Арена предстоящей схватки представляла собой площадку метров десять в длину и три в ширину, сплошь заваленную разным строительным мусором и хламом — обрезками труб, битым кирпичом, обломками бетонных панелей и деревянных перекрытий. В одном углу громоздилась гора вышедших из моды окон. Под ногами пружинил мусор — в пластиковых мешках и россыпью, в которой нередко, должно быть, копались одичавшие кошки и отчаявшиеся люди. В общем, арена — закачаешься.
Когда я взобрался наверх, Сынок — я уже привык его так называть — пересек площадку и встретил меня в моем углу. Пришлось принимать бой в довольно неудобном положении: я едва успел отбить его первый удар. Дальше они посыпались без задержки — слева-справа-слева, слева-справа-слева. Он, видно, ждал, когда я втянусь в ритм этого фехтования, чтобы потом резко сломать его, а потом и меня. Я отбивал удары один за другим, но чувствовал, как немеют руки.
Понимая, что под этим градом мне долго не выстоять, я отбил очередной удар и придержал биту Сынка — своей. Лица наши сблизились. Потом я разжал пальцы, выпустил рукоять, обеими руками ухватил его правое запястье и рванул. Он потерял равновесие и свалился — к сожалению, на мягкие мешки с мусором, — а когда начал подниматься, я прыгнул сверху, прижимая его всей своей тяжестью к этой упругой поверхности. Он извивался подо мной, пытаясь отбросить меня и встать, раздирая пальцами пластик. Нас обоих подбрасывало как на батуте.
Снег перемешивался с гниющими отбросами: вонь была такая, что дольше барахтаться в этой помойке было немыслимо. И Сынок, выскользнув из моих рук, пополз через всю площадку, жадно хватая воздух. Я попытался схватить его за щиколотку, но неожиданно по колено провалился в мусор, сильно стукнувшись обо что-то твердое, — наверно, под слоем мусора были кирпичи. Нога зацепилась и застряла намертво.
— А вот теперь, — ввинтился мне в ухо его голос, — я буду тебя убивать.
Разрывая брючину, кожу и мышцы, я отчаянно рванулся из этого капкана — и сумел все-таки высвободить ногу. Сынок, подойдя поближе, двинул меня битой с такой силой, что сам чуть не вылетел за край контейнера. Я увернулся еле-еле и подобрал пригоршню битого кирпича. Сынок пошел на второй заход. Я швырнул в него кирпичиной. Промахнулся — и оцарапал дверцу стоящей у обочины машины. Потом, подкинув на ладони второй обломок, метнул и его. Сынок отбил его битой, едва не расколов череп одному из зрителей.
— Ну, что, дядя, кончились шутки? Больше не задираешься?
Раскаленное дыхание обжигало мне гортань. Из ноги хлестала кровь, от боли глаза застилало слезами. Да и бок еще помнил биту, которой угостили меня во втором раунде.
— Какие там шутки, — сказал я. — Шутки кончились.
— Ну, раз так, раз не хочешь повеселить меня еще немножко, тогда... тогда сам понимаешь, сука, что это значит. Понимаешь, а? Смерть твоя пришла.
Он, осторожно ступая по мусору, глядя под ноги, улыбаясь, стал подходить ближе, намереваясь вышибить мне мозги. Силы мои были на исходе, я слишком устал, чтобы уклоняться или отбиваться, а потому вытащил пистолет и выстрелил. Пуля сбросила его с помойки на мостовую.
В ту же минуту человек пять из банды начали карабкаться наверх, ко мне, а еще двое в задних рядах потащили из-за пазухи стволы. Чтобы не расходовать патроны, я схватил массивную оконную фрамугу и швырнул ее в появившиеся над скатом головы трех первых смельчаков. Удачно: одному раздробило подбородок, второй лишился глаза, третьего просто оглушило. Я бросил еще две фрамуги в толпу — накрыло одного из стрелков, а другой проворно отполз в сторонку. Но подобравшийся сзади паренек с ножом успел пропороть мне пальто и оцарапать бок, прежде чем я добрался до него. Собрав все, что у меня еще оставалось, я ударил его в челюсть — он отлетел, сшибив с ног еще одного волонтера. Раздались крики, из чего я заключил, что оба воткнулись во что-то острое и твердое. Не повезло, значит.
В руках у «Повелителей» замелькали револьверы, и я приготовился открыть огонь. В голове была только одна мысль: сколько человек мне удастся прихватить с собой на тот свет? Надо выбрать самых достойных. Я-то, затевая эту дуэль, рассчитывал, что, покончив с Сынком, прогоню остальных голыми руками. Расчет не оправдался. По железу мусоросборника защелкали, высекая искры и рикошетируя, пули. Ну, правильно: как же так — вокруг фейерверки и иллюминация, а на нашей помойке темно и тихо. Зацепило и меня. Я взял на мушку самого скорострельного из этих снайперов, но тут заметил в полумраке, что с обоих концов улицы движутся несколько десятков фигур. Раздалась, усиленная мегафоном, отрывистая команда на кантонском диалекте. Шпана, мгновенно потеряв ко мне интерес, стала озираться по сторонам, пытаясь понять, что происходит.
