— Около трех утра.
— Если вы знаете, что Даллинга застрелили в три, то вы знаете больше нас. Наш врач определил, что смерть наступила около четырех часов, плюс-минус час. — Он сокрушенно развел руками. — Нет никакой возможности установить, сколько он прожил после того, как получил пулю, или в какое точно время в него стреляли. Судя по крови, он умер не сразу, хотя наверняка был без сознания. Так или иначе, вы сами видите, что любое алиби здесь летит вверх тормашками. Разумеется, если у вас нет более точных сведений о времени убийства, — с иронией добавил он.
Я сказал, что есть.
— Хотите сделать официальное заявление?
Я сказал, что хочу.
— Прекрасно. Давно пора. — Он щелкнул тумблером селектора и вызвал стенографистку.
Мои обязательства перед Питером Колтоном начинали изрядно мне мешать. До этого момента, похоже, беседа велась не для протокола, и это меня вполне устраивало. Обнаружив тело Даллинга, я наделал промахов, как желторотый мальчишка. Я сделал ставку на то, что мисс Хэммонд или Джошуа Северн могут рассказать что-то важное, и проиграл. Гери достаточно ясно дал мне понять, сколько бы я ни старался уклониться от этой темы. Да, водевиль кончился. И детективные игры — тоже.
Гери уступил свой стул молодому полицейскому стенографисту.
— Желаете во всех подробностях? — спросил я.
— Обязательно.
Я детально изложил все с самого начала. Началом был визит Даллинга к миссис Лоуренс, с которого началось мое участие в деле. Ночь была на исходе. Слова мои падали, точно песчинки, отсчитывающие ее последние мгновения. Стенографист исписывал страницу за страницей карандашными иероглифами. Гери расхаживал от стены к стене, изредка останавливаясь, чтобы задать мне вопрос. Когда я сказал, что Тарантини забрал мой пистолет, он прервал меня:
— Миссис Тарантини это подтвердит?
— Она уже подтвердила.
— Но не нам. — Он взял со стола папку с машинописными страничками и перелистал их. — В ее показаниях нет ничего о вашем пистолете. Между прочим, вы так и не заявили о его пропаже.
— Вызовите ее снова и спросите.
Гери вышел из комнаты. Стенографист закурил сигарету. Мы сидели и разглядывали друг друга, пока не вернулся Гери.
— Я послал за ней машину, — сказал он. — Я позвонил ей, и она согласилась приехать. Она ваш друг?
— Вряд ли она останется моим другом после всего этого.
Она придерживается странного и старомодного убеждения, что жена должна горой стоять за мужа.
— Не похоже, чтобы он платил ей тем же. Какого вы вообще мнения о миссис Тарантини?
— Самая большая ошибка в ее жизни — это то, что она вышла замуж за Тарантини. Но женщина она сильная.
— Вот именно, — сухо сказал он. — Не пытается ли она его выгородить — вот что меня интересует.
— Думаю, что именно это она и делала все время. — Я передал ему все, что она рассказала мне об утреннем визите Тарантини в квартиру Даллинга.
Гери остановился как вкопанный.
— Это явно не вяжется с ее показаниями. — Он снова заглянул в свои листки. — Днем она заявила, что отвезла мужа из Палм-Спрингс прямо в Лонг-Бич по дороге, идущей через каньон. Вопрос: кому она сказала правду — мне или вам?
— Думаю, мне, — промолвил я. — Тогда она еще не знала, что Даллинг убит. А когда узнала — изменила показания, чтобы выгородить мужа.
— Когда вы с ней говорили?
— Сегодня во второй половине дня — то бишь вчера. Мои часы показывали четыре.
— Вы уже знали, что Даллинг убит.
— Но ей я этого не сказал.
— Почему? Разве она не могла убить его сама или натравить на него Тарантини?
— Я рассматривал такую возможность. Но тогда она просто сумасшедшая. Ведь она почти любила Даллинга.
— Что значит «почти»?
— Она относилась к нему отчасти по-матерински. Не принимала его всерьез. К тому же он был алкоголиком.
— Вот как? Это она вам сказала или вам это приснилось?
— Я не стал бы пересказывать вам своих снов.
— Ладно. Давайте теперь закончим с вашими показаниями. — И он снова принялся мерить комнату шагами.
Когда мы закончили, было без десяти пять. Гери распорядился, чтобы стенограмму расшифровали и отпечатали немедленно.
— Если все это правда, — сказал Гери, — то все говорит за то, что убил Тарантини. Зачем он это сделал?
— Попробуйте спросить его жену.
— Сейчас я так и сделаю.
— Если можно, я хотел бы поприсутствовать.
— Боюсь, что нельзя. Спокойной ночи.
Я столкнулся с Галли в коридоре. Ее сопровождал сержант Толливер.
— Мы все время встречаемся в полиции, — сказал я.
— Место не хуже любого другого, — ответила она, найдя в себе силы улыбнуться. Вид у нее был измученный.
