– Как по-вашему – почему он пьет?
Лиловые глаза смотрели на меня в упор. Сейчас она казалась хрупкой, но отнюдь не беспомощной. Прикусив нижнюю губу, она покачала головой.
– Может быть, из-за меня, – наконец выдохнула она почти шепотом. – Разве не бывает, что мужчина разлюбил жену?
– Я в психологии дилетант, м-с Уэйд. Сыщику приходится быть всем понемножку. Я бы сказал, что он, скорее, разлюбил свою писанину.
– Вполне возможно, – ответила она спокойно. – Наверно, со всеми писателями это случается. Он, кажется, действительно не может закончить книгу. Но ведь он пишет не для того, чтобы наскрести на квартплату.
По-моему, причина не в этом.
– А какой он трезвый? Она улыбнулась.
– Ну, тут я вряд ли объективна. По-моему, очень хороший.
– А когда пьян?
– Ужасный. Злой, умный и жестокий. Считает себя остряком, а на самом деле просто неприятен.
– Вы забыли сказать – и агрессивен. Она вскинула рыжеватые брови.
– Это было только раз, м-р Марлоу. И слишком уж это раздули. Я бы не стала говорить Говарду Спенсеру. Роджер сам ему рассказал.
Я встал и покружил по комнате. День обещал быть жарким. Уже и сейчас было жарко. Я опустил жалюзи на том окне, куда било солнце. Потом выложил ей все напрямик.
– Вчера я посмотрел статью о нем в справочнике ?Кто есть кто?. Ему сорок два года, женат до вас не был, детей нет. Родители из Новой Англии, учился в Эндовере и Пристоне. Был на войне, послужной список хороший.
Написал двадцать толстых исторических романов, где полно секса и драк на шпагах, и все они, черт бы их побрал, – бестселлеры. Заработал он, видно, на них прилично. Если бы он разлюбил жену, то, скорее всего, так бы и сказал и подал на развод. Если он спутался с другой женщиной, вы, вероятно, об этом узнали бы, и, уж во всяком случае, он не стал бы напиваться по этому поводу.
Если вы поженились пять лет назад, значит, тогда ему было тридцать семь.
Думаю, что он уже кое-что знал про женщин. Конечно, не все, потому что всего не знает никто.
Я замолчал, взглянул на нее, а она мне улыбнулась. Значит, не обиделась, Я продолжал.
– Говард Спенсер намекнул – почему, понятия не имею, что с Роджером Уэйдом что-то случилось в прошлом, задолго до вашей женитьбы, а теперь это всплыло и ударило по нему всерьез. Спенсер говорил о шантаже. Вы ничего об этом не знаете?
Она медленно покачала головой.
– Если вы спрашиваете, знала ли я, что Роджер платит кому-то большие деньги, – не знала и знать не могла. Я в его денежные дела не вмешиваюсь. Он мог бы выплатить большую сумму без моего ведома.
– Ладно, я с м-ром Уэйдом не знаком и не могу представить, как бы он реагировал, если бы к нему явился вымогатель. Если он вспыльчив, то и шею ему мог бы сломать. Если бы такая тайна могла повредить его работе, или положению в обществе, или – предположим худшее, привлечь к нему интерес блюстителей закона – что ж, может быть, он и стал бы платить, хотя бы поначалу. Но все это ничего нам не дает. Вы хотите, чтобы он нашелся, вы волнуетесь, страшно волнуетесь. Но где же мне его искать? Ваши деньги мне не нужны, м-с Уйэд. Пока что, во всяком случае.
Она снова полезла в сумочку и извлекла пару страничек желтого цвета.
Похоже было, что их печатали под копирку, одна была скомкана. Она расправила их и вручила мне.
– Одну я нашла у него на письменном столе, – пояснила она. – Очень поздно ночью – вернее, очень рано утром. Я знала, что он запил и наверх не поднимался. Часа в два ночи я спустилась посмотреть, что с ним, не лежит ли он без чувств на полу, ну и вообще... Его не было. Вторая страница валялась в корзине для бумаг, вернее, висела, зацепившись за край.
Я взглянул на первый, нескомканный листок. На нем было всего несколько машинописных строк. Они гласили: ?Не хочется любить самого себя, а больше любить некого. Подпись: Роджер (Ф. Скотт Фитцджеральд) Уэйд. Р. S. Вот почему я так и не закончил ?Последнего магната?.
– Понимаете, о чем тут речь, м-с Уэйд?
– Это он просто разыгрывал роль. Он большой поклонник Скотта Фитцджеральда. Всегда говорил, что Фитцджеральд – лучший в мире писатель-пьяница, а Кольридж – лучший поэт-наркоман. Обратите внимание, как напечатано, м-р Марлоу. Четко, ровно, без помарок.
– Обратил. Обычно люди в пьяном виде собственного имени не могут написать. – Я развернул скомканный листок. Тоже машинопись и тоже без ошибок.
Здесь было написано: ?Вы мне не нравитесь, доктор В. Но сейчас вы самый нужный мне человек?.
Пока я разглядывал текст, она сказала:
– Понятия не имею, кто такой доктор В. У нас нет знакомых врачей с фамилией на ?В?. Наверное, это тот, у кого Роджер лечился в последний раз.
– Когда ковбойчик привез его домой? И ваш муж ничего не упоминал – ни имен, ни названий? Она покачала головой.
– Ничего. Я уже смотрела по справочнику. Там десятки врачей на эту букву. И вообще, это может быть не фамилия, а имя.
