Но он забыл о своей ране.
Второй противник нанес размашистый удар правой, удар, который любой тренированный и хладнокровный боксер презирает. И Святой презрительна, чуть лениво и совершенно не раздумывая, по привычке Прикрылся плечом. И этот удар словно достал в нем каждый нерв и отдался во всем теле неудержимой болью. Саймон вдруг почувствовал себя совсем больным и слабым, на мгновение даже перестал что-либо видеть, глаза застилала мутная пелена.
И тут он получил мощный хук левой по челюсти от того, кому разбил нос.
Святой пошатнулся и привалился к стене.
По какой-то причине, возможно, потому, что они мешали друг другу, его противники, вместо того чтобы тут же добить, остановились на секунду. И в это спасительное мгновение Святой сделал финт, титаническим усилием заставляя подчиняться больные онемевшие мышцы, заставляя мозг работать.
И сквозь грохот и гудение в голове он вдруг услышал песню «айрондели»:
Патриция!.. Патриция!..
Первое волнение, первая нервная дрожь и экстаз боя затмили собственную слабость, но сейчас она наваливалась, и он приходил в себя ужасно медленно. А удар в плечо открыл рану. Саймон почувствовал, как по спине его горячим ручейком стремится кровь. Похоже, только несгибаемая сила воли загнанного в угол титана, дерущегося так, словно это последний раз в жизни, удержали его в сознании.
Вдруг сквозь заливающий все туман он услышал то, что все время боялся услышать, – звук приближающейся к дому машины.
Мариус!
В голове Святого словно яркая молния блеснули отчаянно-храбрые и полные тщеславия слова, которые он произнес... ох, несколько столетий назад: «Пусть они все выходят...»
И может, это воспоминание, а может, неимоверная сила воли сломали непрочные оковы беспамятства и усталости, опутавшие его.
Когда противники подступили к нему, чтобы прикончить, Святой поднял вверх одну руку, останавливая их.
– Ваш хозяин здесь, – сказал он. – Вам лучше подождать, пока мы с ним не увидимся.
Нападавшие замерли, прислушиваясь. Для Саймона эти несколько секунд форы решали вопрос жизни и смерти.
Беззвучно молясь, он собрался с силами и, оттолкнувшись от стены, словно камень из пращи пролетел между охранниками.
Они очнулись слишком поздно – он уже был у двери.
На лестнице он еще больше увеличил свое преимущество.
От лестничной площадки шел коридор, по обеим сторонам которого были двери, однако колебаться насчет того, которая из дверей ему нужна, не пришлось – только он попал в коридор, в одной из дверей посередине показалось лицо восьмого сторожа.
Увидев Святого, он попытался сразу же захлопнуть дверь, но либо был слишком медлителен, либо Святой слишком быстр. Святой бросился вслед и дверью ударил того, кто ее закрывал. Тот отлетел на середину комнаты, как пушинка под напором циклона. А Святой ворвался следом и запер за собой дверь.
Повернувшись, Святой увидел испуганного восьмого охранника, поднимающегося с пола, и привязанную за руки и за ноги к кровати Патрицию.
Потом, когда первый преследователь врезался в дверь, Святой одним мощным движением придвинул к двери стоявший у стены тяжелый комод.
Тот не дошел пару футов, чтобы закрыть дверь, и тут в дело вмешался восьмой сторож, вооруженный ножом.
Святой схватил его запястье, повернул... и тот, завопив от боли, выронил нож.
Этот охранник был сильнее обычного человека, но в тот момент не мог выстоять против неукротимого Святого. Саймон захватом корпуса швырнул его всем телом на дверь и, как говорится, вышиб из него дух и в довершение припер к двери огромным тяжелым комодом. Спустя минуту на комод взгромоздился массивный гардероб, и восьмой сторож оказался в своеобразной западне.
За дверью Святой услышал оглушительные проклятья и тихо засмеялся, благословляя дома старой постройки. Эта дверь была из цельного, прочного как скала дуба, дюйма четыре в толщину, и остальная мебель ей под стать. Чтобы преодолеть такое препятствие, преследователям потребуется немало времени. Хотя это, возможно, лишь оттянет неизбежный конец.
Но Святой не думал сейчас о последствиях. Несмотря на слабость и боль, он уже снова мог смеяться, потому что снова был с Патрицией, и ей не грозила больше опасность, пока у него действует правая рука. И он хотел, чтобы она услышала его смех.
С нарочитым смехом он схватил лежащий на полу нож. Конечно, это не его кинжал, но для этого-то дела вполне сгодится. И он быстрыми движениями стал перерезать стягивающие Патрицию веревки.
