— А зачем вам? — спросил директор.
— Меня зовут Артур Дейли. Еженедельник «Нью Ингланд Спортс». Мы тут готовим ретроспективную статью. Спорт в средней школе четверть века назад.
— Ах, вот оно что. Неплохая мысль. Подождите на телефоне, я сейчас гляну. По-моему, у нас где-то хранятся старые снимки и материалы.
Он пропал минут на пять. Я ждал и слушал тишину. Красота. Намного лучше всякой музыки.
— Мистер Дейли, — раздался, наконец, голос директора. — Я нашел. Вот, этот Горди Фелтон был барьеристом. Третье место в штате по бегу со стосорокасантиметровыми барьерами.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Не знаете, где он сейчас?
— Нет. Я всего три года в этой школе. А эти данные просто раскопал в старых записях.
— Ну что ж, спасибо за помощь. — Я повесил трубку.
И все равно это еще ничего не доказывает. То, что он хорошо бегал в детстве, вовсе не значит, что он также бегает и сейчас. Но все же... Не многие могут обогнать меня, а тот, кто подбросил Сюзан розу, смог.
Я отложил досье Ларсона и Гане и еще два раза внимательно прочел дела всех остальных. Затем швырнул их на стол и принялся бесцельно бродить по дому. Выглянул в окно. Проверил содержимое холодильника. Снова выглянул в окно. В холодильнике лежал вилок цветной капусты, две бутылки диетической кока-колы и пачка китайской лапши. Приятного аппетита, мистер Спенсер.
Ровно в час появился Хоук с огромным пакетом тунца и коробкой картофельных чипсов «Кейл-Код».
— Скорее бы поймать этого урода, — проворчал он. — А то у меня от этих дежурств скоро заворот кишок начнется.
На нем был коричневый твидовый плащ «Харрис» спортивного покроя и джинсовая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами. Накрахмаленные джинсы заправлены в рыжие ковбойские сапоги.
— Ну, ты сегодня прямо гарвардский ковбой, — улыбнулся я.
— Крутой парень, — подмигнул мне Хоук и принялся выкладывать из пакета рыбу.
Мы застелили стойку бумагой, разложили на ней тунца и мило перекусили.
— Один из нашего списка был неплохим барьеристом, когда учился в школе, — сообщил я. — В выпускном классе занял третье место по штату.
— Давно? — насторожился Хоук.
— В 1962 году.
— Ну, это еще ни черта не значит.
— Работает охранником, — добавил я.
— И мечтает быть фараоном?
— А может, и считает себя фараоном.
— Как там она поживает? — спросил Хоук. Под словом «она» он всегда подразумевал Сюзан.
— По-моему, уже догадывается, кто из них он. Хотя еще не уверена.
— Значит, сидит себе, слушает его трепотню, кивает и ждет, что он в любую минуту может выхватить свою чертову пушку и нажать на курок, — проворчал Хоук.
— Поэтому мы и торчим здесь у нее по двадцать четыре часа в сутки, — нахмурился я.
Хоук кивнул. Мы немного помолчали.
— Ну что, пора начинать собирать новые улики? — наконец, спросил он.
— Да, похоже, пора. У этого барьериста когда-то была жена. Может, схожу поговорю с ней.
— Возьми мою фотографию, — предложил Хоук. — Скажи, что она может встретиться со мной, если захочет помочь.
— А если не захочет, то встретиться дважды, — ухмыльнулся я.
Мими Фелтон жила в одной из многоэтажек, облепивших искусственное водохранилище в Конкорде. Утром по телефону она сообщила мне, что работает кассиром в косметическом салоне «Блумингдейл» и уходит на работу в четыре. Ровно в 14.10 я постучал к ней в дверь. Мими встретила меня в белой хлопковой блузке, до того открытой, что вначале она показалась мне всего лишь широким бюстгальтером, и черных джинсах, которые наверняка застегивались только в положении лежа. Босые ноги с накрашенными ногтями. Копна золотых волос, уложенных так, как будто она всю жизнь только и мечтала показать мне, какая знатная у нее шевелюра. Восемь пальцев украшены кольцами и перстнями. В ушах — огромные серьги, сверкающие, словно новогодние игрушки. Впечатляет.
— Привет, мистер Спенсер, — приветствовала она меня. — Входите, пожалуйста.
На лице — толстый слой тщательно наложенной косметики. Ногти на руках покрыты темно-вишневым лаком. Упругая, загорелая и довольно плоская грудь.
— Так вы детектив?
— Да, — ответил я. — Мне нужно, чтобы вы рассказали мне все, что можете, о Гордоне Фелтоне.
— Можно взглянуть на ваш значок или лицензию, или что там вам выдают? — У нее был тоненький голосок, похожий на лепет ребенка.
Я показал ей лицензию.
— А почему вы интересуетесь Горди? — спросила Мими.
