— Ты знал, что он не подох? — спросил Рено.
— Нет. Я рассказал тебе то, что узнал от Теда Райта.
— Тед слишком рано смылся, — сказал он. — Я почуял что-то неладное и приехал проверить. Шепот здорово меня обдурил. Притворялся мертвым, пока не взял на мушку. — Рено уставился тусклыми глазами на труп Шепота. — Ловкий был, будь он проклят. Одной ногой в могиле, а не сдавался. Сам себе перебинтовал бок и залег здесь в одиночку, ждал меня. — Он улыбнулся. Это была единственная улыбка, которую он выдал на моей памяти. — А теперь он просто мясо, да и то тухлое.
Голос у него стал садиться. Под стулом образовалась красная лужица. Я боялся до него дотронуться. Только крепко прижатые к животу руки не давали ему развалиться на части.
Он, не разгибаясь, взглянул на лужицу и спросил:
— Как это ты додумался, что не ты ее пришил?
— Просто надеялся на лучшее, — сказал я. — Ты у меня был на подозрении, но я не был уверен до конца. Я в ту ночь накачался до беспамятства и видел сны, со звонками, голосами и всякой прочей чертовней. До меня потом дошло, что, может быть, это не просто сны были, а кошмары, от того, что творилось вокруг. Когда я проснулся, свет не горел. Я подумал, что вряд ли я сперва ее убил, потом пошел выключил свет, а потом вернулся и опять схватился за ледолом. Что-то тут было не так. Ты знал, что я в тот вечер был у нее, и обеспечил мне алиби без запинки. С чего бы? Дон стал шантажировать меня после того, как услышал рассказ Элен Олбури. Полиция, услышав тот же рассказ, связала вместе тебя, Шепота, Ролфа и меня. Я обнаружил Дона убитым после того, как неподалеку встретил в машине О'Марру. Похоже было, что законник пытался шантажировать и тебя. Тут я понял, что полиция подозревает всех вас точно так же, как меня. Против меня было то, что Элен Олбури видела в тот вечер, как я входил или выходил из дома Дины. Нетрудно было сообразить, что и против вас всех они имеют то же самое. У меня были основания сбросить Шепота и Ролфа со счетов. Оставались двое: ты — и я. Одного я только понять не мог — зачем тебе было ее убивать?
— То-то и оно, — сказал он, следя за тем, как растет на полу красная лужица. — Сама во всем виновата, будь она неладна. Позвонила мне и говорит, что к ней едет Шепот. Мол, если я успею его обогнать, тут ему и крышка. Хороший вариант. Еду туда, околачиваюсь поблизости, а его все нет и нет.
Он замолчал, делая вид, будто его заинтересовали очертания, которые принимает красная лужица. Я-то знал, что его остановила боль, но знал также, что когда он возьмет себя в руки, то будет говорить дальше. Он намеревался умереть так же, как жил, — в том же жестком панцире. Наверное, говорить было для него пыткой, но он не собирался умолкать, пока на него хоть кто-то смотрит. Это был Рено Старки, который мог вынести что угодно, не моргнув глазом, и свою игру он хотел вести до конца.
— Я устал ждать, — заговорил он через секунду. — Стукнул ей в дверь и спросил, что же получается. Она повела меня в дом, сказала, что никого нет. Я, конечно, засомневался, но она побожилась, что дома одна, и мы пошли на кухню. Тут я начал думать — может, это не Шепоту, а мне ставят ловушку, я ведь Дину хорошо знал.
Вошел Мики и сказал, что вызвал «скорую помощь». Рено использовал это время для передышки, затем продолжал:
— Потом-то я узнал, что Шепот и вправду звонил ей, приезжал, только раньше меня. Ты к тому времени уже отрубился. Дина побоялась впускать Шепота, и он отвалил. А мне она про это не сказала. Испугалась, что я уеду и она останется одна. Тебя все равно что нет, а ей нужна была защита — вдруг Шепот опять заявится. Тогда-то я ничего про это не знал. Но Дину я знал хорошо и опасался, как бы во что не вляпаться. Я решил потрепать ее немножко, чтобы выложила правду. Тут она хватает ледолом и как заорет. Вдруг — шаги. Так, думаю, вот тебе и мышеловка.
Он говорил все медленнее, ему требовалось все больше времени и сил, чтобы спокойно и четко произносить каждое слово. Язык у него стал заплетаться.
— Я подумал, что ж мне, одному пропадать? Вырвал у Дины ледолом и засадил в нее. Тут ты вылетаешь галопом, налитый до краев, и прешь невесть куда с закрытыми глазами. Она на тебя натыкается. Ты падаешь вместе с ней, переворачиваешься, а рукой попадаешь на ледолом. И засыпаешь мирным сном, ухватившись за рукоятку. А я только теперь соображаю, что натворил. Но, черт побери, она уже не дышит. Ничего не поделаешь. Я гашу свет и еду домой. А когда ты…
Усталые санитары — в Отравилле им не особенно давали отдыхать — вошли с носилками и прервали повесть Рено. Я обрадовался их приходу. Все, что мне было нужно, я узнал, а сидеть здесь, глядя, как он заговаривает себя до смерти, было не так уж приятно.
Я отвел Мики в угол и прошептал ему на ухо:
— Работай дальше сам. Я смываюсь. Со мной все в порядке, но я слишком хорошо знаю Отравилл, чтобы рисковать. Поеду в твоей машине куда-нибудь в пригород и сяду в поезд на Огден. Остановлюсь там в гостинице «Рузвельт» под именем П. Ф. Кинг. Продолжай работу и дай мне знать, как быть дальше, — жить ли снова под собственной фамилией или лучше уехать в Гондурас.
Большую часть недели, проведенной в Огдене, я потратил на то, чтобы из моих отчетов нельзя было понять, через сколько правил нашего агентства, законов штата и человеческих трупов я переступил. Мики прибыл только на шестой вечер.
Он рассказал, что Рено умер, что я официально больше не считаюсь преступником, что почти вся добыча возвращена Первому Национальному банку, что Максуэйн признался в убийстве Тима Нунана и что Отервилл, в котором ввели военное положение, превращается в благоухающую цветочную клумбу.
Мы с Мики вернулись в Сан-Франциско.
Я напрасно потратил столько сил, стараясь придать своим отчетам благопристойный вид. Старика они не ввели в заблуждение, и он задал мне хорошую взбучку.
«Индустриальные рабочие мира» (ИРМ) — одна из самых боевых и прогрессивных профсоюзных организаций США в 20-е годы. Основана в 1905 г. — Примеч. пер.
От «wobble» — качаться из стороны в сторону, вилять, колебаться; жаргонное прозвище членов ИРМ. — Примеч. пер.
Лилиан Гиш — популярная американская актриса, в кино снималась с 1912 года.
