Я включил телевизор, минут пятнадцать послушал никому не нужные новости и выключил его.
Шарон Касс отправилась на деловой ленч, так что до нее было не добраться. Я оставил ей сообщение, что приду вечером к ней домой, и завалился на кушетку. Росток, появившийся на свет из мизерного зернышка в моем подсознании, подрос еще немного, но все еще оставался слишком тоненьким и слабеньким, даже листочки еще не развернулись, так что я послал его к чертям собачьим и решил поспать.
* * *
Сабантуйчик удался на славу. По двадцатикомнатному пентхаусу С.С. Кейбла слонялось несколько сотен наиважнейших персон, которых развлекал маленький оркестрик из десяти музыкантов.
Гул толпы все выше поднимался над звуками музыки, пока полностью не поглотил их, громкий смех, басовитое гудение и звон стаканов нарастали до тех пор, пока окончательно не заглушили оркестр. Теперь казалось, что его и вовсе нет. Сквозь прозрачную ткань просвечивали голые тела, вырезы на груди и плечах были донельзя откровенными. Прямо выставка-продажа человеческой кожи. Погладьте ее, почувствуйте ее бархатистость, ущипните, потяните, попробуйте на прочность. Запах свежих тел смешивался со стойкой вонью выгребной ямы, исходящей от всех сразу и ни от кого в отдельности. Никакого белья, попки и писки напоказ, сиськи по последнему крику моды вываливаются из вырезов, ресницы стыдливо опущены, губы влажные, взгляды томные. Полная противоположность смокингам и черным вечерним костюмам. Вооруженный нейтралитет, противостояние врагу, который владеет бесценной информацией и готов поделиться ею за возможность поближе изучить все эти прелести или потереться жаждущими удовлетворения гениталиями об упругие бедра. Маленькая пампушечка, с головы до ног увешанная бриллиантами, как раз пыталась выяснить, как один из агентов относится к подобного рода забавам.
— Я знала, что тебе не понравится, — сказала Шарон.
— Ну, все не так уж и плохо.
— Если только тебе по нраву вся эта секс-рутина.
— Больше тут ничем и не пахнет.
— Таков уж шоу-бизнес, ничего не поделаешь.
— Таков любой бизнес, киска. Когда мы сможем сбежать?
— А я-то думала, что любой, кто пожил в Европе, привык к подобного рода извращениям, — тихо рассмеялась она.
— Заокеанские жители по сравнению с нами — сущие младенцы. Нежные и неискушенные, — ответил я.
К нам подошла маленькая хорошенькая официантка с подносом, Шарон взяла предложенный стакан и протянула его мне:
— Что не так, Дог?
— Ничего. Все в порядке.
— Эти девицы снова бросают на тебя странные взгляды.
— Пошли они к черту.
— Что-то ты сегодня не в духе. — Она тронула меня за руку и улыбнулась. — Прости. Не стоило волочь тебя сюда силой.
— Никто не может заставить меня сделать что-нибудь силой, — рассмеялся я и легонько взъерошил ей волосы. — Просто много чего случилось. Дай мне прийти в себя, и все пойдет как по маслу.
— Там Ли. — Шарон мотнула головой в сторону двери. — Именно он уболтал ту английскую звезду, и она согласилась принять участие в проекте С.С.
— Кейбл и его включил в свой штат?
— Только на время съемок. Отличный выбор. Интересно только, почему это сам Ли не прыгает от восторга.
— Может, одни девочки на уме. Он еще тот ловелас. Вот для него сейчас пир так пир!
— Разве только для него?
— Я не ем из общего корыта, сладкая моя, — сказал я. — Предпочитаю свой личный обеденный стол.
— Пытаешься на что-то намекнуть?
— Не-а. Ты женщина, с которой можно поговорить начистоту. — Я поставил стакан на проплывающий мимо поднос и сделал знак принести добавки. — Когда я увижу твоего жениха?
На лице Шарон появилось отсутствующее выражение.
— Как только он сможет, так сразу же.
— Независимый парнишка.
— Да, — подтвердила она. — Вполне.
— Кому-нибудь стоит предостеречь его.
— Почему бы тебе не взять на себя эту миссию?
— Нет уж, пусть этот член сам за собой приглядывает.
— Ну вот, опять эти твои грязные словечки.
Я увидел на лице Шарон отстраненную улыбку, которая напоминала мне что-то давно забытое, и мне показалось, что время повернуло вспять, стрелки часов закрутились в обратном направлении, и прошедшие годы таяли, словно снег на солнце. Слабый зеленый стебелек подрос, подтянулся, и на нем появился первый листок, на котором явно прорисовывалась какая-то цифра, только издали было не прочесть, какая именно.