— Служба, — пожал плечами я. — Поскольку он работает в системе безопасности, компания-облигационер желает досконально проверить всех своих сотрудников, у которых есть ее облигации.
— Это что-то типа страхования? — спросила она своим детским голоском.
Я почему-то так и ждал, что сейчас она сделает реверанс.
— Да.
— Ну, мистер Спенсер, судя по вашему виду, вы можете продать свои облигации всем, кому захотите.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Так почему вы развелись, миссис Фелтон?
— Присядем, — предложила она, и мы прошли в крошечную гостиную. Стены украшали полотна авангардистов — все в розово-серых тонах. Из окна открывался вид на водохранилище.
Она уселась в кресло — бледно-лиловую подушку на треугольном металлическом каркасе. Еще два таких же стояли вокруг массивного журнального столика.
— Спасибо, я постою, — ответил я. — Так что там насчет развода?
— Ох, Горди, — вздохнула Мими. — Горди, Горди, Горди...
— Из-за него? — спросил я.
— Что?
— Из-за него вы развелись?
— Он всегда был таким мальчишкой. — Она покачала головой. — Всегда хотел казаться мужчиной, а на самом деле был просто маменькиным сынком. Тряпка, одно слово.
— Как это понять? — спросил я.
— Ну, например, всегда боялся ходить куда-нибудь один, без меня.
— А то, что хотел казаться мужчиной?
— Все время таскал с собой пистолет. Хотел стать полицейским, но, по-моему, никогда в жизни не решится поступить на службу. Хотя все уши мне прожужжал. Был таким, знаете, ну, типа юный друг полиции. Рацию домой приволок. Когда мы еще жили вместе, постоянно крутился вокруг фараонов в Суампскотте. А уж как услышит по рации, что где-то там что-то произошло — сразу в машину и туда. Посмотреть. В общем, чокнутый.
— А семья? — спросил я.
— У нас никогда не было детей, — вздохнула Мими.
— А его семья?
— А почему вы не записываете? — удивилась она.
Я постучал себя пальцем по лбу и улыбнулся.
— Если в этот компьютер что-то попало, значит, навечно.
Мими удовлетворенно кивнула.
— Отец у него умер, — продолжала она. — А мать еще жива. Живет в Суампскотте. — Мими покачала головой.
— А чего головой качаете? — спросил я.
— Да он ее просто ненавидит.
— Мать?
— Ну да, — Мими снова покачала головой и грустно улыбнулась. — Да, Чернушка — еще тот подарочек.
— Чернушка? — насторожился я.
— Ну, мамаша Гордона.
— А почему Чернушка?
— Да девичья фамилия у нее такая. Роза Мэри Блэк,[2] — ответила Мими. — Все всегда называли ее Чернушка.
— Господи-Боже ты мой, — только и смог прошептать я.
— Это Фелтон, — решительно заявил я.
Было субботнее утро. Сюзан, Хоук и я сидели за стойкой, пили кофе и жевали итальянские булочки, которые по пути снова прикупил Хоук.
На стойке лежал коричневый конверт, переданный Белсоном. Внутри находился сравнительный анализ отпечатков голосов.
Сюзан открыла холодильник и выставила на стойку банку вишневого варенья и сливочный сыр. Затем уселась поудобнее, намазала на булочку тонюсенький слой сыра и, положив сверху вишенку, откусила маленький кусочек.
— Это он, Сюзан, сто процентов, — кивнул Хоук.
— Возможно, — проговорила Сюзан, проглотив свой кусочек. — Вполне возможно.
Я налил себе вторую чашку кофе и положил полную ложку сахара.
— Вот и объясняются все символы, — сказал я. — Красная роза, черные женщины. Роза Мэри Блэк, она же Чернушка.
Сюзан аккуратно разрезала булочку пополам и положила обе части в импортный немецкий тостер — достаточно широкий, чтобы вместить обе половинки. Я нажал на выключатель.
— Я знала, что ее зовут Роза, — кивнула Сюзан. — Но он никогда не говорил ее девичью фамилию.
— В этом есть что-то необычное? — спросил я.
— Да вообще-то, нет. Многие пациенты говорят «моя жена», «моя мать», «мой отец». Просто родственники. Они и в мыслях не называют их по именам.
Тостер подал сигнал, Сюзан вынула булочку и положила на тарелку Хоука.
— И у него были с ней какие-то неприятности, да? — спросил я.
Сюзан задумчиво наблюдала, как Хоук намазывает на булочку сливочный сыр. Как и все, что он делал, это действие было выполнено без единого лишнего движения. Но я знал, что он положил ровно столько, сколько нужно.
— Если он и в самом деле одержим тайной злобой по отношению к матери, — проговорила наконец Сюзан, — а мать зовут Роза Мэри Блэк, да к тому же есть и еще кое-какие факты, которые я уже знаю, то он вполне может выражать эту злобу в искаженной форме и направлять ее на тех, кто каким-то образом символизирует для него Розу Мэри Блэк.
