Рэймонд Чандлер - Сестричка

Из дома не доносилось ни звука, не было заметно никаких признаков жизни. Я остановил «меркьюри», выключил фары, мотор и неподвижно сидел за рулем. Долорес зашевелилась в углу. Сиденье, казалось, вибрировало. Я протянул руку и коснулся ее. Она дрожала.

– В чем дело?

– Пожалуйста... пожалуйста, выходи, – проговорила она так, словно зубы ее стучали.

– А ты?

Долорес открыла дверцу и выскочила. Я вылез со своей стороны, бросив дверцу распахнутой, а ключи в замке. Долорес обошла машину сзади, и когда подошла ко мне, я, можно сказать, ощутил ее дрожь прежде, чем она коснулась меня. Потом она крепко прижалась ко мне всем телом. Руки ее обвили мою шею.

– Я поступила очень глупо, – прошептала она. – За это он меня убьет – как и Стейна. Поцелуй меня.

Я поцеловал. Губы ее были сухими и горячими.

– Он в доме?

– Да.

– А кто там еще?

– Никого, кроме Мэвис. Он убьет и ее.

– Послушай...

– Поцелуй еще раз. Жить мне осталось недолго, амиго. Если предаешь такого человека, то умираешь молодой.

Я мягко отстранил ее.

Долорес сделал шаг назад и быстро вскинула правую руку. В этой руке был пистолет.

Я поглядел на него. Он тускло поблескивал, освещаемый лунным светом, ствол был направлен на меня, и рука Долорес больше не дрожала.

– Какого друга я бы заимела, если бы нажала на спуск, – сказала мисс Гонсалес.

– Выстрел услышали бы те люди на дороге.

Она покачала головой.

– Нет, между нами пригорок. Не думаю, чтобы они могли что-нибудь услышать, амиго.

Я думал, что когда она нажмет на спуск, пистолет подскочит. Если улучить миг и броситься...

Но я стоял неподвижно. Не произнося ни слова. Казалось, язык у меня во рту распух.

Негромким, усталым голосом Долорес продолжала:

– Убийство Стейна – пустяк. Я сама с удовольствием убила бы его. Такую тварь. Умереть – это ерунда, убить – это ерунда. Но кружить людям голову до смерти... – Издав какой-то звук, похожий на всхлипывание, она умолкла.

– Амиго, ты мне почему-то нравишься. Мне бы давно пора забыть о подобной чепухе. Мэвис отбила его у меня, но я не хотела, чтобы он ее убивал. На свете полно мужчин с большими деньгами.

– Похоже, он славный парень, – сказал я, по-прежнему глядя на руку с пистолетом: ни малейшей дрожи.

Долорес презрительно рассмеялась.

– Конечно. Потому он и есть то, что он есть. Ты считаешь себя твердым, амиго. Но по сравнению со Стилгрейвом ты – тюфяк.

Она опустила пистолет, та было самое время броситься на нее. Но я по-прежнему не двигался.

– Он убил добрую дюжину людей, – сказала Долорес. – Каждого с улыбкой.

Я знаю его давно. Еще по Кливленду.

– Убивал пешнями? – спросил я.

– Если я дам тебе пистолет, ты убьешь его?

– А ты поверишь, если я пообещаю сделать это?

– Да.

Со склона донесся шум машины. Но он казался далеким, как Марс, и бессмысленным, как крики обезьян в бразильских джунглях. Ко мне он не имел ни малейшего отношения.

– Убью, если буду вынужден, – сказал я.

И подобрался, готовясь к прыжку.

– Доброй ночи, амиго. Я ношу черное, потому что красивая, порочная – и пропащая:

Долорес протянула мне пистолет. Я взял. И стоял с ним в руке. С минуту никто из нас не двигался и не произносил ни слова. Потом она улыбнулась, тряхнула головой и вскочила в машину. Завела мотор, захлопнула дверцу. И, не трогаясь с места, глядела на меня. Теперь на ее лице была улыбка.

– Я хорошо сыграла свою роль, правда? – негромко сказала она.

Затем машина резко рванула назад, зашуршав шинами по асфальту.

Вспыхнули фары. «Меркьюри» развернулся и промчался мимо олеандрового куста. Фары свернули налево, на частную дорогу. Свет их скрылся за деревьями, а шум двигателя заглушил протяжный писк древесных лягушек.

Потом стало совершенно тихо. И светила только старая, усталая луна.

Я вынул из пистолета обойму. Семь патронов. И один в патроннике. До полного комплекта недоставало двух. Я понюхал дуло. После последней чистки из пистолета стреляли. Может быть, дважды.

Вставив обойму, я положил пистолет на ладонь. Белая костяная рукоятка.

Тридцать второй калибр.

В Оррина Квеста стреляли дважды. Те две гильзы, что я подобрал с пола в той комнате, были тридцать второго калибра.

