Питерс задумался.
– Это не так уж давно, – сказал он. – Чего тут волноваться?
– Если я его найду, мне заплатят. Он покачал головой.
– Не совсем понял, но будь по-вашему. Сейчас посмотрим. – Он начал листать папку. – Не так-то это просто, – заметил он. – Эти люди на месте не сидят. Всего по одной букве найти... – Он вытащил из папки листок, через несколько страниц другой, а за ним и третий. – У нас здесь таких трое,? объявил он. – Д-р Эймос Варли, остеопат. Большое заведение в Альтандене.
Выезжает или раньше выезжал на ночные вызовы за пятьдесят долларов. Две профессиональные медсестры. Года два назад имел неприятности в калифорнийском бюро по наркотикам, они проверяли его рецептурную книгу.
Информация довольно устаревшая.
Я записал фамилию и альтанденский адрес.
– Затем имеется д-р Лестер Вуканич. Ухо, горло, нос, на Голливудском бульваре, в здании Стоквелл-Билдинг. Тут дело ясное. Принимает, в основном, у себя, специализируется вроде бы по хроническому гаймориту. Обычная история. Вы приходите с жалобой на головную боль, – пожалуйста, он промоет вам лобные пазухи. Сперва, конечно, надо обезболить новокаином. Но если вы ему понравились, то вместо новокаина... Усекли?
– Конечно. – Я записал и этого.
– Прекрасно, – продолжал Питерс и стал читать дальше. – Разумеется, у него главная проблема – снабжение. Поэтому наш доктор Вуканич любит ловить рыбку в море, возле Энсенады, куда и летает на собственном самолете.
– Странно, что он еще не засыпался, если сам доставляет наркотики,? заметил я.
Питерс, поразмыслив, покачал головой.
– Ничего странного. Если жадность не погубит, он может держаться вечно.
По-настоящему ему опасен только недовольный клиент – прошу прощения, пациент, – но он, конечно, знает, как с ними управляться. Пятнадцать лет сидит все в том же кабинете.
– Где, черт побери, вы все это узнаете? – осведомился я.
– Мы – организация, дитя мое. Не то что вы – одинокий волк. Кое-что выбалтывают сами клиенты. Кое-что приносит агентура. Карне денег не жалеет.
Умеет втереться в доверие к кому угодно.
– Представляю, как ему понравилась бы наша беседа.
– Да пошел он... Последний номер нашей программы – человек по фамилии Верингер. Оперативник, который составлял на него досье, давно уволился.
Однажды на ранчо Верингера в Ущелье Сепульведа умерла некая поэтесса, видимо, покончила с собой. У него там что-то вроде колонии для писателей и прочих, кто желает жить в уединении и в особой атмосфере. Цены умеренные. На вид все благопристойно. Называет себя доктором, но не практикует. Может, на самом деле он доктор философии. Не знаю, почему он сюда попал. Разве что из-за этого самоубийства. – Он проглядел газетную вырезку, наклеенную на белый листок. – Да, она перебрала морфия. Но не говорится, что Верингер был в курсе.
– Мне нравится Верингер, – заявил я. – Очень нравится.
Питерс закрыл папку и похлопал по ней ладонью.
– Вы этого не видели, – напомнил он. Встал и вышел из комнаты. Когда он вернулся, я уже стоял у двери. Начал было его благодарить, но он отмахнулся.
– Слушайте, – сказал он, – ваш клиент может скрываться где угодно.
Я сказал, что понимаю.
– Кстати, я тут кое-что слышал про вашего друга Леннокса – может, вам интересно. Один из наших ребят лет пять-шесть назад видел в Нью-Йорке парня, который по описанию вылитый Леннокс. Но фамилия у него была другая. Марстон.
Конечно, это может быть ошибка. Тот парень все время не просыхал, так что трудно сказать. Я сказал:
– Симневаюсь, чтобы это был он. Зачем ему менять фамилию? Он воевал, имя можно проверить по послужному списку.
– Этого я не знал. Наш оперативник сейчас в Сиэтле. Когда вернется, можете с ним поговорить, если хотите. Его зовут Аштерфелт.
– Спасибо за все, Джордж. Я собирался на десять минут, а вышло...
– Может, когда-нибудь вы мне поможете.
– Организация Карне, – заявил я, – никогда не просит чужой помощи.
Он сделал непристойный жест большим пальцем. Оставив его в металлической серой камере, я удалился. Приемная теперь смотрелась прекрасно. После этого тюремного блока яркие цвета были очень к месту.
На дне Ущелья Сепульведа, в стороне от шоссе, стояли два желтых прямоугольных столба. На одном была укреплена створка из пяти перекладин.