– А может, он даже и не врач, – заметил я. – Тогда вашему мужу понадобились бы наличные. Обычно врач берет чеки, шарлатан – никогда. Чек может оказаться уликой. И заламывают эти ребята будь здоров. Лечение на полном пансионе у них дома обходится в приличную сумму. Не говоря уж об иголочках.
Она удивилась.
– Иголочках?
– Все эти подозрительные типы держат своих пациентов на наркотиках. Так легче с ними управляться. Сбивают их с копыт часов на десять-двенадцать, потом они приходят в себя и уже не буянят. Но если применять наркотики без лицензии, можно попасть на полный пансион к дяде Сэму. Так что приходится брать подороже.
– Понимаю. У Роджера могло быть с собой несколько сот долларов. Он всегда держит деньги в письменном столе. Не знаю зачем. Просто причуда.
Сейчас там денег нет.
– Ладно, – сказал я. – Попробую найти этого доктора В. Не знаю уж как, но постараюсь. Заберите свой чек, м-с Уэйд.
– Но почему? Разве вам не...
– Спасибо, это потом. И я бы предпочел получить его от м-ра Уэйда. Ему это все вряд ли понравятся.
– Но если он болен и беспомощен...
– Мог бы сам обратиться к своему врачу или вас попросить. Он этого не сделал – значит, не хотел.
Она убрала чек в сумочку и встала. Вид у нее был очень подавленный.
– Наш врач отказался его лечить, – грустно призналась она.
– Врачей сотни, м-с Уэйд. Любой согласился бы помочь ему хотя бы раз.
Многие стали бы лечить и подольше. В медицине сейчас конкуренция будь здоров.
– Понимаю. Конечно, вы правы. – Она медленно направилась к двери, я за ней. Открыл ей дверь.
– Вы ведь и сами могли вызвать врача. Почему вы этого не сделали?
Она обернулась ко мне. Глаза у нее блестели. Может, от слез? Да, хороша она была – ничего не скажешь.
– Потому, что я люблю мужа, м-р Марлоу. На все готова, чтобы ему помочь. Но я ведь знаю, что он за человек. Если бы каждый раз, как он выпьет лишнее, я вызывала врача, у меня уже не было бы мужа. Нельзя обращаться со взрослым мужчиной как с простудившимся ребенком.
– Можно, если он пьяница. Даже нужно.
Она стояла совсем близко. Я чувствовал запах ее духов. А может, мне это показалось. Она духами не обливалась с ног до головы. Возможно, это просто был летний аромат.
– А что, если у него в прошлом и правда было что-то постыдное? ? произнесла она, извлекая из себя слово за словом, как будто они горчили на вкус. – Даже преступление. Мне-то это безразлично. Но я не хочу, чтобы это обнаружилось при моей помощи.
– А когда Говард Спенсер нанимает для этого меня – тогда, значит, все в порядке?
Она очень медленно улыбнулась.
– Думаете, я верила, что вы примете предложение Говарда, вы, человек, который сел в тюрьму, чтобы не предавать друга?
– За рекламу спасибо, только сел я не поэтому. Помолчав, она кивнула, попрощалась и пошла вниз по лестнице. Я смотрел, как она открывает дверцу машины, – это был обтекаемый ?ягуар?, серый, на вид совсем новенький. Доехав до конца улицы, она развернулась на кругу. Спускаясь с холма, помахала мне.
Мелькнула перчатка, машина нырнула за угол и исчезла.
Прямо перед домом рос куст красного олеандра. В нем послышалась возня и тревожный писк птенца-пересмешника. Я разглядел его на верхней ветке ? вцепился в нее, хлопая крыльями, словно не мог удержать равновесия. С кипариса за домом раздалось резкое предупреждающее чириканье. Писк сразу умолк, толстый птенец притих.
Я вошел в дом и закрыл дверь, чтобы он мог продолжить свой урок. Птицам тоже надо учиться.
Будь ты хоть семи пядей во лбу, для начала поисков надо что-то иметь: имя, адрес, район, что-то из прошлого или настоящего – какую-то точку отсчета. У меня был всего лишь желтый скомканный листок со словами: ?Вы мне не нравитесь, доктор В. Но сейчас вы самый нужный мне человек?. При такой наводке цель должна была быть не меньше по размеру, чем Тихий океан. Можно было потратить месяц, изучая списки доброго десятка медицинских ассоциаций округа, и прийти к большому круглому нулю. У нас в городе шарлатаны плодятся быстрее морских свинок. На сто миль вокруг муниципалитета протянулись восемь округов, и в каждом городке каждого округа есть врачи. Одни настоящие, другие имеют лицензии на то, чтобы удалять мозоли или прыгать у вас на позвоночнике. Среди настоящих врачей есть преуспевающие, а есть и бедные, часть соблюдает врачебную этику, а часть не может себе позволить этой роскоши. Пациент с приличным доходом, в начальной стадии белой горячки, мог оказаться просто подарком для какого-нибудь старикана, прогоревшего на приписывании витаминов и антибиотиков. Но для начала нужна была хоть малейшая зацепка. У меня ее не было, у Эйлин Уэйд – тоже, или она о ней не догадывалась. Даже если бы я нашел подходящего человека с тем самым инициалом, не исключено, что это просто миф, сотворенный Роджером Уэйдом. Он мог выдумать эту букву ?В?, накачавшись спиртным. Скотта Фитцджеральда мог приплести просто так, на прощание.