А накануне, в номере 332 отеля «Ван Нуйс», прячущая лицо под полотенцем блондинка угрожала мне пистолетом тридцать второго калибра, у которого тоже была белая костяная рукоятка.

Из-за таких совпадений можно навоображать слишком много. А можно и слишком мало.

Я бесшумно подошел к гаражу и попытался открыть одну из двух широких створок ворот. Ручек на них не было, следовательно, управлялись они выключателем. Я посветил тонким лучом фонарика на дверную коробку, но ничего не обнаружил.

Оставив поиски, я подошел к ящикам с мусором. Деревянные ступени вели ко входу для слуг. На то, что эта дверь будет отперта для моего удобства, я не надеялся. Под крыльцом находилась еще одна дверь. Она оказалась не запертой. За ней было темно и пахло эвкалиптовыми дровами. Я прикрыл ее за собой и снова включил фонарик. В углу была лестница, рядом с ней что-то, похожее на кухонный лифт. Как он управлялся – неизвестно. Я пошел вверх по ступеням.

В отдалении что-то загудело. Я остановился. Гудение стихло. Я возобновил подъем. Гудение не возобновилось. Лестница вывела меня к двери без ручки, и я включил фонарик. Опять то же самое.

Однако не сей раз я нашел выключатель. Он представлял собой вделанную в косяк продолговатую пластинку. К ней прикасалось множество грязных рук. Я нажал ее, и запор со щелчком открылся. Дверь я отворил бережно, словно впервые принимающий ребенка молодой врач.

За дверью находилась кухня. Сквозь просветы в ставнях на белый угол печки и никелированную сковородку, стоявшую на ней, падали лунные лучи.

Кухня была просторной, как танцевальный зал. Открытый проем вел в до потолка выложенную кафелем буфетную. Раковина, встроенный в стену громадный холодильник, множество электрических автоматов для сбивания коктейлей. Выбирай себе отраву, нажимай кнопку, и, четыре дня спустя, очнешься в больничной палате на покрытом резиной столе.

Из буфетной обычная дверь вела в темную столовую, оттуда – на застекленную веранду, на которую лунный свет лился, словно вода в шлюзы плотины.

Устланный ковровой дорожкой коридор вел неизвестно куда. Еще один прямоугольный проем. От него в темноту, поднимаясь туда, где, очевидно, были стеклянные кирпичи и мерцала нержавеющая сталь, уходила прямая лестница.

Наконец я оказался, как следовало полагать, в гостиной. Окна были занавешены, стояла темнота, но чувствовалось, что комната большая. Темень была непроглядной. Затаив дыхание, я прислушался: вдруг из темноты за мной следят тигры. Или неподвижно стоящие и неслышно дышащие ртом ребята с большими пистолетами. Конечно же, здесь никого и ничего нет, просто не там, где нужно, разыгралось воображение.

Я бесшумно подошел к стене и попытался нащупать выключатель освещения.

Выключатели есть всюду. У всех. Обычно справа при входе. Ты входишь в темную комнату и включаешь свет. Ладно, Марлоу, это у тебя выключатель в положенном месте и на положенной высоте. А тут по-другому. Дом этот не такой, как все. Здесь особые способы открывать двери и включать освещение.

Может, на сей раз требуется что-то из ряда вон выходящее, например, пропеть «ля» выше «си», или же наступить на плоскую кнопку под ковром, или просто сказать «Да будет свет»; микрофон уловит эти слова, превратит звуковые колебания в легкий электрический импульс, трансформатор усилит его, и бесшумный ртутный выключатель сработает.

В тот вечер я был душевным человеком. Ищущим общества в потемках и готовым заплатить за него большую цену. «Люгер» же под мышкой и пистолет тридцать второго калибра в руке делали меня опасным, до зубов вооруженным Марлоу, парнем из Цианидного ущелья.

Разжав губы, я громко произнес:

– Привет, привет. Нужен здесь кому-нибудь детектив?

Никакого ответа, даже ничего похожего на эхо. Мой голос упал в тишину, как усталая голова на взбитую подушку.

И тут за карнизом, огибающим эту огромную комнату, стал разгораться янтарный свет. Очень медленно, как в театре, регулируемый реостатом. Окна были занавешены толстыми шторами абрикосового цвета.

Стены тоже абрикосового цвета. В дальнем конце комнаты – стоящий чуть наискосок рядом со входом в буфетную бар. Альков с маленькими столиками и мягкими сиденьями. Напольные лампы, мягкие кресла, вмещающие двоих, прочие атрибуты гостиной – и длинные застеленные столы посередине.

Ребята с дорожного поста оказались в общем-то правы. Однако в Этом притоне не было ни малейшего признака жизни. Он был безлюден. Почти безлюден. Не совсем безлюден.

Прислонясь сбоку к большому креслу, в зале стояла блондинка в светло-коричневом манто. Руки она держала в карманах. Волосы ее были небрежно взбиты, а лицо не было мертвенно-бледным лишь потому, что не был белым свет.