Ворота были открыты, над ними на проволоке висело объявление: ?Частное владение. Въезда нет?. Воздух был теплый, тихий, напоен кошачьим запахом эвкалиптов.
Я въехал в ворота, поднялся по усыпанной гравием дороге на пологий склон холма, по другой стороне спустился в неглубокую долину. Здесь было жарко, градусов на пять-десять жарче, чем на шоссе. Дорога заканчивалась петлей вокруг газона, огороженного выбеленными камнями. Слева был пустой плавательный бассейн. Ничего нет бесприютнее пустого бассейна. С трех сторон его окружала запущенная лужайка, усеянная шезлонгами с сильно выгоревшими подушками. Подушки были разноцветные – синие, зеленые, желтые, оранжевые, ржаво-красные. Швы на них кое-где разошлись, пуговицы отскочили, и в этих местах вздулись пузыри. С четвертой стороны виднелась проволочная ограда теннисного корта. Трамплин над пустым бассейном казался разболтанным и усталым. Обивка на нем торчала клочьями, а металлические крепления обросли ржавчиной.
Я доехал до петли на дороге и остановился у деревянного дома с покатой крышей и широкой верандой. Двойные двери были затянуты сеткой. На ней дремали большие черные мухи. От дома между вечнозелеными и вечно пыльными калифорнийскими дубами расходились тропинки. Среди дубов по склону холма были разбросаны маленькие коттеджи, некоторые были почти целиком скрыты зеленью. У тех, которые я разглядел, был запущенный нежилой вид. Двери закрыты, окна занавешаны какой-то унылой тканью. На подоконниках явно лежал толстый слой пыли.
Я выключил зажигание и посидел, прислушиваясь и не снимая рук с руля.
Ни звука. Это место казалось мертвым, как мумия фараона, разве что дверь за сеткой была открыта, и в полумраке комнаты что-то двигалось. Потом раздалось негромкое четкое посвистывание, за сеткой обозначилась фигура мужчины, он распахнул ее и стал спускаться по ступенькам. Глаз от него было не оторвать.
На нем была плоская черная ковбойская шляпа с плетеным ремешком под подбородком. На нем была белая шелковая рубашка, безупречно чистая с отложным воротником, тугими манжетами и пышными свободными рукавами. Шею обматывал черный шарф с бахромой – один конец короткий, другой свисал почти до пояса. На нем был широкий черный кушак и черные брюки – угольно-черные, на бедрах в обтяжку, простроченные золотом по боковому шву до разреза; внизу они расходились широким клешем, и вдоль разреза по обеим сторонам шли золотые пуговицы. На ногах у него были лакированные танцевальные туфли.
Сойдя с лестницы, он остановился и взглянул на меня, продолжая насвистывать.
Он был гибкий, как хлыст. Из-под длинных шелковистых ресниц смотрели глаза дымного цвета, самые большие и самые пустые, какие я видел в жизни. Черты лица тонкие и правильные, но резкие. Прямой нос, красивый припухлый рот, на подбородке ямочка, и маленькие уши, аккуратно прилегающие к голове. Кожа была того бледного оттенка, который не поддается загару.
Он встал в позу, подбоченившись левой рукой, а правой описал в воздухе изящную дугу.
– Приветствую, – промолвил он. – Чудный денек, правда?
– Для меня жарковато.
– Я люблю, когда припекает. – Заявление было решительным, окончательным и обсуждению не подлежало. Мои вкусы его не интересовали. Усевшись на ступеньку, он извлек откуда-то длинную пилочку и стал обтачивать ногти. – Вы из банка? – спросил он не подымая глаз.
– Мне нужен доктор Верингер.
Он перестал орудовать пилкой и поглядел в жаркую даль.
– Это кто такой? – осведомился он без особого любопытства.
– Хозяин здешних мест. Чего скромничаете? Как будто не знаете, черт побери. Он снова занялся ногтями.
– Чего-то путаешь, старичок. Здесь хозяин – банк. Конфисковали ? просрочена закладная, что ли. Не помню подробностей.
Он взглянул на меня, давая понять, что подробности его не интерсуют. Я вышел из ?олдсмобиля? и прислонился к горячей дверце, потом перешел подальше, где можно было дышать.
– И какой же это банк?
– Если не знаешь, значит, ты не оттуда. Если не оттуда, значит, тебе здесь делать нечего. Скатертью дорожка, красавчик. Катись, да поживее.
– Мне нужен доктор Верингер.
– Заведение закрыто, старичок. Читал объявление? Сюда нельзя. Какой-то лопух забыл закрыть ворота.
– Вы сторож?
– Вроде того. Кончай допросы, старичок. А то у меня характер вспыльчивый.
– И что же будет, если рассердишься – танго со мной станцуешь?
Он внезапно и ловко поднялся на ноги. Улыбнулся одними губами.
