— Как раз это я и хотел сказать, — заметил я.
Он улыбнулся. В самом деле, этот парень — что надо.
Доктор Мидленд объяснил мне, что возможно придется потратить еще час на вливание раствора № 4 в вену Романеля, хотя он уже вливает его с такой скоростью, что позже это может вызвать у пациента очень болезненные ощущения. Но поскольку он не уйдет, пока не сделает свое дело, у него будет время осмотреть и меня. Через четверть часа он дезинфицировал и перевязывал мою рану на правом боку, а также заменил любительскую повязку из тряпки и клейкой ленты, которую прошлой ночью я наложил на свое левое плечо. Неужели это было только прошлой ночью? Мне показалось, что прошла целая неделя.
Закончив, Мидленд сказал:
— Насколько я понимаю, вы совсем не врач.
Я ухмыльнулся и ответил:
— А вы самый настоящий, насколько я понимаю.
Он наложил последний штрих в виде ленты на мою наплечную повязку со словами:
— Те же ребята, что пустили вам кровь последний раз?
— Приблизительно те же.
— Я сделаю вам укол, если хотите. Граммов пять этого волшебного аскорбата натрия и еще кое-что.
— Годится. Вливайте все, что у вас имеется. Хотя… я могу проглотить это?
Он улыбнулся, порылся в своем чемоданчике, извлек оттуда необъятных размеров пластиковый шприц и начал наполнять его какой-то гадостью из одного большого и нескольких мелких пузырьков.
— Нельзя ли просто проглотить все это? — снова поинтересовался я.
Когда он вставил в шприц жуткую, острую и отвратительную иглу, я начал:
— Может, не надо, доктор… Получить пулю — это одно дело, а вот когда в тебя засадят такую иглищу…
— Только не говорите мне, что вы испугались маленькой иголки, мистер Скотт.
— Это совсем не маленькая иголка. Я видел, как самурайские воины отрывали головы и меньшими…
Он протер тампоном участок на моей коже и стал подносить свой острый инструмент все ближе и ближе к пульсирующей вене на моей руке.
— О-ох! — вырвалось у меня. — Послушайте, я передумал…
— Представьте себе, что это пистолет, — сказал он.
— Не могу… Ой! Мне больно, дядя.
Он изобразил на лице широкую улыбку, какой славятся доктора, и большим пальцем начал медленно нажимать на шток.
— Слишком больно, — сказал я.
— Гым-гом-гум, — промычал он.
Процедура заняла две утомительных минуты, но к тому времени, когда он вытащил свою иглу и прижал к месту укола маленький тампон, я почувствовал себя лучше. Во всяком случае, не было во мне противной слабости.
— Это предотвратит инфекцию и поможет вам веселее смотреть на жизнь, — сказал Мидленд. — Тем более, если в ваши планы входят какие-нибудь передвижения.
— Естественно, входят. Даже прямо сейчас, если не возражаете.
Он покачал головой, а я продолжил:
— Мне надо отлучиться на полчаса или на час. Но уйти я смогу только при условии, что вы будете находиться здесь с мистером Романелем. Во всяком случае, пока ему не будет лучше.
— Мистер Романель очень скоро поправится.
— Вы… — Я остановился и продолжал совсем тихо, глотая слова: — Вы уверены?
— Я в этом совершенно уверен, — сказал он обычным тоном и достаточно громко, чтобы слышал Романель, если он мог слышать. И я так и не понял, для кого предназначался этот ответ: для меня или для моего пациента.
Но я сказал так:
— Прекрасно. Я в этом не сомневался. — И пошел к двери.
Доктор Мидленд остановил меня.
— Вы уже уходите? Уходите… куда?
— Угу, ухожу в пески палящей пустыни, на холодные грязные улицы… Ну и что?
Он снял с себя свой коричневый пиджак и протянул мне.
— Вам лучше надеть вот это. Без этого вы будете смотреться как убийца с топором. Или жертва.
Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но промолчал: он был совершенно прав. Пятна крови на моих штанах и особенно на футболке бросятся в глаза всякому, кто мне встретится. В сущности одна из причин, почему мне надо было выйти, заключалась в том, чтобы вернуться в Реджистри и купить себе одежду, которая не будет выглядеть рабочим халатом мясника. Кроме того, я хотел снова увидеть Спри. Я очень-очень хотел увидеть мою прелестную Спри.
— Спасибо, доктор, — сказал я. — Это пригодится.
Пригодится, подумал я, но я если надену этот пиджак, он расползется по швам.
— Но если в вас снова начнут стрелять, быстрее стаскивайте его, пока не пошла кровь. Я очень люблю этот костюм.
— Обязательно, — кивнул я. — А если успею написать завещание, я оставлю вам весь свой гардероб.
Он улыбнулся без особого энтузиазма, и я ушел.
