Гость повел рукой, державшей пистолет:
— Ладно, теперь ваша очередь говорить…
— С чего начать: с настоящего или с будущего?
— С прошлого! О настоящем я позабочусь сам, а мое будущее зависит от прошлого.
Мало-помалу я начал привыкать к его глазам. Вернее, к отсутствию глаз. Он уже казался мне старым знакомым. Когда один преступник встречает другого, то сразу же чувствует себя на своей территории. Я почти успокоился, несмотря на пушку, которую он по-прежнему сжимал в своей толстой волосатой лапе.
Слово «афера», которым он обозначил свои предыдущие дела с Рапеном, погружало меня в море наслаждения. Оно свидетельствовало о том, что Рапен был правонарушителем, и от этого я чувствовал сладкую дрожь в позвоночнике. Я усматривал в этом теплую дарственную надпись судьбы.
— Дело пойдет быстрее, если вы сами будете задавать вопросы! — заявил я.
— Кто вы такой?
— Для всех — Робер Рапен. Для вас, в порядке исключения, ваш доброжелатель.
— Ладно. Где Рапен?
Вместо ответа я просвистел начало похоронного марша Он, видимо, был немножко меломаном, поскольку понял. Его физиономия удлинилась чуть ли не вдвое.
— Мертв?
— Самую малость…
— Ты его убил?
Он в этом не сомневался, и спонтанно, по-братски, перешел на «ты».
— Нет. Он упал со скалы и разбился насмерть… Это было на итальянском пляже. Я нашел его первым. Он был уже мертв. Мне как раз нужны были новые документы, и случай подвернулся просто сказочный. Не так ли?
— Ты действительно его не убивал?
— Не убивал. Хотя, заметь, результат был бы тот же самый.
— Деньги перевел ты?
— У него в машине оказались чековая и банковская книжки. Ну, я и подумал: почему бы не воспользоваться? Посмотри, как здесь хорошо: солнышко греет, девочки — красавицы. Видел рекламный образец?
— Видел.
Он спрятал свою пушку и задумался.
— Значит, ты надел его шкуру?
— Раз она мне подошла…
— А ты знаешь, что он был педиком?
— Знаю…
Это вырвалось у меня само собой, и я сразу начал догадываться о масштабах предстоящего стихийного бедствия.
Он тут же набросился на мой промах.
— Ага, так ты знал его живым!
— То есть?
— Значит — ты и пришил!
— Отвали: это мое личное дело.
— Нет, и мое тоже. Перед тем как смыться, этот парень припрятал больше двадцати миллионов… Мне, в общем-то, плевать на его смерть, но только если она не помешает мне найти кубышку, ясно тебе?
— Да.
— Ты случайно не знаешь, где они могут быть, эти деньги?
— Я не знал, что у него есть что-то еще, помимо счета в банке…
— Неужели?
В его руке снова появился револьвер.
— Что у тебя за привычка? — усмехнулся я. — Убери свою хлопушку, горемыка. Я не знаю ничего, ровно ничего… Но с удовольствием узнал бы. Двадцать миллионов — это, представь себе, может заинтересовать и меня.
Он упрямо помотал головой.
— Врешь. Рассказывай.
— Да я впервые слышу об этих деньгах!
— Только не надо! Ты поехал за Рапеном в Италию, выпытал его тайну, угрохал его и вернулся сюда. Что ж, неплохо сработано. Только половина этой суммы принадлежит мне, и я от нее не отступлюсь. Рапен был хитер, но ты парень симпатичный, на это ты его и поймал, верно?
Ух, и проворный оказался мужик этот Бидон! В жизни он разбирался что надо.
— Ты угадал. Только про деньги я все-таки не знал.
— Что ты делал в Италии?
— Прятался.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Эй, постой-ка… А ты, случайно, не тот парень, из-за которого легавые недавно подняли такой шум? Как там тебя… Капут?
Едва лишь он произнес это имя, как я перестал бояться.
Капут! Он назвал меня моим старым прозвищем. Это было приятно: все равно что надеть домашние тапочки после долгого хождения по городу.
По взгляду, который я на него бросил, он понял, что не ошибся. И это мигом сбило с него спесь. Пистолет в его руке задрожал.
— Убери, — проговорил я. — Не люблю я таких посредников.
Но вместо того чтобы повиноваться, он поднял ствол повыше. Маленькое черное отверстие находилось как раз на уровне моей груди. Нас. разделяла только ширина стола. Если бы ему пришло в голову нажать на спусковой крючок, я получил бы сполна.
— Убери! — повторил я.
Но я знал, что он не подчинится. Только что сделанное открытие превратило его в статую. В начале встречи он позволил себе говорить со мной, как с последней шавкой, и это вызывало у него запоздалый страх.