Я искал козырную карту, которая сулила мне выигрыш партии. Я смотрел везде — под подушкой, между простынями. Может быть, она валяется на полу рядом с кроватью? Я стал вылезать из постели и... проснулся.
Будильник на столике у кровати показывал ровно двенадцать. На улице заскрежетал передачами грузовик, точно напоминая мне, что жизнь продолжается и время не ждет. Ничего, подождет. Я принял душ. Сначала я долго стоял под струями горячей воды, потом на минуту включил холодную. Я побрился, почистил зубы — впервые за последние два дня — и ощутил беспричинное довольство собой. Я посмотрел в зеркало и не нашел в своем лице ничего нового — оно было таким, как всегда. Удивительно, как мало мы меняемся от увиденного и пережитого. Поистине, благодатная способность человека приспосабливаться к чему угодно может в конце концов обернуться для него бедой.
Кухня была затоплена желтым солнечным светом, лившимся через окно над раковиной. Я включил кофеварку, бросил на сковородку несколько кусочков бекона, вбил в шипящий жир четыре яйца, поджарил полдюжины ломтиков зачерствевшего хлеба, Поев, я присел в уголок с чашкой кофе и сигаретой в руках. В голове не было ни единой мысли. Я наслаждался тишиной и одиночеством, Я выпил вторую чашку кофе, все еще испытывая удовольствие от того, что не надо ни с кем разговаривать. Но вскоре я поймал себя на том, что машинально отбиваю нервную дробь носком ботинка и покусываю ноготь большого пальца. Пятна солнечного света на линолеуме как-то поблекли, а третья чашка кофе явно отдавала горечью и осталась недопитой.
Я подошел к телефону в холле и набрал номер секретарской службы на станции. Некая миссис Стэндиш звонила в понедельник и, еще раз, во вторник. Нет, своего номера она не оставила — сказала, что позвонит сама. Во вторник утром дважды звонила миссис Лоуренс. Во второй половине дня со мной хотел говорить лейтенант Гери, очень срочно. Был также звонок от мистера Колтона из окружной прокуратуры. Сегодня, в среду, звонили лишь однажды — из Палм-Спрингс. Миссис Марджори Феллоуз просила позвонить ей в гостиницу «Оазис».
— В котором часу был этот последний звонок?
— Часа два назад, около десяти тридцати.
Я поблагодарил равнодушный женский голос, говоривший со мной, нажал на контакты и набрал междугородную. Спустя несколько секунд я услышал в трубке голос Марджори Феллоуз.
— Это Арчер. Вы хотели говорить со мной.
— Да-да, вы мне очень нужны. Тут столько всякого произошло — у меня просто голова кругом идет. — Голос у нее был огорченный и растерянный.
— А именно?
— Что вы сказали?
— Что именно произошло? Из числа «всякого»?
— О, много всего. Полиция... и разное другое. Я не хотела бы говорить по телефону. Вы знаете этих телефонисток на станции... — Она сказала это с явным злорадством, желая уязвить слушающую нас телефонистку. — Вы не могли бы приехать сюда?
— Было бы удобнее, если бы вы сами приехали в город.
— Я не могу, у меня нет машины. И потом, я в полной растерянности. Я так надеялась на вас. Я не знаю ни единой души во всей Южной Калифорнии. — В ее голосе то и дело прорывались плаксивые нотки. Она очень себя жалела. — Ведь вы частный детектив, верно? Мне лейтенант Гери сказал.
— Он вас не обманул. Что случилось с вашей машиной?
— Ее... Ее взял Генри.
— Летите самолетом. Это каких-то полчаса.
— Я не могу лететь. Как вы не понимаете, я ужасно расстроена. Мне нужна ваша помощь, мистер Арчер.
— Вы имеете в виду, профессиональная помощь?
— Да, да, профессиональная. Прошу вас, приезжайте и пообедайте со мной здесь, в гостинице.
— Хорошо, если вы не возражаете против позднего обеда. Она не возражала. Я надел пиджак, повязал галстук и зарядил револьвер.
Объехав Палм-Спрингс стороной, я в два тридцать был на месте. Днем залитые солнцем постройки «Оазиса» сверкали ослепительной белизной. Главное здание выходило фасадом на дорогу. Позади него было разбросано десятка два коттеджей. Поливной зеленый газон вокруг них казался чем-то искусственным и неуместным среди окружающей пустыни — точно пушистый ковер, брошенный на голую землю. Я поставил машину возле оштукатуренной глинобитной стены и вошел в холл гостиницы. Прохладный кондиционированный воздух остудил мой вспотевший лоб. Просторное помещение было обшито панелями из светлого дерева и обставлено подходящей по цвету кожаной мебелью. Украшенные индейским узором драпировки и чехлы повторяли цветовую гамму пустыни. Человек, создавший это неброское великолепие, имел в достатке и денег, и вкуса. Сочетание во все времена редкое.
