— Каким образом?
— В номере была спрятана видеокамера.
— И у кого сейчас запись?
— Этого я тебе сказать не могу, — покачал головой Лекс.
Но Майрон знал ответ и просто констатировал:
— У Германа Эйка.
Лекс не ответил. Да в том и нужды не было. Два и два сложить нетрудно, подумал Майрон.
— Мы оба сильно задолжали Эйку, — сказал Лекс. — Главным образом Гэбриел, но ответчиками Герман сделал нас обоих — «Лошадиную силу». И приставил к нам своего человека — чтобы присматривал за его деньгами.
— И поэтому Эван Крисп все еще здесь?
Услышав это имя, Лекс содрогнулся — в самом буквальном смысле.
— Я боюсь его, — прошептал он. — Сначала я даже подумал, что это он убил Сьюзи. То есть я хочу сказать, что ей стало все известно, и Крисп мог убрать ее — просто в качестве предупреждения всем нам. Слишком много денег стоит на кону. А он расправится со всяким, кто станет у него на пути.
— Ну и почему ты решил, что это все же не он?
— Он поклялся, что это не его рук дело. — Лекс откинулся назад. — Да и к чему? Она ведь и без того накачалась «дурью». Эта следовательница, как ее там…
— Лорен Мьюз.
— Точно. Она ведь четко сказала, что нет никаких следов убийства. Все указывает на передозировку.
— А ты сам когда-нибудь видел эту запись?
— Много лет назад. Ее показали нам с Гэбриелом Эйк и Крисп. Уайр сразу заорал, что это была случайность, он вовсе не собирался сталкивать Алисту с балкона, но какое это имеет значение? Он убил эту несчастную девочку. Через два дня — я ничего не выдумываю — он пригласил к себе Сьюзи. И она пришла. Она думала, Гэбриел стал жертвой прессы. Прямо как слепая, но много ли с нее возьмешь — всего шестнадцать лет. А вот как всех остальных оправдать? Потом он ее бросил. Ты знаешь, как мы сошлись — я и Сьюзи?
Майрон покачал головой.
— Это случилось десять лет спустя, на гала-концерте в Музее естественной истории. Сьюзи пригласила меня на танец и, поклясться готов, по одной-единственной причине — надеялась, что я снова сведу ее с Уайром. Все никак не могла его забыть.
— А получилось так, что запала на тебя.
— Да. Точно. — Лекс выдавил слабую улыбку. — Всерьез, по-настоящему. Мы были родственными душами. Сьюзи любила меня, в этом я твердо уверен. А я любил ее. И думал, что этого достаточно. Но на самом деле, если подумать, Сьюзи уже давно на меня запала. Это я и имел в виду, когда сказал, что западаешь на музыку. Она увлеклась красивым фасадом, это верно, но еще больше — музыкой, словами, всем смыслом исполнения. Как в «Сирано де Бержераке». Помнишь эту пьесу?
— Да.
— Там все без ума от бьющей в глаза роскоши. Весь мир — право, мы без ума от внешней красоты. Ну да, это не сенсация, не так ли, Майрон? Мы все смотрим по верхам. Замечаешь кого-то — например, какого-нибудь парня, — и уже по лицу понимаешь, что это мерзавец и сукин сын. А с Гэбриелом Уайром все было наоборот. Он выглядел таким одухотворенным, таким поэтичным, прекрасным, чутким. Но то фасад. А за ним — распад и гниение.
— Лекс?
— Да?
— Что ты сказал Сьюзи по телефону?
— Правду.
— Что Гэбриел Уайр убил Алисту Сноу?
— Да, и это тоже.
— А что еще?
— Я сказал Сьюзи правду, — покачал головой Лекс, — и это ее убило. А мне теперь нужно думать о сыне.
— А что еще, Лекс?
— Я сказал ей, где можно найти Гэбриела Уайра.
— И где же, Лекс? — Майрон затаил дыхание.
И тут случилось нечто поразительное. Лекс совсем успокоился, улыбнулся и перевел взгляд на стоявшее перед телевизором кресло. Майрон снова почувствовал, что у него в жилах стынет кровь.
Лекс молчал. Просто не сводил взгляда с кресла. Майрон вспомнил то, что слышал, поднимаясь по лестнице. Пение.
Пел Гэбриел Уайр.
Майрон поднялся со стула и подошел к креслу. Перед ним на полу лежал необычной формы предмет. Он подошел поближе, пригляделся и понял, что это такое.
Гитара.
Майрон круто повернулся к Лексу Райдеру. Тот по-прежнему улыбался.
— Но ведь я слышал его, — сказал Майрон.
— Кого — его?
— Уайра. Я слышал, как он поет, когда поднимался по лестнице.
— Нет, — возразил Лекс. — Это ты меня слышал. И раньше всегда я пел. Именно это я и сказал Сьюзи. А Гэбриел Уайр уже пятнадцать лет в могиле.
Внизу Уин поднял на ноги охранника.
Охранник широко открыл глаза. Он был связан, во рту кляп.
— Добрый вечер, — улыбнулся Уин. — Кляп я сейчас выну. Ты ответишь мне на несколько вопросов. Подмогу вызывать не будешь. Если откажешься, убью. Вопросы?
Охранник покачал головой.
— Начнем с самого простого, — сказал Уин. — Где сейчас Эван Крисп?
— Мы действительно познакомились в баре под Мельбурном. Но это все, остальное — легенда.
