впрочем, я, пожалуй, не слабее его. И, подобно большинству молодых людей, от меня никогда нельзя было чего-то добиться с помощью угроз. Но как бы то ни было, Олбрайт нащупал мое уязвимое место – гордыню – и сыграл на этом. Чем больший страх он мне внушал, тем более я утверждался в решимости согласиться на его предложение.
* * *
Адрес, который дал мне Олбрайт, привел меня к небольшому желто-коричневому дому. Соседние дома были выше, но уступали ему и по добротности, и по архитектуре. Я миновал ворота из кованого железа и оказался в холле с входными дверьми в испанском стиле. Поблизости никого не было видно, табличка с именами жильцов или номерами квартир отсутствовала. Вдоль стены тянулся ряд дверей кремового цвета безо всяких надписей на них.
– Извините...
Я вздрогнул от неожиданности и, оглянувшись, увидел маленького белого человека в униформе.
– Кого вы ищете?
– Я ищу... гм, я ищу... – в растерянности повторял я. Я забыл имя. Пришлось сощуриться, чтобы комната не поплыла перед глазами. Я приобрел эту привычку щуриться еще мальчишкой в Техасе. Когда какой-нибудь облеченный властью белый человек заставал меня врасплох, я напрочь забывал обо всем на свете и утрачивал дар речи. "Чем меньше ты знаешь, – говорили мне тогда, – тем меньше у тебя будет неприятностей". Я просто ненавидел себя, а также ненавидел белых и цветных за то, что они сделали меня таким.
– Чем я могу вам помочь? – спросил остроносый белый в униформе, с вьющимися рыжими волосами, а поскольку я продолжал молчать, он добавил: – Корреспонденция принимается с девяти до шести.
