Майрон и Гейл вошли в комнату отдыха. Столы для пинг-понга, на которых никто не играл. Такая же судьба постигла бильярдные и карточные столы. Зато телевизор, похоже, практически не выключался.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласила Гейл. – Бекки и Дебора сейчас придут.
– Бекки? – удивился Майрон.
Снова та же улыбка.
– Подруга Деборы.
– Понятно.
Она оставила Майрона в комнате, где находились еще шесть человек. Пять из них – женщины. Они были чистенько одеты, единственный мужчина носил даже галстук. Все сидели в инвалидных колясках. Двое тряслись, еще двое что-то бормотали себе под нос. Кожа у всех была неестественного серого цвета. Одна из женщин помахала Майрону костлявой рукой с синими прожилками. Майрон улыбнулся и тоже помахал.
На стене висел плакат с основным девизом заведения:
ИНГЛМУР – РАДУЙСЯ СЕГОДНЯШНЕМУ ДНЮ.
Мило, подумал Майрон, но не мог сразу же не придумать более подходящего девиза:
ИНГЛМУР – ЛУЧШЕ, ЧЕМ ПО ТУ СТОРОНУ.
Гм. Надо будет на обратном пути бросить листочек в ящик для предложений.
– Мистер Болитар?
Шаркая ногами, в комнату вошла Дебора Уиттейкер. Копна волос все такая же, как на фотографии в газете – черная, словно сапожная вакса, и за счет обильного лака походившая на стекловолокно. Но общий эффект напомнил ему Дориана Грея – как будто Дебора мгновенно постарела на миллион лет. Но глаза все еще проницательные. Голова немного тряслась, как у Кэтрин Хэпберн. Возможно, болезнь Паркинсона, но тут он не специалист.
Ее «подруге» Бекки было лет тридцать. Она тоже предпочла белому халату обычную одежду, и хотя ничто в ее внешности не говорило о медицинской профессии, Майрон почему-то немедленно вспомнил Луизу Флетчер из «Пролетая над гнездом кукушки».
Он поднялся.
– Меня зовут Бекки, – произнесла медсестра.
– Майрон Болитар.
Бекки пожала протянутую руку и снисходительно улыбнулась. Вероятно, не удержалась. Наверняка не может отделаться от дежурной улыбки по меньшей мере час после ухода с работы.
– Вы не возражаете, если я побуду с вами?
Тут впервые заговорила Дебора Уиттейкер.
– Уходи, – прохрипела она. Голос напоминал скрип изношенной покрышки.
– Но, Дебора…
– Отстань. Ко мне пришел симпатичный молодой мужчина, и я не желаю им делиться. Так что уматывай.
Снисходительная улыбка Бекки сменилась выражением неуверенности.
– Дебора, – произнесла она с виду дружелюбным, но на самом деле оскорбительным тоном, – ты знаешь, где мы сейчас?
– Конечно, – огрызнулась Дебора. – Союзники только что отбомбили Мюнхен. Немцы сдались. Я, девушка из Организации по обслуживанию вооруженных сил, стою на южном пирсе в Манхэттене. В лицо мне дует ветер с океана. Жду, когда на берег сойдут моряки, чтобы смачно поцеловать самого первого.
Дебора подмигнула Майрону.
– Дебора, сейчас не 45-й год. Сейчас…
– Я знаю, черт побери. Не будь такой доверчивой дурой, ради Бога. – Она села и наклонилась к Майрону. – По правде говоря, я то здесь, то там. Иногда здесь. А порой путешествую во времени. Когда такое случилось с дедушкой, они называли это склерозом. Когда мама стала забываться, сказали – старческое слабоумие. У меня же они находят болезни Паркинсона и Альцгеймера. – Дебора взглянула на сестру. Все ее лицо ходило ходуном. – Пожалуйста, Бекки, пока я еще в своем уме, убирайся к чертям собачьим.
Бекки секунду помедлила в нерешительности. Майрон кивнул ей, и она отошла.
Дебора наклонилась еще ближе.
– Обожаю орать на нее, – прошептала она. – Единственное сомнительное преимущество старости. – Она сложила руки на коленях и улыбнулась дрожащей улыбкой. – Я знаю, вы себя назвали, но я уже забыла.
– Майрон.
Она удивилась.
– Нет, не то. Может быть, Андре? Ты больше похож на Андре. Он меня причесывал.
Бекки внимательно следила за ними из дальнего угла. Всегда на страже.
Майрон решил идти напролом.
– Миссис Уиттейкер, я хотел расспросить вас насчет Элизабет Брэдфорд.
– Лиззи? – Глаза старушки загорелись. – Она здесь?
– Нет, мэм.
– Я считала, что она умерла.
– Это так.
– Бедняжка. Устраивала такие дивные вечеринки. В поместье Брэдфордов. Гирлянды огней на веранде и все такое. Сотни гостей. Лиззи всегда приглашала лучших музыкантов, лучших поваров. Мне так там нравилось. Я одевалась получше… – Что-то мелькнуло в глазах Деборы Уиттейкер. Возможно, она вдруг осознала, что больше не получит приглашения ни на одну вечеринку, и замолчала.