Вдруг он высоким голосом протявкал:
— Не двигайся! Не двигайся, или я буду стрелять!
Ему было безумно страшно. С одной стороны, это могло показаться мне лестным, но с другой — делало его еще опаснее. В панике он мог надавить пальцем на крючок и посильнее.
Я пожал плечами и как можно равнодушнее пробормотал:
— На кой черт нам изображать из себя крутых парней, Бидон? Ведь куда проще договориться.
Он в замешательстве задрал нос, чтобы как следует ко мне присмотреться. И тогда я быстро уперся руками в край стола и грохнул Бидона этим импровизированным тараном. Противоположный край врезался ему в живот. Он даже не успел пальнуть: он полетел вверх тормашками через стул. Я обеими ногами прыгнул ему на грудь, и он сделал шумный, бесконечно долгий выдох.
Я сцапал валявшийся на полу пистолет. Мне было радостно, что после стольких дней безделья я сохранил прежнюю прекрасную форму.
— Ну как, полегчало, Бидон?
Оружие жгло мне пальцы. Желание убивать, которое я считал окончательно уснувшим, возрождалось во мне с еще большей силой.
Я с удовольствием стрельнул бы в Бидона. Парочку шариков в пузо, чтоб попускал слюни.
Он сумел поднять свои шторы и теперь смотрел на меня белыми глазами с красными прожилками.
Я переложил пушку в левую руку и налил полный стакан виски.
— На-ка вот, выпей, лучше станет.
Он взял стакан и глотнул.
— Все допивай!
Он осушил стакан до дна. Я наполнил его снова.
— Давай еще это.
— Но…
Мой план уже созрел.
— Пей, виски отлично усваивается. Скажи спасибо, что балую: пойло отменное, по семь тысяч флакон!
Он стал пить, еще не понимая, что я затеял. А между тем все было просто. Я решил залить ему глаза, чтоб размягчить его волю. Я надеялся, что алкоголь заставит его скорее отвечать на мои вопросы, чем угрозы и побои.
Когда он управился со вторым стаканом, я внимательно осмотрел результат. Его щеки пылали, взгляд затуманился, голова слегка покачивалась.
— Как ты себя чувствуешь?
— Х-х-хорошо…
Он всхлипнул.
— Не убивай меня, я же ничего тебе не сделал! О, до чего ж ты злой, Капут, до чего злой!..
Он был пьян, как извозчик.
— Не реви, рожа, не реви… А то мне хочется тебя хлопнуть.
— О, нет! Нет!..
Я видел, что он уже вполне созрел и должен заговорить, как ребенок во сне.
— Сейчас ты все расскажешь, Бидон. Ты все расскажеш, иначе я продырявлю тебе шкуру, скотина ты паршивая!
— Не надо… Хорошо, хорошо, расскажу…
Он громко и пьяно икнул. Похоже, анестезия удалась как нельзя лучше.
— Расскажи-ка о том деле, которое вы провернули с Рапеном.
— Ага, значит, так…
Он слабо улыбнулся; голова его закачалась, как маятник, и он повалился носом на ковер. Я, видно, не рассчитал дозу. Два больших стакана неразбавленного виски — это, пожалуй, все же резковато.
Я взял с буфета графин и вылил воду ему на затылок. Потом пнул ногой в бок, и он ожил.
— Ай! Что? Что вы себе… Ах, да…
— Не надо отъезжать, Бидон. Отвечай на вопросы, пока я не рассердился.
— Но…
— Что у вас была за афера?
Он несколько протрезвел. Можно было надеяться на вразумительную беседу. Он обхватил голову руками и начал, не глядя на меня:
— Я познакомился с Рапеном в одном кабаке за Лионским вокзалом… В баре для арабов… Я продавал там наркоту. Пустяковую…
— Рапен что, принимал наркотики?
— Нет, он просто любил вертеться среди арабов. Лучшего места, чем у Али, для этого не найдешь. Ну, мы с ним вроде как подружились…
Бидон опять сильно икнул; я подумал, что его сейчас вырвет на пол, но он сдержался. Его рожа приняла бутылочно-зеленый оттенок — как раз подходящий к случаю.
— Говори, я слушаю.
Я действительно слушал, да еще как! Я чувствовал, что он выдаст мне историю не из обычных…
Он спросил:
— Слушай, у тебя вода найдется, а?
Я взял графин и пошел на кухню подоить кран. А когда вернулся — Бидона в комнате уже не было… Я поставил графин и выскочил из дома с рычанием, которое затмило бы льва из «Метро-Голдвин-Мейер».
Мерзавец обманул меня. Он был трезвее, чем мне казалось.
Я увидел, как он бежит по аллее, обсаженной апельсиновыми деревьями. Он спотыкался, и порой его ноги слабели и подгибались. Догнать его не составляло никакого труда.