Они снова уселись на табуреты перед стойкой. Майрону тоже неожиданно захотелось выпить. Он плеснул в бокалы виски «Маккалан». Лекс пристально посмотрел на дно бокала, словно там таился ответ на все вопросы.
— К тому времени я уже выпустил свой первый диск. Успеха он не имел ни малейшего, и я начал подумывать о том, что надо бы собрать группу. В общем, я пел в том баре, когда туда ввалился Гэбриел. Было ему тогда восемнадцать лет. Мне — двадцать. Он только что окончил школу и уже успел дважды угодить в полицию: один раз за хранение наркотиков, другой — за какое-то мелкое нарушение. Но стоило ему войти в бар, повернуть голову… понимаешь, о чем я?
Майрон просто кивнул, ему не хотелось прерывать Лекса.
— Петь он вообще не умел. Не играл ни на одном инструменте. Но если сравнивать рок-группу с кинофильмом, то я сразу понял, что его надо брать на главную роль. Ну мы и придумали целую историю о том, как играл в баре, как меня зашикивали, а он пришел мне на выручку. Вообще-то половину этой истории я украл из фильма «Эдди и другие участники круиза». Слышал про такой?
Майрон вновь молча кивнул.
— Я до сих пор встречаю людей, которые уверяют, что были в тот вечер в баре. Не знаю уж, что это — похвальба или самообман. Может, и то и другое.
Майрон вспомнил собственное детство. Тогда все его друзья уверяли, будто собственными глазами видели выступление Брюса Спрингстина в Эсбери-Парке — мол, это был «сюрприз». У Майрона были на этот счет серьезные сомнения. Сам он, будучи школьником, когда до него дошли эти слухи, трижды ездил в Эсбери-Парк, но Брюса так ни разу и не увидел.
— В общем, так возникла «Лошадиная сила», но каждую песню — каждую ноту, каждую стихотворную строку — писал я. Я научил Гэбриела подпевать, но чаще всего потом перезаписывал исполнение в студии.
Лекс замолчал и сделал большой глоток виски. Выглядел он совершенно измученным.
— А зачем? — спросил Майрон, просто чтобы снова разговорить его.
— Зачем — что?
— Зачем он тебе вообще понадобился?
— Не задавай глупых вопросов, — отмахнулся Лекс. — У него была внешность. Говорю же — Гэбриел выглядел душевным, поэтичным юным красавцем. Фасад. Я рассматривал его как самый главный свой музыкальный инструмент. И все получалось. Ему нравилась роль звезды, перед которой млеют все девчонки, а деньги текут рекой, стоит лишь пальцем щелкнуть. Ну и я тоже был доволен. Мою музыку теперь все слушали. Целый мир.
— Только лавры доставались не тебе.
— Ну и что? Для меня это никогда большого значения не имело. Главное — музыка. Больше ничего не надо. А тот факт, что публика считает меня вторым номером… что же, это ее проблема. Разве не так?
Может, и так, подумал Майрон.
— Сам-то я знал, что и как, — продолжал Лекс. — И мне этого хватало. К тому же в каком-то смысле мы действительно были настоящей рок-группой. Гэбриел был мне нужен. Разве в известном роде красота — это тоже не талант? Успешные дизайнеры сначала примеряют свои костюмы на красивых моделях. Разве те не исполняют отведенную им роль? Крупные компании нанимают привлекательных пресс-секретарей. И разве они тоже не способствуют успеху дела? Вот такую роль играл в «Лошадиной силе» Гэбриел Уайр. И играл, судя по результату, хорошо. Послушай мои сольные выступления до того, как я познакомился с Уайром. Музыка ничуть не хуже. Но успеха никакого. Помнишь «Милли-ванилли»?
Да, Майрон помнил этот дуэт. Двое натурщиков, Роб и Фаб, нота в ноту исполняли чужую музыку и добились огромной популярности. Даже «Грэмми» выиграли.
— А помнишь, что было, когда все выплыло наружу?
— Их просто в прах стерли, — кивнул Майрон.
— Вот именно. Люди просто вдребезги разбивали их диски. С чего бы это? Разве музыка стала другой?
— Да нет.
— А знаешь, почему поклонники разом сделались ненавистниками? — хитро подмигнул Лекс.
Майрон отрицательно покачал головой. Ему было важно, чтобы Лекс продолжал говорить.
— Да просто потому, что эти славные ребятишки раскололись: на самом деле мы — пустое место. Музыка «Милли-ванилли» — чистая халтура. А ведь за нее «Грэмми» дали! А слушали Роба и Фаба лишь потому, что у них внешность была подходящая. Хиппари такие. А скандал, который разразился тогда, ведь не только маску с этих ребят сорвал — в нем еще, как в зеркале, отразились сами фанаты. Стало ясно, какие это полные идиоты. Есть многие вещи, которые мы готовы простить. Но тех, кто раскрывает нам нашу собственную глупость, мы не прощаем. Нам не нравится видеть в себе пустышку. Но таковы мы и есть. С виду Гэбриел Уайр казался человеком глубоким и незаурядным, а на самом деле ничего подобного, все наоборот. Всем казалось, что он не дает интервью, потому что выше этого, — на самом деле Гэбриел не давал их потому, что был слишком глуп. Я знаю, что надо мной смеялись, и порой это меня задевало — а кого бы не задело? — но, в общем, я понимал, что это неизбежно. Коль скоро я затеял всю эту игру, коль скоро создал Гэбриела Уайра, избавиться от него я могу, лишь избавившись от самого себя.
