«Мой труд», — с какого-то момента стал говорить Хейден.
Майлс часто пытался припомнить, когда Хейден впервые начал употреблять выражение «мой труд». Сначала была просто игра, в которую они вдвоем играли — Майлс даже помнит день, когда начали. Тем летом им исполнилось по двенадцать, оба упивались книжками Толкиена и Лавкрафта.[7] Хейден особенно увлекался картами в романах цикла «Властелин колец», а Майлсу больше нравились мифические и загадочные места у Лавкрафта: чужой город под антарктическими горами, доисторические циклопические города, проклятые города Новой Англии.
Они отыскали старый атлас с золотым обрезом в твердом переплете 25×20 на полке в гостиной, где стояла еще «Всемирная литературная энциклопедия», с наслаждением его ощупывали, радовались увесистости, наделявшей его достоинством древнего фолианта. Это у Майлса родилась идея — взять карты Северной Америки и превратить в фантастические миры. Горные поселения карликов. Сгоревшие руины гоблинов на равнинах. Провести границы, сочинить историю, описать битвы, основываясь на допущении, что Америка в незапамятные времена, до индейцев, была царством великих городов, древних рас колдунов и волшебников. Замечательно, думал Майлс, сооружать собственные донжоны, устраивать драконьи бои в реальных местах, смешанных с фантастическими; у него были вполне конкретные представления о будущем развитии событий, а Хейден уже склонился над картой с авторучкой с черными чернилами. «Вот тут пирамиды», — сказал он, указывая на Северную Дакоту, и Майлс смотрел, как брат чертит три треугольника прямо на странице атласа. Чернилами!
«Хейден! — сказал Майлс. — Это же не сотрешь. Нам влетит».
«Нет-нет, — успокоил его Хейден. — Не трусь. Мы его просто спрячем».
И это был один из первых секретов — старый атлас, засунутый под стопку настольных игр на полке шкафа в их спальне.
Старый атлас до сих пор у Майлса, и, поджидая паром на берегу реки, он его вытащил и опять пролистал. В нем на северном побережье Канады стоит нарисованная Хейденом башня с подписью Майлса, неуклюжей подделкой под каллиграфию: «Неприступный замок Мрачного короля».
Как смешно, думал он. Как прискорбно, что взрослому человеку доныне приходится идти по следу, проложенному в двенадцатилетнем возрасте! Во время многолетних поисков Хейдена он часто подумывал описать положение дел. Например, властям. Или психиатрам. Людям, с которыми дружил, девушкам, в которых влюблялся. Но в последнюю минуту всегда колебался. Детали слишком глупые, нереальные, вымышленные. Кто поверит в подобную белиберду?
«Моему брату очень плохо. — Вот все, что он сумел сказать кому-либо. — Он тяжело… болен. Душевнобольной».
Что еще можно сказать — неизвестно.
Когда у Хейдена проявились первые признаки шизофрении — они еще учились в средних классах школы, — Майлс по-настоящему не поверил. Прикол, думал он. Для понта. Как в тот раз, когда шарлатан-консультант признал Хейдена «гением» и Хейден превратил это в хохму.
«Ге-е-ений, — протянул он мечтательно и насмешливо. Они только что перешли в седьмой класс, сидели поздней ночью в двухъярусной кровати в своей комнате, голос Хейдена плыл в темноте сверху. — Эй, Майлс, — сказал он обычным ровным, чуть удивленным тоном, — как это получается, что я гений, а ты нет?»
«Не знаю, — сказал Майлс. Он не смутился, возможно, чуть обиделся, но просто уткнулся в подушку лицом. — Меня это не сильно волнует», — сказал он.
«Ведь мы же идентичные, — сказал Хейден. — У нас абсолютно одинаковая ДНК. Как такое возможно?»
«По-моему, дело тут не в генетике», — угрюмо ответил Майлс, и Хейден рассмеялся.
«Может, я просто людей дурачу лучше, чем ты, — сказал он. — Вообще смешная идея с коэффициентами интеллекта. Тебе никогда не казалось?»
Когда мать принялась обзванивать психиатров, Майлс опять вспомнил тот разговор. Дурачество, думал он. Зная Хейдена, он невольно считал специалиста, с которым мать консультировалась, жутко легковерным. Невольно считал так называемые симптомы Хейдена театральными и показными, думая, что их легко подделать. Мать к тому времени вновь вышла замуж, и Хейден ненавидел нового отчима, переделанную семью. Майлс невольно заподозрил, что Хейден разработал и осуществляет хитрый и коварный план — вплоть до симуляции серьезной болезни, — просто чтобы замутить воду, уязвить мать, самому позабавиться.