Молодой китаец в отличном костюме приблизился к контейнеру и протянул руку:
— Спускайтесь, мистер Хейджи. Милости просим.
Новоприбывшие были вооружены до зубов, но настроены вроде бы довольно миролюбиво. Я осознал, что к чему, сунул мой 38-й в кобуру и ответил:
— Видите ли, сэр, спуск отсюда, несомненно, будет сопряжен с некоторыми сложностями, и при всей моей признательности за ваше любезное предложение, я вынужден отклонить его, ибо опасаюсь, сэр, испачкать ваш костюм.
Он улыбнулся, показал отлично сделанные зубы, и, повернувшись к поскуливающему Сынку, без церемоний пнул его ногой:
— Учись! Этот неустрашимый воитель знает, как, когда и по отношению к кому выказать уважение. А ты, Уильям, так никогда это и не усвоишь. — Потом опять обратился ко мне: — Пусть вас это не беспокоит. Костюм — что? Всего лишь оболочка. То, что вы сделали, стоит десяти таких костюмов. Вашу руку!
Но получил он не только мою руку, но и меня всего: я сполз на него из контейнера, как плевок по гладкой кафельной стене. Он подхватил меня и придержал, чтоб не шатался. Потом шепнул:
— Вы, надеюсь, не намерены загнуться у меня на руках? — и, когда я заверил его, что нет, продолжал: — Вот и отлично. Соберитесь еще минутки на две, пока я приведу этих молодцов в порядок.
Я кивнул. Он повернулся к банде и произнес краткую речь. Смысл ее сводился к следующему: этот улыбчивый молодой китаец был главарем то ли «Свирепых Призраков», то ли «Материнской Крови». Та и другая знали, что «Повелители» начнут действовать первыми, и ждали удобного момента, чтобы выступить единым фронтом и отнять у «Повелителей» плоды их победы.
Затем он без обиняков сказал, что «Повелители» — банда дикая, недисциплинированная, неорганизованная, от нее одни только неприятности, она вносит в преступное сообщество раздоры, рушит гармонию, а потому, выражаясь военным языком, подлежит расформированию. Когда кто-то растерянно заметил, что у них есть, мол, свой вожак, и они только ему подчиняются, Улыбчивый ответил:
— Да, ты прав: есть вожак — есть банда. Но... — И, не закончив, позвал: — Дебби, ласточка моя! Можно тебя на минутку?
Ослепительной красоты девушка — по всей видимости, кореянка — в серой шубке (бешеных денег стоит) вышла вперед и, приставив двуствольный обрез к тому месту в животе Сынка, куда попала моя пуля, спустила оба курка.
Клочья тела, лужа крови, Выбросила стреляные гильзы, снова зарядила обрез, взвела курки и попортила мостовую еще раз.
Покуда она занималась этими дорожными работами, ее босс сказал мне:
— Теперь никому не придет в голову искать вашу, сэр, пулю. Понимаете?
Чего тут было не понять? Я опять кивнул, как мог, энергично. Ладно. Мое дело было — охранять лавку. Я это дело сделал. Под конец пришла банда и, поскольку это было в ее интересах, довершила начатое мною. Сынка устранили, и крыть было нечем: честь «Повелителей» не затронута. Они выполнили команду «разойдись!» и пополнили ряды другой банды — уж не знаю, какой именно.
Улыбчивый проводил меня до дверей лавки. Я был с ним чрезвычайно учтив — все козыри были у него, а мне совершенно не хотелось сопровождать Сынка в его последнем странствии. В этом не было ни чести, ни смысла. Этот бандит в безупречном костюме появился необыкновенно вовремя — не он, так из меня сделали бы сито — и спас меня, чтобы показать, как он ценит «самого крутого на Мотт-стрит». Он вполне мог бы подождать, пока меня убьют, и приступить к делу после этого. Ну что ж, мне и не с такими еще приходилось ладить. Не верите — взгляните на мою бывшую жену.
— Ну, — сказал он, когда мы поравнялись с дверью, — теперь заходите, приводите себя в порядок, полечитесь, а не то рассыплетесь на составные части. — С этими словами он, поддерживая меня под локоть, опустил мне в карман пачку кредиток, а на мой недоуменный взгляд ответил: — Ну-ну-ну, гордость — это, конечно, хорошо, но не в данном случае. Я давным-давно ждал, когда кто-нибудь сделает то, что сегодня сделали вы. Теперь я знаю, кто на самом деле Билли Вонга, а вы знаете, кто его прикончил. Я мог убить вас, а кто-нибудь из его родни побежит в полицию, появится возможность притянуть меня... И пойдет, и пойдет... Кому это надо? Мстить так же глупо, как предаваться скорби. Вы мне нравитесь, мистер Хейджи. Вы ухватили самую суть. Билли... он ведь был полоумный. Он слишком тянул одеяло на себя. Его надо было убрать.