– В вашей колонке, – напомнил Майрон, – вы часто писали об Элизабет Брэдфорд.
– Да, конечно. – Она взмахнула рукой. – О Лиззи было приятно писать. Но… – Дебора замолчала и отвернулась.
– Что но?
– Ну, я уже много месяцев ничего не писала о Лиззи. Даже странно. На прошлой неделе Констанс Лоуренс устраивала благотворительный бал в пользу детской больницы святого Себастьяна, так Лиззи снова не пришла. А ведь она очень любила эти балы. Все последние годы обязательно там появлялась.
Майрон кивнул, стараясь не перепутать постоянно меняющиеся эпохи.
– Значит, Лиззи больше не ходит на приемы?
– Нет, не ходит.
– А почему?
Дебора даже вздрогнула. В глазах появилась подозрение.
– Так как ты сказал тебя зовут?
– Майрон.
– Это я знаю. Ты уже говорил. А фамилия у тебя есть?
– Болитар.
Снова искра в глазах.
– Сын Эллен?
– Да, верно.
– Эллен Болитар, – произнесла она с широкой улыбкой. – Как она поживает?
– Все хорошо.
– Она умная женщина. Скажи-ка мне, Майрон, она все еще раздирает на части свидетелей противной стороны?
– Да, мэм.
– Умница.
– Ей очень нравилась ваша колонка, – сказал Майрон.
– Эллен Болитар, адвокатесса, читает мою колонку, – просияла она.
– Каждую неделю. С нее и начинает читать газету.
Дебора Уиттейкер откинулась в кресле, качая головой.
– Как вам это нравится? Эллен Болитар читает мою колонку. – Она улыбнулась.
Майрон уже совсем запутался. Дебора прыгала во времени. Он лишь старался не отстать от нее.
– У нас такая приятная беседа, правда, Майрон?
– Да, мэм.
Ее улыбка задрожала и погасла.
– Здесь никто уже не помнит мою колонку, – пожаловалась она. – Все такие ласковые и милые. Хорошо со мной обращаются. Но я для них – еще одна старуха. Ты достигаешь определенного возраста и внезапно становишься невидимой. Они не понимают, что твой ум когда-то был острым, что тело это присутствовало на великолепных вечеринках и танцевало с самыми красивыми мужчинами. Они этого не видят. Я не помню, что ела утром, но хорошо помню эти вечеринки. Разве не странно?
– Нет, мэм, не странно, – ответил Майрон.
– Я так хорошо помню последний прием, устроенный Лиззи, словно это происходило вчера. На ней было черное, без бретелек, платье от Хапстона и жемчужное колье. Она была загорелой и прелестной. Я – в летнем платье ярко-розового цвета. Кстати, от Лили Пулицер, доложу я тебе, и все оборачивались мне вслед.
– Что случилось с Лиззи, миссис Уиттейкер? Почему она перестала ходить на вечеринки?
Внезапно Дебора Уиттейкер замерла.
– Я репортер, – сухо сказала она, – а не сплетница.
– Конечно, понимаю. Я не хочу лезть в чужие дела. Но это может быть важно.
– Лиззи – моя подруга.
– Вы ее видели после того последнего приема?
Глаза старушки снова затуманились.
– Мне казалось, она слишком много пьет. Я даже подозревала, что у нее какая-то проблема.
– С выпивкой?
– Я не люблю сплетничать. Это не мой стиль. Я делаю колонку светских новостей. Стараюсь не причинять людям неприятности.
– Я понимаю, миссис Уиттейкер.
– Но я ошибалась.
– Ошибались?
– С выпивкой у Лиззи все в порядке. Она может немного выпить, но никогда не перебирает, всегда на высоте.
Снова эти глаголы в настоящем времени.
– Так вы видели ее после приема?
– Нет, – тихо ответила Дебора. – Никогда.
– Может быть, разговаривали по телефону?
– Я ей дважды звонила. После того, как она не появилась на приеме у Вудмейеров и позднее – у Констанс на балу. Понимаешь, я чувствовала, что что-то не так. Но я с ней не разговаривала. Ее либо не было, либо она не могла подойти к телефону. – Она взглянула на Майрона. – Ты не знаешь, где она? Как ты думаешь, с ней все будет в порядке?
Майрон не знал, что и сказать. Или в каком времени.
– Вы о ней беспокоитесь?
– Разумеется. Она вдруг взяла и исчезла. Я спрашивала ее друзей из клуба, но никто не видел Лиззи. – Старушка нахмурилась. – Хотя какие это друзья. Друзья так не сплетничают.
– О чем сплетничают?
– О Лиззи.
– О чем именно?
– Я полагала, – заговорила Дебора таинственным шепотом, – что она так странно себя ведет, поскольку слишком много пила. Но дело было не в этом.
