Меня так поразила его откровенность, что я на секунду потерял дар речи. Затевая этот разговор, я намеревался выложить ему все то, что мне было известно о его деятельности, и проверить его реакцию.
А Райс продолжал:
— Почему нельзя материально поддержать партию, которую ты выбираешь? Разве не все так поступают?
— К сожалению, далеко не все. Но что вы сами от этого получите?
Конечно, я представлял, чего он добивается. Не представляло секрета то, что если из государственного департамента уйдут все старые офицеры службы безопасности, появится возможность выдать паспорта и визы на въезд лицам, которым их не следовало бы выдавать; блокировать решения о принудительной высылке из страны нежелательных лиц. Короче, — саботировать борьбу с мафией. Все это сулило колоссальные деньги.
— Я просто патриот, — сказал Райс.
— Да?
Тут мне пришла в голову еще одна мысль.
Все преступные элементы станут голосовать, в конечном счете, за Хамбла; ходили упорные слухи, что некто Милас Каппер, шестерка при крупных мафиози, передал Хамблу не то чек, не то наличные. Предполагалось, что эти деньги пойдут тоже на усиление фондов кампании.
— Вы руководствуетесь всего лишь соображениями патриотизма? — повторил я. — Я слышал, что мафиози из других городов подбросили Хамблу полмиллиона. Они тоже патриоты?
Я усмехнулся, а на физиономии Райса появилось гневное выражение. Даже трудно поверить, что столь розовощекое пухлое лицо может стать таким суровым и холодным. В черных глазках вспыхнули огоньки.
Потом он сказал:
— В Америке не существует никакой мафии. Это миф. Давно уже доказано, что это измышления газетчиков.
— О’кей, я остаюсь при своем мнении, но спорить с вами не стану… Вы продолжаете получать героин из Пакистана?
На этот раз, окажись лупара под рукой, он бы непременно пустил дробовик в ход. Райс в гневе — весьма неприятное зрелище. Я понял совершенно отчетливо, что Джо Райс готов решительно на любое преступление, сколь угодно зверское или извращенное, если только ему представится возможность. Вне всякого сомнения, он постарается меня убить.
Он уже попытался; теперь все будет иначе. Не так примитивно.
Поэтому последующее меня поразило: Райс подавил гнев.
Он почти миролюбиво сказал:
— Скотт, вы сильно рискуете. Очень рискуете… Вы прекрасно знаете, что меня никогда в этом не уличали. Я этим не занимаюсь.
— Некоторые из ваших парней угодили в Сен—Квентин.
— Только не мои парни!
— О’кей, забудем об этом. Нам обоим известно, что вы — друг Себастьяна, как минимум его знакомый. Так что, пожалуйста, не пытайтесь меня уверить, что вы никогда не слышали о Джонни Трое или Чарли Вайте.
— Черт возьми, разумеется, я слышал о них. Кто их не знает?
— Как в отношении Фрэнсиса Бойла?
Он покачал головой:
— Кто такой Фрэнсис Бойл?
Я внимательно следил за ним. Ничего.
— Один парень, — сказал я. — У меня, понимаете, мелькнула мысль, что вы, возможно, — всего лишь, возможно, — шантажировали Джонни Троя. Или Чарли Вайта.
— Вы действительно страшно рискуете.
Он с шумом выпустил воздух через ноздри:
— Я никого не шантажировал и не шантажирую. Еще вопросы будут?
Мы поговорили еще несколько минут, но я больше не услышал ничего стоящего. Наконец он сказал:
— Все, Скотт. Вы не можете пожаловаться, что я не старался вам помочь.
И в самом деле. Но почему? Такая откровенность ставила меня в тупик. Пока я еще не разобрался, что мне дал наш разговор, но он, несомненно, что–то дал.
Райс поднялся и зашагал к своему коттеджу. Часы показывали без двадцати четыре. Я тоже отправился восвояси. По пути прошел мимо блондинки, которая в одиночестве тянула через соломинку остатки розового пойла.
Я любезно спросил:
— Что вы собираетесь купить на все эти деньги?
Она подняла ко мне каменное лицо:
— Панталоны из норки.
Я поехал прямиком в “Спартанский” и поднялся к себе — принять душ: не терпелось смыть с себя Джо Райса.
Обмотавшись полотенцем, я возвратился в гостиную, плюхнулся на диван и протянул руку к телефону.
Позвонил Сильвии Вайт — и сразу же узнал ее звенящий голосок.
— Привет, — сказал я, — Шелл Скот… — Вы нашли пластинку?
— Да, Шелл. Она вам нужна сейчас?
— Я бы хотел проверить. Как она полностью называется и все прочее.
— Одну минуточку.
Она бросила трубку, но сразу же возвратилась:
— На 45 оборотов: “Аннабел Ли”. Вокал Джонни Трой с квинтетом Эрика Маннинга.
— Квинтет Эрика Маннинга, ха! Никогда о таком не слыхал.
