Мой офис на Сансет-бульваре начинал походить на заброшенную обитель. В углу приемной свою раскидистую паутину вил паук. В окно вяло бились полусонные мухи, и их жужжание напоминало мерный ход летящего времени. На всех горизонтальных поверхностях тонким слоем лежала пыль.
Стерев ее с письменного стола, я сел на него и достал чек, который дала мне Рут Марбург. Поскольку указанная на чеке дата еще не наступила, и его нельзя было предъявить к оплате в банк, я спрятал его в сейф. Однако богатым я себя не почувствовал.
Позвонив в компанию «Корпус Кристи Нефть», я попросил соединить меня с начальником чертежного отдела, которого звали Паттерсон. Он помнил Сидни Марбурга, но говорил о нем, взвешивая каждое слово. «Сидни был хорошим работником, талантливым чертежником, всегда стремился стать художником, рад, что он стал им».
— Я так понимаю, что он женился на бывшей миссис Хэккет?
— Я тоже слышал, — уклончиво ответил Паттерсон.
— Он работал у вас, когда убили Марка Хэккета?
— Угу, и уволился примерно в то время.
— Почему уволился?
— Сказал мне, что получил возможность ехать учиться живописи в Мексику по стипендии.
— Вы помните о пропаже револьвера? Того самого, из которого был застрелен Марк Хэккет?
— Что-то слышал. — Голос его становился все слабее, словно уходя в преисподнюю. — Чертежный отдел за него не отвечал.
И если вы подозреваете Сида, то здорово ошибаетесь, уважаемый. Сид не способен на убийство.
— Рад это слышать. А кто отвечал за тот револьвер?
— Он принадлежал службе охраны. За него отвечали они. Только не вздумайте бежать сейчас к ним и ссылаться на мои слова. Мне ни к чему неприятности с начальником службы охраны.
— Вы имеете в виду Ральфа Кадди?
— Послушайте-ка, вы уже и так вытянули из меня больше, чем следовало. И вообще, кто это говорит? Вы сказали, что вы из полиции Лос-Анджелеса?
— Я сказал, что работаю совместно с ними. Частный детектив.
Паттерсон бросил трубку.
Я остался сидеть за столом, пытаясь осмыслить и упорядочить услышанное. Мыслительный процесс в моей голове шел словно бы по окружности, и у меня возникло пугающее ощущение, что где-то за ее пределами недостает одного связующего звена. Или же недостает в пределах этой окружности, в самом ее центре, захороненном на могильной глубине.
Я раскопал могилу и стал нащупывать это недостающее звено, зная наверняка, что оно хранится в глубинах моей памяти и мне нужно лишь распознать и вычленить его. Но человек не может взять и включить свое подсознание, чтобы извлечь из него информацию, как из компьютера. В ответ на такое обращение с собой оно лишь оскаливается, грозно рычит и прячется в свою берлогу.
От усталости и неуверенности в своих силах я почувствовал себя словно побитым камнями и растянулся на кушетке в приемной. Точнее — попытался растянуться. Кушетка была коротковата, и я лег, положив ноги на деревянную боковую спинку, так что они у меня свешивались, как обычно.
Наблюдая за пауком в углу под потолком, я пожалел, что мое дело не обладает такой же четкостью и не поддается такому же контролю, как раскинутая им паутина. Я задремал, и мне снилось, что я запутался в гораздо большей паутине, по всей поверхности которой то там, то тут висели засохшие человеческие останки. Паутина крутилась, словно рулетка, а паук, сидящий в центре, как крупье, сжимал по лопаточке в каждой из своих восьми лапок. Этими лопаточками он толкал меня перед собой.
Я проснулся весь взмокший от пота. Паук все еще работал, суча лапками, в углу под потолком. Я встал, намереваясь убить его, но ноги мне не повиновались, они были еще во сне. К тому времени, когда они пробудились, сознание мое тоже окончательно пробудилось. Я не стал трогать паука. Может, он изловит мух, бьющихся в стекло.
Этот, пусть короткий и полный кошмаров, сон несколько освежил меня. Сняв влажную рубашку и побрившись электробритвой, я достал свежую рубашку из шкафа и надел. Затем подошел к окну посмотреть, какая погода. Было ясно и светло, в воздухе висел лишь незначительный смог. В этот полуденный час по бульвару с ревом проносились автомобили.
На противоположной стороне улицы из полицейской машины вышли сержант-розыскник Принс и его напарник Яновский. Я еще надеялся, что это не ко мне, отдавая себе отчет в том, что совершенно не сотрудничал с ними в этом деле. Но они, конечно же, направлялись именно ко мне.
Они невозмутимо спокойно перешли проезжую часть, словно были неуязвимы для несущегося транспорта или совершенно забыли о нем. Принс шел на шаг вперед, как умная собака, увлекая за собой Яновского на некоем невидимом, но прочном поводке.