– О Саймон, дорогой мой!
О этот любимый голос, в котором и вера, и непоказная храбрость, и неподдельная преданность... Последний взмах ножа, последняя веревка долой – и она бросилась, как ребенок, в его объятия.
– О Пат, моя радость, тебе не причинили вреда?
Она покачала головой:
– Но если бы ты не приехал...
– Если бы я приехал слишком поздно, внизу было бы больше трупов, чем сейчас, хотя это и не изменило бы ничего. Но я здесь!
– Ты ранен, Саймон!
Он понимал: в трудный час надежда на него плохая. Но ей незачем над этим задумываться – по крайней мере до тех пор, пока останется хоть проблеск надежды, пока он еще может держаться... И он опять засмеялся, весело и беззаботно, как в старые времена.
– Ничего, – весело произнес он. – По сравнению с уроном, который я им нанес, можно считать, что чистая прибыль составляет уже две тысячи процентов. А прежде чем я сегодня лягу спать, она будет составлять двести тысяч!
Как Саймон Темплер попал в осаду, а Патриция позвала на помощь
Саймон крепко прижал ее к себе, и этот момент стоил любых битв. Потом он очень мягко отодвинулся и пробормотал:
– Встань на минутку в сторону, старушка, пока я укреплю наши фортификации.
К счастью, комната была узкой, с огромным для своего размера количеством мебели. Подтащив кровать, гардероб, умывальник и еще один комод, он сумел выстроить мощную баррикаду. Попасть в комнату теперь можно было бы только использовав стенобитное орудие, да еще если в ход пойдут топоры...
Но это была печальная вероятность и что толку о ней думать!
– Однако им есть над чем потрудиться, – сказал Святой, отходя в сторону и любуясь постройкой.
Шум и крики за дверью затихли, и стал слышен один голос.
Саймон не понял смысла сказанного, но узнал голос. Этот высокий, властный и надменный голос было невозможно не узнать.
– Привет, Мариус, моя маленькая овечка! – весело пропел Святой. – Как поживаешь?
– Я сейчас отойду от двери, Темплер, – вкрадчиво сказал Мариус по-английски, – и прикажу стрелять в замок.
– По мне-то все равно, моя радость, – ухмыляясь, ответил Святой, – но тебе не мешало бы знать, что один из твоих храбрых бойцов прижат к двери как раз напротив замка, двигаться он не может, а мне его не вытащить, не разрушив все укрепление.
– Что ж, ему не повезло, – сухо решил Мариус.
Прижатый к двери человек ужасно вскрикнул.
Святой увлек Патрицию в угол, прикрывая ее своим телом; Мариус выстрелил. Последовал шум падающего тела – это человек у двери рухнул за комод и замер. У Святого были нервы из чистого вольфрама, но такое бесчеловечное преднамеренное убийство на мгновение заставило кровь застыть в жилах.
– Бедняга, – пробормотал он.
За дверью Мариус пролаял команду, и штурм возобновился. Саймон подошел к окну, осмотрел его и понял: без специальных приспособлений не справиться. А ничего такого, что можно было бы использовать как рычаг, в комнате не нашлось. Разве что одну из ножек кровати, но тогда пришлось бы разобрать баррикаду.
Абсолютный тупик.
И помощи ждать неоткуда, а где Роджер? Но сам факт присутствия здесь Мариуса исключал появление Роджера...
– Как ты добрался сюда? – спросила Патриция.
Саймон быстро рассказал ей, думая о совершенно других вещах. Острый ум Патриции не замедлил прийти к определенным выводам, и Святой едва не вздрогнул, когда она спросила:
– Но ведь ты оставил Роджера с Мариусом...
– Придется признать, – уныло кивнул Святой, – что старина Роджер где-то ошибся и сейчас пожинает плоды своей ошибки. И пусть он не был в нашем классе лучшим учеником, но имел очень полезную привычку выкручиваться из неприятных положений. Если, конечно, не вмешался Тил...
– Почему Тил?
Саймон вернулся на землю. С того момента, как они виделись в последний раз, произошло столько неизвестных ей событий.
Он рассказал о случившемся в Эшере и гонке в Мейденхед. Она впервые осознала, в какой игре участвует, и поняла, почему ее заточили в «доме на холме».
Его речь звучала спокойно и даже небрежно, слегка легкомысленно и шутливо, словно он рассказывал о каком-нибудь заурядном событии.
– Так что, – сказал он, – ты видишь, Ангелочек не собирается шутки шутить, и теперь понимаешь, почему сегодня в Буресе столько шума.