Действительно притворялся, дурачился? Майлс никогда не мог точно сказать, хотя поведение Хейдена становилось все более непредсказуемым, ненормальным, загадочным. Его «болезнь» не раз — очень часто — больше смахивала на спектакль, на утрированный вариант привычных братских игр. Симптомы, предположительно отмеченные психиатром, — «подробно продуманные фантастические миры», «лихорадочная одержимость», «беспорядочное мышление», «галлюцинаторное восприятие» — не сильно отличались от обычных реакций Хейдена при глубоком погружении в очередной совместный проект. Возможно, он стал быстрей возбуждаться, актерствовать, переступать предел допустимого чаще, чем хотелось бы Майлсу, но на то опять же были причины. Например, смерть отца. Второй брак матери. Ненавистный отчим мистер Спейди.
Когда Хейден впервые попал в закрытую психиатрическую лечебницу, они с Майлсом еще регулярно трудились над атласом. Над особенно сложным разделом — великими пирамидами Северной Дакоты и гибелью цивилизации янктоннаи,[8] — и Хейден рассуждал об этом без умолку. Помнится, однажды за ужином мать и мистер Спейди следили окаменевшим взором, как Хейден гоняет еду по тарелке, как бы расставляя армии на смоделированном поле.
«Альфред Салли, — говорил он тихо и быстро, словно повторял запомнившуюся информацию перед экзаменом. — Генерал Альфред Салли, армия Соединенных Штатов, Первый Миннесотский пехотный полк, тысяча восемьсот шестьдесят третий год, Уайтстоун-Хиллс, Та-ка-ха-ку-ти, и тут пирамиды. Снег сыпался на пирамиды, и он собрал войска у подножия холма. В шестьдесят третьем, — сказал он, указывая вилкой на бескостную куриную грудку. — Хуфу,[9] — сказал он, — вторая пирамида. Здесь он впервые пошел в атаку. Альфред Спейди, тысяча восемьсот шестьдесят третий…»
«Хейден, — резко сказала мать. — Хватит. — Она выпрямилась на стуле, слегка подняла руку, словно раздумывая, не дать ли ему пощечину, как поступают при буйной истерике. — Прекрати свой бессмысленный бред!»
Не совсем так. Был тут какой-то смысл, по крайней мере для Майлса. Хейден говорил о битве на Уайтстоун-Хиллс близ Кульма в Северной Дакоте, где в 1863 году полковник Альфред Салли уничтожил поселение индейцев янктоннаи. Пирамид там явно не было, но Хейден говорил абсолютно понятно и даже интересно для Майлса.
А мать нервничала. Заключения психотерапевта Хейдена взволновали ее, и потом, когда Хейден поднялся наверх, а они с Майлсом мыли посуду, она тихо заговорила.
«Майлс, — сказала она, — я хочу попросить тебя об одолжении».
Легонько прикоснулась к нему, оставив на руке клочок мыльной пены с медленно лопавшимися пузырьками.
«Перестань потакать ему, Майлс, — сказала она. — Вряд ли он станет так заводиться без твоего поощрения…»
«Я не потакаю!» — воскликнул Майлс, однако уклонился от укоризненного материнского взгляда. Вытер пальцами руку, мокрое пятно, оставшееся от ее прикосновения. Хейден болен? Или притворяется? Майлс с неприятным чувством вспомнил некоторые вещи, сказанные в последнее время Хейденом.
«Думаю, я убью их со временем, — говорил Хейден, говорил голос Хейдена поздней ночью в темной спальне. — Можно было бы просто испортить жизнь, но они в самом деле должны умереть».
«Ты о чем это? — поинтересовался Майлс, хотя точно знал, кого Хейден имеет в виду, и слегка испугался, чувствуя пульс на запястье, слыша в ушах мягкие шаги на цыпочках. — Старик, — сказал он, — для чего ты несешь такой бред? Люди считают тебя сумасшедшим. Через край хватаешь!»
«М-м-м, — промычал Хейден, голос в темноте заклубился, поплыл, замечтался. — Знаешь, Майлс? — сказал он, наконец. — Я знаю много такого, чего ты не знаешь. У меня сила есть. Понимаешь?»
«Заткнись», — сказал Майлс, и Хейден засмеялся, издал тихий, задумчивый и дразнящий смешок, который Майлс счел утешительным и одновременно раздражающим.
«Знаешь, Майлс, — сказал он, — я действительно гений. Раньше не хотел оскорблять твои чувства, но посмотрим правде в глаза. Я гораздо умнее тебя, и поэтому ты меня должен слушать, согласен?»
Согласен, думал Майлс. Он верил и в то же время не верил. Это стало условием его жизни. Хейден шизофреник и в то же время симулянт. Гений и в то же время страдает манией величия. У него паранойя, ему кажется, будто его преследуют, и его в то же время реально преследуют. Все это правда, хотя бы частично.