Стоило мне впасть в раздумья, как Шарон тут же утащили в другой конец комнаты. На ее месте со скоростью звука объявились две блондиночки и залепетали о чем-то своем, и мне даже пришлось улыбаться и отвечать им, пока на горизонте не появилась Мона Мерриман и в своей неподражаемой манере велела крошкам убираться подобру-поздорову, потому что я якобы всецело принадлежу ей. Перед тем как уволочь меня прочь, она с помпой представила меня нескольким друзьям.
— Что? — переспросил я.
— Да ты совсем не слушаешь!
— Прости, куколка.
— Я спросила, чего это Лаген так к тебе прицепился.
— Убей, не знаю.
Она повернула меня на сто восемьдесят градусов и встала так, чтобы никто не мог увидеть серьезного выражения ее лица.
— Можешь считать меня старой сплетницей, Дог, но перед тем, как напасть на эту денежную жилу, я была очень неплохим репортером. У Дика есть компромат, и он хочет заставить тебя ползать у него в ногах.
— Забудь об этом, Мона.
— Сынок... я же говорю тебе, я была превосходным журналистом. Мои сотрудники тоже раскопали кое-что интересное.
Странная она девица, эта Мерриман. Внезапно мягкость покинула черты ее лица, они заострились, стали жесткими, требовательными, а в глазах заплясал огонь.
— Он думает, что в Европе я был большим задирой, — сказал ей я.
— Это так?
— Не просто большим, крошка. Величайшим.
— А теперь?
— Вышел из игры.
— Во дела! По-настоящему?
Я нерешительно кивнул.
— И он может это доказать?
— Никаких шансов.
— Малыш, я могу сыграть на твоей стороне. Это будет великая журналистская песнь.
— Не стоит. Есть другая музыка, и она куда громче этой.
— И надо полагать, в ней гораздо больше металлических ноток?
— Ну, можно и так сказать.
— Грохот бронзовых тарелок?
— Бой никелированных барабанов, Мона.
— И кто же барабанщик?
— Некоторые парни родились под счастливой звездой, им все время везет, — сказал я. — Пошли присоединимся к остальным.
— Тебе вряд ли захочется.
— Почему это?
— Там Кросс и Шейла Макмилланы. Кажется, он очень обеспокоен всем этим мероприятием.
— Только вот сделать он все равно ничего не может, правда ведь?
— Теперь уже не может, ведь твои братья успели одобрить проект, — сжала мне руку Мона. — А ты и в самом деле задал им жару.
— Ерунда, небольшие услуги обществу, только и всего.
— А я слышала, что это был чистой воды шантаж.
— Что делать, если по-другому до моих родственничков не доходит.
— Как бы я хотела заполучить тебя к себе в постель, Догги.
— Но я же не плюшевый мишка, Мона.
— Ты даже лучше вибратора, малыш.
— Да ты, крошка моя, затейница! Чем еще развлекаешься на досуге? — захохотал я и обнял ее за плечи.
— В основном забавляюсь с детками, которые готовы на все, лишь бы выпал тот единственный шанс, который ты только что упустил. Они ведь знают, что в результате я пополню их альбом с газетными вырезками статеечкой-другой про них, любимых.
— Что ж, тогда, пожалуй, напиши мой портрет.
— Да с тебя никто даже зарисовку еще не делал, Догги. Ты не в то время родился, твоя эпоха давно канула в Лету.
— Тонкая у тебя, однако, натура.
— За всю неделю никто не удосужился сделать мне столь шикарный комплимент. Что правда, то правда. Может, именно поэтому ты мне и нравишься. А теперь будь умным мальчиком, убирайся отсюда вместе со своей белокурой крошкой. Что-то наша льдинка начала слишком часто поглядывать в твою сторону, все признаки налицо.
— Какая льдинка?
— Шейла Макмиллан. Я старая кошка, гораздо старше тебя, Дог. Мне достаточно одного намека, чтобы понять, что за ним кроется.
Годы брали свое. Я устал, был раздражен, и вся эта чепуха мне уже давно не казалась забавной. Я думал, что вышел из игры, но не тут-то было. Это все равно что перепутать привидевшийся сон с реальностью, а потом проснуться и оказаться совсем в другом месте и в другое время. Яркий, но холодный солнечный свет наполняет комнату, и ты понимаешь, что это был всего лишь сон, а реальность — она одна: приговор судьи — реальность и твое нынешнее прибежище — реальность, и если подождать еще немного, то можно услышать шаги в коридоре, почувствовать, как касаются твоей ноги ледяные ножницы, разрезающие штанину брюк, и как лезвие выбривает на твоей черепушке маленький участок. А если подождать еще немного, то на твою голову натянут капюшон, а под него подсунут крохотную металлическую пластинку, а потом кто-нибудь включит рубильник, и ток резво побежит по проводам, по твоему телу, и мир превратится в один полыхающий костер из непереносимой боли, и ты можешь попрощаться со своей несчастной жизнью.