Первым делом мне надо было отделаться от машины Энди Фостера. Альда Чимаррон и дюжина его мордоворотов несомненно знают этот красный «субару». Я не мог припарковать его на той стоянке, где обещал Энди, пока на мне были испачканные кровью повязки. Это дело могло подождать, и я, проехав еще полмили, остановился, вышел и, оглянувшись по сторонам, влез в «форд» — новенький синий «таурус».
Никто не завопил «Держи вора!», когда я отъезжал, но предвкушение этого вопля заставило меня поежиться и ощутить легкий озноб. Я начинал чувствовать себя преступником. Ну что ж, в каком-то смысле я был им — все зависит от того, под каким углом на это посмотреть. Я решил заплатить штраф, если удастся, тому парню, чье имя было на водительском удостоверении в бардачке «тауруса», но у меня возникло предчувствие, что он не совсем поймет мою точку зрения на этот предмет — я имею в виду поговорку о том, что иногда цель оправдывает средства. Впрочем, несмотря на многочисленные возражения, так оно и есть.
Я остановился перед Реджистри Ризорт, прошел несколько метров до виллы 333, осторожненько постучал несколько раз, и сразу после этого из-за двери послышалось: «Эй? Это ты? Это ты, м… Билл?»
Должно быть, я волновался за нее больше, чем отдавал себе в этом отчет; и это беспокойство, смешанное с тревогой, было даже сильнее, чем обычное влечение и подавляемое желание заключить в объятия мою Спри, прелестную, сладкоголосую, нежнотелую Спри, потому что меня самого поразила теплая волна облегчения с примесью внезапно вспыхнувшей радости, которая окатила меня, когда я услышал ее голосок, и я так и не сумел разобраться в чувствах, испытанных мною в тот момент. Я просто позволил им просочиться в прежде недоступные трещинки и щелки в моей броне.
— Это я, тот самый старина Билл, который обнял тебя на прощанье сегодня утром, А теперь явился с приветом. — Я сделал паузу и закончил: — Ты меня впустишь?
Послышалось металлическое «клик-клак», дверь распахнулась, и Спри предстала передо мной улыбающаяся, протягивая ко мне обе руки; она стояла неподвижно, но все равно приближалась, потому что я не стоял на месте — я двигался к ней довольно порывисто. Все происходило очень просто, механически и естественно. Я обнял ее за плечи, почувствовал, как ее руки нежно скользнули по моей груди, ее ладони крепко прижались к моей спине, а ее немыслимая, волшебная, ее сногсшибательная мордашка приблизилась к моему лицу. Я склонился к ней, и наши губы соединились — робко, испытующе, как незнакомые люди при первой встрече, которые вначале присматриваются друг к другу, а затем приветливо улыбаются.
Я не знаю, как долго это продолжалось, да и кто может сказать сколько? Несколько секунд, минуту, день? Но ее губы, язык, весь рот, ее потрясающие груди и упругие бедра, ее жаркие чресла и что еще там пылало у нее внутри, все это стало частью меня, моим продолжением, чем-то родным и давным-давно знакомым.
Не отпуская меня из кольца своих рук, она еще теснее прижалась ко мне извивающимся, податливым телом, и одна ее рука нечаянно задела повязку, которую только что наложил доктор Мидленд прямо на свежую рану.
Я невольно отшатнулся, выдохнув из себя слабый стон, что-то вроде «О-о-х!»
Спри подняла на меня вмиг покрасневшее лицо, потом погладила это место, нащупала повязку и, опустив взгляд, вскрикнула испуганно:
— О Господи! Что… что с тобой случилось?
— Ничего, — ответил я. — Ничего особенного. А где мой пиджачок? Я имею в виду пиджачок доктора? Он же прибьет меня и никогда больше мне не поверит, если… Ага, вот он где.
Он валялся на полу возле стула. Видимо, я просто уронил его.
Спри отошла назад и, прижав одну руку к груди, продолжала расширенными глазами смотреть на мои испачканные кровью рубашку и брюки, как обычно женщины смотрят на что-нибудь уродливое.
— Все в порядке, — бодро сказал я. — Один тип стрелял в меня. Но только чуть-чуть поцарапал. И не о чем тут говорить.
— Но здесь слишком много крови.
— Только потому, что у меня ее слишком много, дорогая. Или, вернее, было слишком много. Теперь в самый раз. Теперь я чувствую себя гораздо лучше. А то лишняя кровь сводила меня с ума.
Она впилась в меня своими большими, таинственно блестевшими зелеными глазами, покачала головой и улыбнулась. Это была слабая улыбка. Я хочу сказать, слабоватая для ее возможностей, не на всю катушку. И все же на какой-то момент мне показалось, что если я не буду на нее смотреть, я потеряю меньше жизненных флюидов. И я подумал, что в улыбке Спри, вернее, в том, как она на меня действует, есть что-то магическое, какое-то смутное напоминание об Андромеде, Орионе и обо всем таком прочем.