— Я тоже. Вторая сторона такая же, только здесь “Возвращение домой”.
— “Возвращение домой” и “Аннабел Ли”. А Чарли слушал только “Аннабел Ли”, верно? Не обе стороны?
— Нет, только “Аннабел”.
— Кто выпустил?
— “Империал”.
— Возможно, что пустяки, Сильвия, но я все равно хочу проверить все до конца. Как вы смотрите на то, чтобы я заехал к вам за ней?
— Если хотите, я сама могу ее привезти. Все равно мне нечего делать…
Действительно, чем ей занять себя? Похороны Чарли назначены на завтра.
Я сказал:
— Что, если вы привезете пластинку, а потом мы вместе пойдем пообедать? О’кей?
— Замечательно. Принимаю с удовольствием ваше приглашение. Я умираю от голода.
То же самое сказать можно и обо мне. Я остался без завтрака, а потом не было времени забежать перекусить.
— Вот и хорошо. Я поневоле постился, так что вам придется увидеть картину обжорства, которая навсегда останется у вас в памяти. Не удивляйтесь, ладно?.. Это не от невоспитанности, а от здоровых инстинктов.
— Правда? А я вот очень мало ем…
— Сегодня вечером вы будете есть, как волк. Только постарайтесь поторопиться, хорошо?
— Мне еще надо принять душ и переодеться… Через час?
— О’кей, не копайтесь!
— В пять часов?
Она засмеялась.
— Годится, Сильвия. Думаю, дотяну.
Я повесил трубку, улыбаясь. Она прелесть. Не совсем в моем вкусе, конечно, но, возможно, еще подрастет?
Я побрился и оделся; на часах — лишь половина пятого. Я сунулся к холодильнику, но потом решил подавить свой здоровый животный инстинкт. Скоро придет Сильвия! Захлопнул дверцу, послонялся по кухне и вернулся в гостиную.
Усевшись на диван, я снова занялся телефоном. Квинтет Эрика Маннинга? О’кей. Выясним все про пластинку. Два местных разговора ничего не дали; третий — обещание поискать. Тогда я дозвонился до владельца компании по распространению пластинок.
Он сказал, что “Империал” — это маленькая чикагская компания грамзаписи, появившаяся лет двадцать назад и все еще существующая. Покопавшись в своих архивах, он нашел, что получил 150 пластинок “Аннабел Ли” и “Возвращение домой” несколько лет назад, продал из них 30, остальные отправил назад.
Я позвонил в Чикаго — и удалось связаться с одним из руководителей “Империала”, Гордоном. Повезло — компания в этот день не работала, а Гордон случайно оказался на месте. Я объяснил, что мне требовалось: он попросил подождать у телефона. В ожидании я лениво осмотрел свои владения; рыбок, Амелию, дотом закурил. Затягиваясь, я внезапно почувствовал: что–то не в порядке. Что именно, я не знал. Может, что–то услышал? Я прислушался. Ничего. Только машины проносятся по Северному Россмору перед “Спартанцем”.
В трубке раздался голос Гордона:
— Да, кое–какая информация имеется, мистер Скотт. “Аннабел Ли — Возвращение домой”, вокал Джонни Трой, квинтет Эрика Маннинга. Мы сделали в марте 1961 года 10 тысяч дисков и отправили 350 в Калифорнию. Приблизительно половина была возвращена. И тут случилось нечто странное. Мы продали весь остаток, около 600 штук, прошу прощения, шести тысяч, пять лет назад одной компании. В… дайте сообразить…
Пока мы разговаривали, я осмотрел комнату и улыбнулся Амелии. Она висела немного косо. Конечно, у нее вообще имеется тенденция кривиться, по сейчас это бросалось в глаза.
Гордон продолжал:
— Это было в октябре 1962 года. Весь запас — в Троянские заведения.
— Кому?
— Троянским предприятиям.
То есть компаниям Джонни Троя, Чарли Вайта и Юлиуса Себастьяна. Что ж, это имело смысл. Приобрести старые пластинки, если Себастьян готовился нанести свой знаменитый лоск на Троя, затем представить его публике под звуки фанфар и бой барабанов. Его “Чудо любви” произвело фурор. Думаю, что я бы поступил точно так же, особенно, если предыдущий диск — не экстра–класса. Пластинки “Империал” не произвели на меня большого впечатления.
Амелия продолжала меня изводить.
Гордон рассказал мне все, что ему было известно, и мы повесили трубки.
Разумеется, я первым делом подошел к Амелии, потянулся к рамке — и замер. Медленно чертыхнулся. Медленно вернулся назад, ступая по ковру… посвистывая, я прошел в спальню, снял ботинки, взял фонарик и пошел назад, к Амелии. Прижав лицо к стене и присвечивая фонариком, я нашел его. Малюсенький кубик размером в полдюйма. Компактный радиопередатчик–микрофон.