Надев пиджак, я подошел к двери, чтобы встретить их. Вошли они без приглашения. Принс был бледен, точнее — весь побелел от едва сдерживаемого гнева. Светлая кожа на лице Яновского пошла пятнами от обуревающих его чувств. Он начал:
— Своим доверием ты нас явно не удостаиваешь, Арчер. Вот решили приехать поинтересоваться, с чего бы это.
— Я был занят кое-чем другим.
— Например? — весьма нелюбезно спросил Принс.
— Например, тем, как спасти жизнь одному человеку. И между прочим, она спасена.
— На твое счастье, — заметил Принс. — Ты висел на волоске, да и сейчас висишь, не забывай.
Я начал уже уставать от грубых угроз. В животе у меня заныло, в ушибленных почках застучала кровь.
— Сбавь-ка на полтона, сержант.
Принс был уже готов врезать мне. И я почти хотел этого. Подобно большинству американцев, я любил давать сдачи.
Между нами встал Яновский.
— Дай я скажу, — обратился он к напарнику. Потом посмотрел мне в глаза.
— Ладно, что было, то было, теперь не вернешь. Но мы бы хотели рассчитывать на твою помощь сейчас. Ты можешь поехать туда и сделать то, куда и чего не можем мы.
— Что нужно сделать?
— Этот отставной помощник шерифа, ну, тот, которого подстрелили в этой передряге...
— Джек Флейшер.
— Точно. Тебе это, может, уже известно, но я все равно скажу. Флейшер несколько недель прослушивал квартиру Лорел Смит с помощью электронной аппаратуры. Очевидно, записывал все на магнитную ленту. Во всяком случае, мы выяснили, что он покупал несколько катушек ленты и другое оборудование. Я считаю, что эти записи могли бы нам помочь.
— Я тоже так считаю.
Принс спросил меня через плечо Яновского:
— Они у тебя?
— Нет.
— А где?
— Не знаю. Может быть, у Флейшера дома, в Санта-Терезе.
— Мы такого же мнения, — сказал Яновский. — Его вдова это отрицает, но ее слова еще не доказательство. Я звонил ей, и она явно что-то утаивает. Пытался подключить полицию Санта-Терезы, но они не желают даже браться за это. У Флейшера там были крупные связи или что-то в этом роде, ну и сейчас, когда он погиб, он для них прямо герой. Они даже возможности не допускают, что он мог прослушивать квартиру убитой. Конечно, мы могли бы все отфутболить наверх, в высшие эшелоны...
— Но решили отфутболить в низшие, — улыбнулся я. — В общем, вы хотите, чтобы я съездил в Санта-Терезу и поговорил с миссис Флейшер?
— Ты бы нам этим очень здорово помог.
— Ничего сложного. Я и сам хотел повидать ее.
Яновский пожал мне руку, и даже Принс выдавил из себя некое подобие улыбки. Они простили меня, насколько полицейские вообще могут кого-то прощать.
В Санта-Терезу я приехал в начале второго. Зайдя в ресторанчик неподалеку от здания суда, я перехватил холодный сэндвич и пешком направился в дом Флейшера. Особого желания брать еще одно интервью у вдовы Флейшер я не испытывал.
Плотно завешенные окна создавали впечатление, что дом заперт и в нем никого нет. Однако внутри слышалось какое-то движение. Я позвонил, дверь мне открыла миссис Флейшер.
Она опять пила, а может, так и не прекращала с тех пор, и, пройдя через различные стадии опьянения, вступила в состояние мнимого протрезвления. Одета она была в хорошо сидящее на ней темное платье. Волосы были причесаны и уложены. Дрожь в руках была не особенно заметной.
Однако она, похоже, решительно не помнила меня. Глаза ее смотрели сквозь меня, словно сзади стоял еще кто-то, а сам я был лишь привидением. Я обратился к ней первым:
— Вы, возможно, не помните меня. Я работал с вашим мужем по делу Дэви Спэннера.
— Он убил Джека, — проговорила она. — Вы знаете? Он убил моего мужа.
— Да. Примите мои соболезнования.
Она покосилась на соседний дом и заговорщически подошла ко мне вплотную, дернув за рукав пиджака.
— Это с тобой мы беседовали вчера вечером. Заходи, налью тебе выпить.
Я неохотно поплелся за нею в дом. В гостиной горел свет, словно она предпочитала постоянно жить без естественного освещения. Пить она принесла джин, подкрашенный тоником. Похоже, мы начинали точно с того же, на чем кончили.
Она выпила залпом почти весь бокал.
— Я рада, что он умер, — сказала она без особой радости в голосе. — Правда. Джек получил лишь то, что заслужил.
